Глава Сената ЕГУ Павел Терешкович: «ЕГУ — это не МакДональдс!»

Дискуссия в редакции «Новай Эўропы» (новая редакция)

Европейский гуманитарный университет в Вильнюсе переживает сложный период. Редакция«НовайЭўропы» (Александр Адамянц, Ольга Шпарага и Алексей Браточкин) встретилась с преподавателями ЕГУ Павлом Терешковичем, Андреем Лаврухиным и Андреем Роленком, чтобы поговорить о последних событиях в университете.

Участники дискуссии:

Андрей Лаврухин— философ, доцент департамента социальных и политических наук ЕГУ.

Павел Терешкович — историк, председатель действующего Сената, профессор департамента истории.

Андрей Роленок — философ, лектор департамента социальных и политических наук ЕГУ, член Совета профсоюза ЕГУ.

ЕГУ и Беларусь

Александр Адамянц:На прошлой неделе на беларусских сайтах появилась информация о том, что в ЕГУ в настоящее время проходят выборы и сформирована демократическая платформа «За новый ЕГУ», в которой говорится о ситуации кризиса в университете, а также предлагается выход из этой ситуации. Начать бы хотелось с вопроса, что произошло с ЕГУ, когда он переехал в Вильнюс? Как он себя там ощущает, позиционирует по отношению к гражданскому обществу в Беларуси и что он для этого общества делает? Поскольку отсюда не видно эффекта существования беларусского университета в Вильнюсе именно для Беларуси.

Павел Терешкович: Я бы обозначил ситуацию в ЕГУ как внутренний кризис нашего проекта, который можно сопоставить с кризисом среднего возраста. Проблема сейчас в выборе дальнейшего пути: мы уже достаточно зрелый проект, но что делать дальше? Это связано с идентичностью нашего университета, которая, увы, четко не определена. Мы не можем, или наша администрация не может, четко сказать, каким проектом является ЕГУ. Это беларусский национальный университет? Национальный университет в изгнании? Литовский университет? Международный университет? Или это колониальный университет? В зависимости от того, как мы себя определим, должна выстраиваться идентичность университета, его политика по отношению к гражданскому обществу.

Андрей Лаврухин: Мне кажется, мы имеем дело с тривиальным фактом — с географическими границами, то есть с физическим перемещением университета за пределы Беларуси. Утратились живые связи, которые прежде были со студентами, с обществом, со всеми, кто вовлечен в жизнь университета. Это первое, что произошло. Второе, с чем мы имеем дело сегодня, это эффект управленческой политики. В последнее время стало совершенно очевидно, что университет уже не считает в качестве своей цели связь с гражданским обществом и вообще с обществом Беларуси.

А. А.:Когда ты говоришь «университет», то имеешь в виду, прежде всего, руководство университета?

А. Л.:Конечно. Академическое сообщество не допускается к принятию решений и соответственно ему не позволяют брать на себя ответственность за то, что происходит в ЕГУ. Поэтому, когда я говорю о целенаправленной политике, это целиком и полностью активность и ответственность нашего управленческого корпуса.

Андрей Ролёнок: Не стоит забывать, что ЕГУ финансируется в определенном фрейме — демократия и права человека. Соответственно, очевидны ожидания гражданского общества Беларуси, что будет какой-то процесс налаживания совместных с гражданским обществом коллективных действий — акций, проектов и т. д. То, что происходит в последнее время и связано с беларусским гражданским обществом, разовые акции. Собрали «Фабрики мыслей» вместе, посидели, чтобы поговорить о том, что происходит. Системной работы не проводится. И ее необходимость не осознается администрацией. В некоторых кругах — при общении с донорами, например — она эту риторику может запускать. Но при общении с гражданским обществом — нет. В миссии этот момент совершенно не отражается — там говорится, что ЕГУ стремится к тому, чтобы расширить знания студентов, преподавателей в качестве потенциала их собственных жизней и судеб их гражданских обществ.

