По мере приближения даты завершения строительства Белорусской АЭС «атомная» тема все сильнее проникает в политическую повестку. В среднесрочной перспективе новая электростанция может серьезно сбить позитивную динамику белорусско-европейских отношений. Что касается Литвы, то если в декабре 2012 году, когда Линас Линкявичюс посетил Минск, казалось, что Беларусь получила мощного лоббиста в Европейском Союзе, то сейчас ситуация развернулась на 180 градусов. Литва становится главным антилоббистом Беларуси на европейской сцене. И никто из соседей, за исключением, пожалуй, Москвы, не готов выступать адвокатом белорусского атомного проекта.
Проблема еще и в том, что аудитории, к которым обращаются власти из Вильнюса и Минска, принципиально разные. Если белорусские официальные лица могут обращаться к белорусской и — частично — российской публике, то литовские критики проекта апеллируют к международному сообществу через гораздо более широкую сеть контактов. В результате единственным институтом, который мог бы адекватно отстаивать БелАЭС на международном уровне, был бы МИД страны, однако активное вовлечение в этот процесс внешнеполитического ведомства противоречит логике официального Минска, который настаивает исключительно на не политическом, экспертном обсуждении атомного проекта.
Если коротко, официальная позиция Литвы заключается в следующем: проектируя АЭС, Беларусь нарушила международные соглашения и должна «начать проект с нуля». Главная претензия сводится к выбору проектной площадки: очевидно, что для Литвы критическое значение имеет близость АЭС к столице (от АЭС до Вильнюса 50 км). Министр охраны окружающей среды Литвы Кястутис Навицкас в наиболее цитируемом интервью относительно литовской позиции по поводу строительства АЭС в Островце подчеркнул: «Это не устраивает не только Литву, но и Евросоюз, и Комитет конвенции Эспо. Он уже в своем решении сказал, что критерии выбора площадки неясны. Строительство официально началось в 2013 году, а я был на площадке лично в 2009-м, там уже все было: дороги, бетономешалки, строили железную дорогу. О чем мы тогда говорим? Выбор площадки — такая же важная часть проекта, как и его технология».
Литовская сторона постоянно ссылается на многочисленные внештатные ситуации, которые имели место на строительной площадке. Очевидно, что для литовцев важнейшее место занимают вопросы доверия к станции и ответственности тех, кто реализует проект. При этом диалог по этим вопросам идет, скорее, в параллельных плоскостях. Для Минска это имиджевый проект, для Вильнюса уже вопрос национальной безопасности. В интервью белорусской службе Радио «Свобода» эксперт литовского Института международных отношений и политических наук Вицис Юрконис акцентировал внимание именно на вопросе ответственности (теме, проблематичной для авторитарных режимов): «Пытаньне: калі аварыі будуць яшчэ больш сур’ёзныя, калі яны будуць і тады, калі станцыя запрацуе, ці будзе нехта гэта асьвятляць, ці будзе, як у Чарнобылі? Хто возьме на сябе адказнасьць? Адказнасьці ў аўтарытарных дзяржавах рэжым не нясе, бо народ нічога не вырашае».
Опасения литовской стороны только отчасти можно назвать предвзятыми. Эксперты Eadaily.com задались вопросом, зачем Москва так настойчиво финансирует зарубежные атомные проекты, причем в убыток самой себе. Стройка в Островце, кстати, была оценена в USD 20 млрд. Важно отметить, что редакцию Eadaily.com трудно упрекнуть в антикремлевской позиции. В качестве отрицательных примеров приводятся факты, зафиксированные российской Счетной палатой о деятельности государственной корпорации «Росатом» за границей. И белорусский кейс с заменой корпуса для реактора первого энергоблока БелАЭС, к сожалению, скорее укладывается в логику строительства российских атомных проектов. «К примеру, на строительстве АЭС „Куданкулам“ были использованы некондиционные детали, привезенные с российских заводов. Именно по этой причине АЭС в Индии долгое время не могла начать свою работу. То есть, получается так: даем кредит на строительство, а потом бесчисленное количество раз меняем фальшивые детали. Такая же ситуация случилась и в Иране, на атомной станции „Бушер“, когда в ядерном реакторе вдруг обнаружились посторонние предметы».
