Россия и европейские ценности

Об уникальном международном исследовании базовых ценностей людей, населяющих разные страны, включая Российскую Федерацию, ответственному редактору приложения «НГ-сценарии» Юрию СОЛОМОНОВУ рассказывает заведующий сектором исследования личности Института социологии РАН и заведующий лабораторией сравнительных исследований массового сознания Высшей школы экономики Владимир МАГУН.

— Владимир Самуилович, а что, если мы начнем с простого вопроса: зачем нужен сравнительный анализ российских и европейских ценностей? Какая в этих измерениях, скажем так, потребительская польза?

— Россия — европейская страна, и нам всем важно понимать наши сходства и отличия от других европейцев. Так что потребительская польза — в лучшем понимании, в формировании более точной картины мира.

Отдельная задача — преодоление разнообразных мифов, которыми переполнено наше общественное сознание. Распространено, например, мнение, что российские ценности уникальны и сравнивать их с ценностями и взглядами на жизнь населения других стран вообще бессмысленно, помните «аршином общим не измерить»? А если все же сравнить, то чтобы убедиться в превосходстве россиян над западными людьми в отношении духовных ценностей (противопоставляемых материальным) и коллективистских («соборных») ценностей, противопоставляемых индивидуалистическим. Ну, а вывод — понятен: России надо двигаться по «особому (незападному) пути».

— Тогда подробнее о самих исследованиях.

— Мы используем для этого много самых разных баз данных, одна из основных — это Европейское социальное исследование, основанное на очень качественных опросах по репрезентативным выборкам примерно в 30 странах. Первый раунд этих опросов прошел в 2002 году. В нынешнем году планируется уже седьмой этап этого проекта. Есть еще Европейское исследование ценностей, оно берет свое начало с 1981 года. А вот Мировое исследование ценностей и Международная программа социальных опросов выходят за границы Европы и охватывают, по сути, все континенты.

— Это исследование можно представить как деятельность какой-то общеевропейской структуры, специально созданной для такой цели?

— Нет, это скорее довольно сложное сообщество ученых, основную работу выполняют «страновые группы» исследователей в своих государствах. В России — это Институт сравнительных социальных исследований, осуществляющий перевод анкеты, сами опросы, подготовку базы данных, в последние годы эта работа идет в сотрудничестве с Высшей школой экономики. В других странах похожие структуры делают то же самое.

— То есть анкеты, методики — одни и те же во всех 30 странах?

— В этом и заключается задача — обеспечить максимальную сравнимость. Это очень сложно: нужно добиться точного перевода вопросов, позаботиться о том, чтобы и сама процедура опросов была одинакова в разных странах, добиться репрезентативности. В общем, в таких проектах не забалуешь.

Принципом этих масштабных проектов является максимальная открытость. Каждый этап вы, обычный гражданин любой страны, можете проверить. Например, поинтересоваться, точно ли переведена анкета, с помощью которой ведутся опросы. Однажды мы с немецкими коллегами обнаружили при анализе данных по одной из европейских стран некоторые странные аномалии и в итоге раскопали, что причина была в неточном переводе одного из вопросов. В анкете просили людей оценить свое сходство с описанием некоего воображаемого человека, «для которого важно, чтобы его уважали». А в ошибочном переводе было сказано: «Он стремится заставить других людей, чтобы его уважали», — понятно, что слово «заставить» многое меняет, и согласиться с такой формулировкой людям было труднее.

— Люди охотно отвечают на «ценностные» вопросы?

— Одни люди легче идут на контакт, другие — труднее. Это зависит не только от их общительности или доверия интервьюеру, но и от такой, например, характеристики, как мера их занятости, наличие свободного времени. Но это проблема не только таких исследований, а всей опросной социологии. Особенно в развитых странах, в крупных городах становится все сложнее устанавливать контакты, обеспечивать репрезентативность выборки. Стараемся эти трудности преодолевать, в Европейском социальном опросе по России удается опросить до двух третей включенных в запланированную выборку респондентов, что очень неплохой показатель.

— А эта доступность, открытость результатов опросов всем желающим не может быть использована теми же политиками, журналистами, да и просто гражданами какой-то страны, мягко говоря, некорректно? Разве при изучении сравнительных данных трудно прийти к выводу о превосходстве своих национальных ценностей над ценностями других стран и народов?

— Думаю, что «превосходство» — не совсем подходящее слово, я бы скорее говорил об опережении или отставании.

