В ноябре якобы проходило общественное обсуждение Генерального плана развития Минска. Указанный план, как и прежние разнообразные планы, содержит два традиционных недочета: (1) он не считается с общественным мнением; (2) он исходит из настоящего и не принимает в расчет факторов будущего.
Считалось, что градостроительство в СССР осуществляется по плану — в отличие от капиталистической стихийной урбанизации. Считалось, что наши города строились для людей, западные — для извлечения прибыли алчными частными застройщиками. В результате в Советском Союзе всегда получался то «город-сад», то «город будущего», то какой-нибудь «атомград». А зарубежные расценивались как своего рода грибы-поганки — привлекательные снаружи, ядовитые внутри. Города контрастов…
Можно перечислить принципы и методы планового градостроительства в СССР, которые описывались в соответствующих учебниках и методических пособиях. Освобожденные от наукообразия, эти практические принципы таковы: пробить заявку в высших инстанциях, получить плановое задание, выбить финансирование, освоить средства, сдать в срок и переместиться на новую площадку — недалеко, чтобы удобнее было возвращаться для устранения огрехов и плановых недоделок. Планирование держалась на директивных указаниях: разрешить, запретить, пустить под снос, освоить, выполнить и перевыполнить, подписать акт приемки, внести коррективы в планы.
В 1970-е в моду вошел «комплексный подход». Взять, для примера, Жодино. Тут все планировал, финансировал и строил союзный Автопром, наиболее богатое ресурсами и обставленное стратегическими задачами министерство. Ему понадобилось построить завод по производству карьерных самосвалов — оно его и построило. А заодно — и соцкультбыт. Несколько пятиэтажек квартирного типа и пару-тройку общежитий. Это было выгодно, компактно и практично. Но бесперспективно.
Для производства тяжелой автомобильной техники требуются молодые и здоровые мужчины, женщины в основном используются на вспомогательных работах. На заводе их немного. Как следствие, Жодино не стал «образцовым городом коммунистического быта», но утвердился в качестве мужской колонии нестрогого режима. В республиканском правительстве спохватились и выбили в Москве согласие поставить в Жодино предприятие, массово эксплуатирующее женский труд. В 1975 году здесь была организована швейно-трикотажная фабрика «Свитанок».
То есть спустя 15 лет после открытия «БелАЗа» государственное начальство поняло, что городу нельзя жить и развиваться без женщин. И что даже коммунистические города создаются и развиваются во многом благодаря притоку мигрантов. Как могло, начальство пыталось регулировать внутреннюю миграции населения, но получалось у него плохо. Например, устанавливается квота для приема на работу определенного количества демобилизованных солдат. Поначалу они радуются общежитию, которое несравнимо лучше казармы. А через несколько недель перед ними встает обычный вопрос — как провести в общагу девушку и как ее спрятать от комендантши.
Демографическая политика, градостроительство, плановое размещение производственных сил на территории страны — во всем этом не было (и нет) ни пользы, ни здравого смысла; над всем торжествовал чиновничий интерес, состоящий в доступе к распределению ресурсов. Эта выгода — приоритетна, остальное вторично.
Сразу после войны жителям сожженной Беларуси, зачастую живших в землянках и не имевших возможности платить натуральный налог государству со своих личных хозяйств, запрещалось пилить лес на строительство жилья. Только после смерти Сталина власти пошли на послабление. Всякий, кто мог заготовить бревна, имел право строить. Буквально за несколько месяцев деревни, поселки и районные центры восстановили довоенный жилой фонд. Новые дома, естественно, были лучше старых.
Минск в этом отношении не отличался от других поселений. Государство изыскало ресурсы на строительство нынешних промышленных гигантов, но на жилье денег не было. Рабочие, хлынувшие на стройки, начали самоуправно занимать участки и строить жилье — из того, что сумели раздобыть, по тем архитектурным проектам, которые веками применялись в белорусской деревне. Если не изменяет память, такие поселки называли «шанхайчиками».
Впоследствии власти решили узаконить и регламентировать частное жилищное строительство в столице БССР. По традиции это важное дело, реализованное самим населением, отнесли на счет любимой партии. И все бы хорошо, но частные домовладельцы раздражали «абсолютно обобществленных» людей, которые ходили на работу в Дом правительства и ЦК КПБ (б) по Немиге, по Розочке, по Лодочной, и по другим улицам, где проживал по сути дела мелкий частник со своими домочадцами. Чиновники терпели, пока не было освоено производство «хрущевок» и появились технологии фабричного крупно-панельного производства. Научно-технический прогресс. Он дал возможность окончательно уничтожить частный сектор. Целые улицы, кварталы и поселки попали под бульдозер, а их население оперативно переселялись «в квартиры с удобствами». В тех местах, куда трудно было дотянуться бульдозером, домохозяевам запретили улучшать свои жилища — ремонтировать, расширять, перестраивать.
Частный сектор ветшал и разрушался, а планы на будущее у людей связывались с грядущим сносом и переездом в квартиру. Эта иллюзия быстро покорила всех — и население, и правительство, и Госплан. Никто не учитывал, что социалистическое производство планируется «от достигнутого» и базируется на дефиците, а главнейшим дефицитом являются трудовые ресурсы. Прежде, чем расширить производство, наладить новое, следует мобилизовать работников. А те прибывают семьями — с детьми, женами, иногда с тещами… Чем быстрее строились дома, тем длиннее становились очереди.
Михаил Горбачев, похоже, искренне проникся этой проблемой и пообещал до 2000 года обеспечить каждого гражданина отдельной квартирой или домом. В данном отношении он мало отличался от «кремлевских мечтателей» более раннего разлива — хотя, рассудив трезво, разрешил жилищное строительство в городах и пригородах. На «сухой закон» народ не повелся, а вот на эту меру отреагировал в высшей степени заинтересованно. Люди, прежде всего обитатели частного сектора, а следом и прочие граждане начали строить свое жилье сами. Городские фафелы стали меняться на глазах. Если, скажем, сравнить Слепянку, этот без преувеличения элитный квартал с бывшим рабочим поселком, каковым он был до 1985 года, то отличие — разительное. Поскольку дома тут строились не для архитектора и не ради городского начальства, а для обычного обывателя.
Впрочем, это лирика. Плановое хозяйство у нас сохраняется, потому следует ожидать подвоха от планировщиков. Оценив нынешнюю ситуацию, они предлагает провести так называемое «уплотнение». Можно было согласиться, если как, предполагалось, реконструкции подвергнутся хрущевки, построенные полвека назад. Но генпроектировщики допускают, что предстоит также снос кварталов «коттеджной застройки». Может это экономично, к тому же наверняка за этим стоят большие барыши государственно-предпринимательских корпораций, — но такая мера оскорбляет тысячи людей, которые некогда помогли решить задачи, возложенные на себя государством, с которыми оно не справилось.
В Минске до сих существует очередь на льготное жилье, гарантированное государством, но ликвидировать ее невозможно за счет «уплотнений», сноса и даже выноса города на новые территории. У города имеются проблемы, намного более серьезные и глубокие. Одна из них — старение населения. И человеческих ресурсов для этого нет ни в Минске, ни во всей Беларуси.