Нынешнее противостояние в Крыму дает нам пример постмодернизма в военном деле. Стороны захватывают, блокируют и отбивают свои позиции без единого выстрела. Сто шестьдесят лет назад Крымская война аналогично продемонстрировала новейшие тенденции в искусстве сражений. Она, наряду с Гражданской войной в США и франко-прусской войной, стала вооруженным конфликтом нового поколения, предвестием Первой мировой войны (ПМВ). Осада Севастополя с ее почти не меняющейся линией фронта предвосхищала окопную реальность ПМВ. А извещение о последних новостях по подводному телеграфу революционизировало не только управление войсками на расстоянии, но изменило в корне журналистскую практику освещения далеких событий.
Крымская (или, как было прежде принято называть, «Восточная») война запечатлелась и в исторической памяти, и в классической литературе — очерки Льва Толстого, «Севастопольский мальчик» Станюковича, популярно стихотворение Теннисона «The charge of the light brigade», шапки-балаклавы, Севастопольский бульвар в Париже, пригород Малакофф…
Но что же послужило причиной конфликта, на уровне обыденного сознания не отложилось. Эта война, одна из самых жестоких между 1815 и 1914 годами, возникла из ничего, как буквально на пустом месте разгорелся и нынешний конфликт.
Ведь еще месяц, даже три недели назад про полуостров никто и не вспоминал.
Ситуация — во многом следствие закона непреднамеренных следствий: революционеры «евромайдана» меньше всего думали про Крым, как исламисты в Иране, свергая шаха, не помышляли о войне с Ираком, или как большевики, выпуская Декрет о мире, не представляли себе скорого Брестского мира. Революционеры не думают о внешнеполитических последствиях своих действий, и они всякий раз являются для них неожиданностью.
Венская система международных отношений, установленная на конгрессе в столице Австрийской империи в 1814–1815 годах после разгрома Наполеона, была одним из наиболее удачных примеров дипломатических усилий в мировой истории, когда так называемый «Европейский концерт» ведущих держав обеспечивал сравнительно мирную жизнь на протяжении ровно ста лет. Старый континент целый век не знал опустошительных войн, подобных Семилетней или наполеоновским. Та же Крымская война велась на периферии цивилизованного мира, а франко-прусская была скоротечна.
События 1853–1856 годов стали проверкой на прочность тогдашней системы баланса интересов и экспериментом — что ждет ее нарушителя?
Россия почти сорок лет выступала в роли не просто «жандарма Европы», а краеугольного камня «системы Меттерниха» — дирижера Венского конгресса. Однако парадоксальным образом она же послужила причиной серьезного переформатирования системы, повлекшей за собой утрату ею лидерского статуса. Император Николай I подорвал позиции своей страны, действуя в пресловутом «Восточном вопросе» в одиночку, не учитывая интересов других игроков.
Николай поставил своей целью сохранение Турции в слабом состоянии. Как говорил его министр иностранных дел граф Нессельроде: «Россия не может допустить, чтобы Турция стала настолько сильна, чтобы получила возможность служить постоянной угрозой русским владениям и интересам». При этом император считал, что его страна должна иметь эксклюзивные права на поддержание жизни в «больном человеке Европы», развала Османской империи он также не хотел.
Следствием этой односторонней политики стал спор о владении ключами от святых мест в Иерусалиме. Николай, добиваясь передачи их православным и одновременно требуя, чтобы Стамбул признал его единственным покровителем православия, жестко схлестнулся с новопровозглашенным императором Франции Наполеоном III, который, отстаивая интересы католиков, имел своей главной задачей не допустить преобладания России в турецких делах и был поддержан в этом Великобританией.
Последняя — единственная тогда глобальная сверхдержава, аналог нынешних США, давно уже с подозрением относилась к проникновению России в Причерноморье и далее на Балканы. Еще при Екатерине II, мечтавшей о покорении Царьграда и воссоздании Византийской империи во главе со своим внуком, Лондон чуть не инициировал войну с Россией (т. н. russian armament), от которой последнюю спасли отчаянный подкуп английских депутатов и прессы — абсолютно неизвестный триумф в дипломатической истории нашей страны. На рубеже 30-40-х годов XIX века Англии рядом ловких ходов удалось не допустить перехода Турции под фактический протекторат России. Тогда как последняя противилась переменам в Османской империи, Британия всячески поддерживала реформаторские начинания (т. н. танзимат) и выступала важнейшим торговым партнером Стамбула.
После того как султан встал на сторону Запада в споре о святых местах, Николай разорвал дипломатические отношения с Турцией (его посланник адмирал Меншиков, ведший себя крайне резко и высокомерно, поспешно покинул Стамбул) и ввел войска в Дунайские княжества, формально находившиеся под сюзеренитетом Порты. Предполагалось, что это станет способом давления на турок. Российская армия должна была находиться в Молдавии и Валахии до выполнения ультиматума царя. Война началась, и первым ее итогом стал шумный успех русского оружия — разгром турецкого флота под Синопом.
Но в Париже и Лондоне гром пушек Нахимова был расценен как агрессивный шаг, направленный на достижение одностороннего преобладания — равно как и переход войск через Прут и Дунай. Франция и Великобритания отправили корабли в Черное море и потребовали вывода русских войск из Дунайских княжеств не позднее 15 апреля 1854 года; 18 марта Нессельроде ответил, что император не считает нужным отвечать на это требование, а 27 марта во французском и английском парламентах официально было объявлено о начале войны. Николай, не ожидавший такой реакции, но по-прежнему храбрившийся, заявил, что «Россия сумеет в 1854 году показать себя такой же, какой она была в 1812 году».
Российскому императору своей авантюристичной политикой по отношению к Турции удалось добиться сплочения прежних противников — Франции и Англии, между которым в 1840 году чуть было не вспыхнула война. Наполеон III хотел во что бы то ни стало добиться признания как легитимный император (Николай ему в этом отказывал, обращаясь к нему в переписке «дорогой друг», а не «дорогой брат», как было принято между монархами) и восстановить позиции Франции как великой державы, ущемленные после Венского конгресса. Топорная политика Николая на Востоке предоставила ему блестящую возможность сделать ставку на Лондон, заверив Альбион в своей полной лояльности и предложив совместный поход против России. Более того, просчитавшись с оценкой позиции Вены, царь получил неприятный сюрприз в виде враждебно настроенной Австрийской империи (вместо «благодарности», за подавление венгерского восстания 1849 года), которая политически присоединилась к союзникам и угрожала военными действиями. В дальнейшем в войну с Россией вступило Сардинское королевство, а Пруссия все более удалялась от нейтралитета в сторону Запада.
Оставшись в одиночестве, Российская империя была разбита на крымских сопках. Воюя на собственной территории, она оказалась не в состоянии обеспечить свои войска так, как делали европейские державы за несколько тысяч километров. Крымская кампания показала технологический разрыв, существовавший между Россией и Западом. За политический и дипломатический просчет царя была заплачена дорогая цена. Но поражение имело и свои благотворные последствия — эпоха давно назревших, но все откладывавшихся реформ наступила, но это уже совсем другая тема…
Источник:Forbes.ru