В наших совместных с Максимом Рудневым исследованиях мы обнаруживаем существенные отличия россиян от населения экономически более продвинутых западноевропейских и скандинавских стран по базовым ценностям. Мы используем методику израильского ученого Шалома Шварца (он, кстати, уже несколько лет — профессор в Высшей школе экономики), которая измеряет 10 ценностных показателей, а затем объединяет их в два более укрупненных: Сохранение — Открытость изменениям и Самоутверждение — Забота о людях и природе.

Россияне в среднем отличаются более сильным предпочтением ценностей Сохранения в противовес Открытости и ценностям Самоутверждения — в противовес Заботе. Таким образом, если судить по ценностям, то мы не находим ни повышенной духовности, ни коллективизма-соборности. Скорее наоборот: озабоченность материальным благополучием и преследование собственных интересов в ущерб благополучию окружающих.

— Раз такие отличия от продвинутых европейских стран, то, может, правы те, кто говорит, что мы не европейцы?

— Я так не считаю. Ведь от того, что мы пока менее экономически развиты по сравнению с более продвинутыми странами и сильно отстаем от некоторых из них по уровню ВВП на душу населения, мы же не поворачиваемся спиной и не говорим, что уходим с мирового рынка. Точно так же и с культурным развитием. Западноевропейские и скандинавские страны в этой сфере в ряде аспектов выполняют для нас роль ориентира: мы ведь, наверное, хотели бы, чтобы и в нашей стране укреплялись ценности заботы об окружающих и люди в меньшей мере руководствовались принципом «каждый за себя». Хотелось бы также видеть нашу страну и более инновационной, стремящейся создавать новые товары и услуги, открывающей новые пути в науке. Но это невозможно без культивирования ценностей Открытости изменениям за счет некоторого «усмирения» присущей сегодня россиянам тяги к стабильности и избеганию рисков.

Европейские страны в двумерном ценностном пространстве. Источник: В. С. Магун, М. Г. Руднев, 2013 (по данным Европейского социального исследования)

Кроме того, мы же не одни такие в Европе. Средний россиянин очень похож по своим ценностям на средних представителей других бывших социалистических стран, но не только. Любопытно, что россияне близки по своим ценностям и к жителям Средиземноморья, в этом смысле Россия — почти средиземноморская страна, не случайно, наверное, в свое время возник лозунг догнать Португалию. Что же, жители всех этих стран — тоже не европейцы?!

— Эта дистанция, отделяющая нас от скандинавов и западноевропейцев, наверное, отпугивает россиян от движения в сторону Европы?

— В самое последнее время в связи с международной ситуацией, вызванной вхождением Крыма в состав России, отношение к Европейскому союзу ухудшилось, но даже теперь, по данным Левада-Центра, треть респондентов сохранила расположение к ЕС. В течение же многих лет значительная часть россиян считала, что России следует стремиться к вступлению в Европейский союз. Таких в 2012 году было 43%, противоположной точки зрения придерживались 32%, а четверть респондентов честно признались, что затрудняются ответить.

Симпатизирующих Европе оказывается меньше, если прямо сфокусировать вопросы на ценностях, но и в этом случае таковых набирается не меньше 20%. Это январские данные фонда «Общественное мнение», который задал подобные вопросы в косвенной форме. Людей, имеющих представление (чаще всего — адекватное) о том, что такое «европейские ценности», спрашивали, много ли среди россиян тех, кто эти ценности разделяет, становится ли таких людей больше и хорошо ли это для нашей страны. Треть респондентов сочла, что число носителей европейских ценностей растет, а 21% — что чем больше будет таких людей, тем лучше.

Россияне на фоне и других европейцев (оранжевым выделены страны, чьи ценности в среднем статистически не отличаются от российских). Источник: В. С. Магун, М. Г. Руднев, 2013 (по данным Европейского социального исследования)

Всегда возможны разные реакции. Если я вижу какое-то отставание, не радующее меня отличие России от других стран, то воспринимаю это как сигнал к социальному развитию нашей страны, импульс к сближению и обучению у тех, кто достигает чего-то большего и лучшего в своем развитии. Но, конечно, накапливается и усталость от того, что приходится все время напрягаться, да и досада от невыигрышных сравнений может накапливаться. Я вижу в попытке объявить себя «не-Европой» вот такой срыв, желание соскочить с дороги, ведущей к развитию, искушение вернуться в расслабленное состояние и перестать тянуться за «отличниками».

Сомневаюсь, что подобный откат возможен. В любом случае, у нас будет повод посмотреть, достаточно ли далеко продвинулось общество за 25 постсоветских лет по европейской дороге, чтобы его можно было вот так просто развернуть.

— А в какой мере власть может влиять на ценности личности или группы?