Сюда же, в копилку негативного информационного фона вокруг БелАЭС, нужно добавить непрозрачность официального Минска в вопросах строительства станции. Кроме того, тип реактора Островецкой станции в настоящее время эксплуатируется только на шестом энергоблоке Нововоронежской АЭС. Через 15 суток после запуска шестой энергоблок Нововоронежской АЭС был остановлен в результате аварии.
Критику в свой адрес официальный Минск старается не замечать. Более того, белорусская сторона предлагают размежевать политическую повестку и профессиональные вопросы энергетической безопасности. Диалог должен вестись на уровне экспертов, а не политиков, настаивают в Минске. При этом формально МАГАТЭ и конвенция Эспо играют в пользу Беларуси. Замминистра энергетики Михаил Михадюк на форуме «Атомэкспо» в Москве, повторил тезисы, которые неоднократно звучали ранее: «При выборе площадки для строительства БелАЭС был проведен большой объем исследований, поэтому претензии Литвы к островецкой площадке безосновательны. Вопрос в чисто политической плоскости, но его стараются подогнать под некую безопасность. Выбранный нами проект признан МАГАТЭ и всем мировым сообществом. Это референтный проект, какие могут быть вопросы по безопасности?».
Седьмая сессия Совещания сторон Конвенции Эспо, которая состоялась в Минске, также удовлетворила ожидания белорусской стороны, заявила заместитель министра природных ресурсов Ия Малкина. Решение отложить вопрос по БелАЭС Малкина назвала «мудрым, поскольку некоторые обсуждаемые на конференции вопросы не могут быть в полной мере решены комитетом по исполнению Конвенции и требуют дополнительных экспертных оценок».Белорусская сторона, по словам Малкиной, все же надеется, что позиция Литвы не будет иметь серьезных экономических последствий для Беларуси, и предлагает коллегам говорить на языке специалистов и экспертов, а не политиков.
Чего действительно больше в белорусском атомном проекте — политики или энергетической безопасности — это открытая тема, и в пользу своей позиции каждый участник дискуссии может привести множество аргументов. Вместе с тем, Островецкая станция еще до запуска стала предметом политического спора. Более того, в перспективе БелАЭС может существенно понизить уровень белорусско-европейских отношений. Главным бенефициаром такого развитая событий станет Кремль, уверены аналитики Belarus in Focus, при этом белорусско-литовские отношения балансируют на грани острого кризиса как раз из-за вопроса АЭС. «Отдельным раздражителем является строящаяся АЭС в Островце. Лично для А. Лукашенко это не только экономический, но и знаковый имиджевый проект. Реализация которого зашла далеко и остановлена быть уже не может. Вильнюс же требует де-факто отказа от строительства. Минск рассматривает поведение литовских властей как недружественное и направленное на блокирование развития диалога Беларуси с ЕС и НАТО. Заявления литовских политиков, ставящие под сомнение субъектность Беларуси в вопросах безопасности, вызывают раздражение. Из Минска могут последовать не только ответные жесткие заявления, но и практические действия».
Несмотря на кажущуюся чрезмерность требований литовцев, которые настаивают на возвращении белорусского атомного проекта на нулевую стадию за два года до сдачи в эксплуатацию первого энергоблока, ожидания официального Вильнюса не кажутся принципиально неосуществимыми. Исторический опыт — тому свидетельство. Напомним, что первый белорусский атомный проект (строительство Минской атомной электростанции), который реализовывался в конце 1980 гг., был свернут в силу чрезвычайных событий в регионе. Строительство МАЭС было начато 1983 году, но после аварии на ЧАЭС, в 1987 году проект был закрыт, а будущая АЭС была перепрофилирована в теплоэлектростанцию (Минскую ТЭЦ-5). Примечательно и то, что Минская АЭС строилась недалеко от города Руденск (40 км от Минска), это еще ближе к столице, чем АЭС в Островце.
Другими словами, отказ от атомного проекта возможен даже на завершающей стадии строительства станции. Другое дело, что для этого должны произойти кардинальные внутриполитические либо региональные изменения, которые обострили бы вопрос безопасность проекта. Но в настоящее время предпосылок для такого развития событий нет.