— Как ни прискорбно это для власти, но базовыми ценностями не так легко управлять. Да даже и более конкретные ценности не так легко поддаются влиянию пропаганды. Левада-Центр регулярно задает вопрос, какой страной людям хотелось бы видеть сейчас Россию — великой державой, которую уважают и побаиваются другие страны, или страной с высоким уровнем жизни, пусть и не одной из самых сильных стран мира.

И вот в опросе, который проводился с 7 по 10 марта, когда шла подготовка к референдуму в Крыму и СМИ активно обсуждали вхождение Крыма в состав России, доли сторонников этих двух точек зрения на страну оказались одинаковыми — половина опрошенных выбрала имперский вариант, а другая половина — жизненное благополучие граждан. Сдвиг в имперскую сторону в сравнении с предыдущим опросом 2011 года, конечно, произошел, но небольшой — всего на шесть процентных пунктов.

Таким образом, при прямом столкновении ценностей державности и жизненного благополучия половина населения страны благополучием жертвовать не согласна. Но чаще всего вопросы социологов про державу и имперскую политику подобного столкновения ценностей не предлагают, и тогда мысль о цене державности большинству людей в голову не приходит. Поэтому ответы опрошенных резко сдвигаются в сторону поддержки идеи великой державы и политики, направленной на ее реализацию.

– А какую роль в формировании и изменении системы базовых ценностей человека играет религия? Марксизм-ленинизм всегда трактовал обращение людей к Богу как человеческую слабость, рабское поклонение. Особенно доставалось христианству…

— Рональд Инглхарт, один из ведущих в мире специалистов по исследованию ценностей, составил свою карту мира, на которой обозначил так называемые культурные зоны. На этой карте есть протестантская и католическая Европа, православные страны, исламские, конфуцианские страны. Понятно, что религия сегодня потеряла свое былое значение, но длившееся много веков ее влияние отложилось в культуре стран, изучаемых учеными, и определяет ценностные характеристики их населения.

— А что вы думаете по поводу концепции постсоветского человека, которую разработал Левада-Центр? Грубо говоря, она заключается в том, что система ценностей советских людей за время, прошедшее после распада СССР, в основе своей осталась поразительно устойчивой. Это, кстати, подтверждается многими внешними признаками возрождения советской системы. Не буду их перечислять — об этом много сказано. На ваш взгляд, это действительно возврат в тот ценностный мир?

— Я высоко ценю работу Левада-Центра и считаю, что концепция постсоветского человека справедливо подчеркивает сильную преемственность сознания и поведения современных россиян по отношению к тому, как действовали и думали советские люди. Она справедливо привлекает наше внимание и к сохранению многих советских социальных и культурных механизмов. Все же мне кажется, что при таком подходе недооценивается влияние произошедших со времени перестройки социальных, технологических, культурных изменений.

Если говорить о фактической стороне дела, то наши исследования показывают, что картина, во всяком случае, более дифференцированная, чем это представлено в концепции homo postsoveticus.

В составе российского населения есть несколько типов людей, различающихся своими ценностями. Что характерно: в стране почти не представлен тип людей, сочетающих приверженность активным, самостоятельным поступкам с готовностью учитывать интересы окружающих и осуществлять коллективные действия. Частично несформированность этого типа «либерального коллективиста» можно отнести на счет советского наследия, но именно частично, поскольку этот тип слабо представлен не только в постсоциалистических, но и в большинстве средиземноморских стран.

— Есть такой, довольно жесткий, но, как я считаю, верный, афоризм: «Когда человеку нечем гордиться, он начинает гордиться национальностью». Хотя есть немало людей, думающих иначе. Помните знаменитое: «У советских собственная гордость!» Но у Маяковского это про выстроенный социализм — как результат усилий. Чувство гордости как-то участвует в системе ценностей?

— В совместной работе с дочерью Асей мы выделили два типа гордости человека своей страной. В одном случае людей прямо спрашивают, в какой степени они гордятся своей принадлежностью к стране, а в другом оценка гордости выводится как сумма суждений о гордости конкретными свойствами страны: ее историей, научными и техническими успехами, достижениями в экономике, системой социальной защиты населения и т. п. Выясняется, что если судить по ответам на прямой вопрос, то гордость россиян выше, чем при более детальной оценке различных достижений страны. Хотелось бы, чтобы подобных «ножниц» не было и «обоснованная» гордость россиян была на высоте.

Соответственно, и патриотическое воспитание может быть разным. Что касается лобовой оценки гордости, то ее можно прямо в готовом виде вкладывать в сознание людей. Но если мы хотим, чтобы человек самостоятельно и убежденно пришел к осознанию гордости за свою страну, то усилия должны быть направлены не на индоктринацию, а на реальное улучшение жизни людей.

Источник: Независимая газета