А. Л.:Здесь дело даже не столько в формулировках, сколько в тех социальных практиках, которые демонстрирует университет в своей повседневной жизни. Университет говорит на одном языке с гражданским обществом тогда, когда он живет так же, как и представители гражданского общества. В идеале он может стать образцом, но давайте будем реалистами. Сейчас речь идет о более простой вещи — выживаемостиуниверситета. Сможет ли ЕГУ вернуть себе уже изрядно утраченный авторитет или нет? Это будет зависеть от того, будут ли введены практики самоуправления как нечто само собой разумеющееся, будут ли вовлечены представители академического сообщества в процесс управления и допущены к принятию решений или нет.

А. Р.:Мне кажется, здесь нужно налаживать совместные проекты с представителями гражданского общества, с правозащитными организациями и т. д. Из моего опыта, наши партнеры готовы к этому и идут навстречу, но не понимают, условно говоря, снобизма ЕГУ, который хочет, чтобы все происходило только на базе одной площадки. Мне кажется, что нужно отказаться от снобизма и налаживать связи со всеми участниками гражданского общества Беларуси, структурировать и формировать совместные проекты.

Сенат и другие структуры управления ЕГУ

А. А.:Вы затронули тему академического сообщества и отсутствия у него права влиять на ситуацию университете. Но в ЕГУ есть же Сенат — представительный орган этого сообщества. Что ему препятствует быть активным игроком и выразителем мнения академического сообщества?

Павел Терешкович:Я, как председатель Сената, отмечу: Сенат имеет очень мало полномочий. Более того, администрация может игнорировать решения Сената, примеров таких не мало. Проблема еще и в том, что почти половина состава Сената назначалась администрацией. Естественно, в мировом высшем образовании нет никаких универсальных правил, чем должен быть Сенат. В большинстве случаев Сенат (или Ученый совет, или просто Совет университета) — это орган, который отвечает за качество проведения научных исследований и преподавания. Чтобы Сенат имел возможность регулировать качество, он должен влиять на кадровую политику. В том числе — и на назначение ключевых администраторов в академической сфере. По Уставу ЕГУ 2006-го года Сенат пользовался правами утверждения и отзыва академических администраторов. Нынешний Сенат таких полномочий уже не имеет. Проект Устава, предложенный совсем недавно, предполагает, что у Сената вообще не будет возможности принимать хоть какие-то решения. Это будет исключительно консультативный орган, где можно что-то обсуждать и только выдвигать рекомендации.

А. Р.:Иными словами, с точки зрения демократичности и расширения границ самоуправления у нас очевидная деградация. В 2006-м году избирались и руководители департаментов внутри университета.

А. А.:Это напоминает ситуацию в беларусском обществе, где постепенно происходит консолидация власти высшего руководства.

П. Т.:Одна ремарка: устав Беларусского государственного университета предполагает, что его Совет имеет право проводить конкурсы на позиции заведующих кафедры, профессоров и т. д. Насколько формальны эти конкурсы, уже другой вопрос, но право на их проведение есть. У Сената ЕГУ этого права нет.

А. Л.:Поскольку мы являемся университетом в европейском пространстве высшего образования, входим в Европейскую ассоциацию университетов, нас поддерживают евроструктуры, то, согласно европейским нормам, Сенат должен быть ключевым органом самоуправления. Также обстоит дело и в Литве, где, при всех минусах системы высшего образования, есть одно завоевание, закрепленное законм: Сенат — главный орган академического самоуправления. Он решает все вопросы, включая вопрос о выборе и увольнении ректора, прочие финансовые и кадровые вопросы.

А. А.:А как обстоят дела с ректором ЕГУ? Он избирается или назначается?

П. Т.:Система управления ЕГУ чрезвычайно сложна и запутана. Высшим органом управления являются совладельцы (учредители) университета, которые имеют право назначать и отзывать ректора, изменять Устав. По текущему Уставу, ректор не может занимать свою позицию более двух сроков (по 5 лет) подряд. После чего Совет учредителей должен назначать каким-то образом другого ректора. А как это будет происходить через два года, пока не ясно. В проекте нового Устава положение о ротации ректора вообще исчезло, но по законодательству Литвы, ротация ректора обязательна.

А. А.:Что такое «совладельцы»? И кто еще принимает ключевые решения в университете?

П. Т.:Это Институт международного образования, Институт «Открытое общество» и Фонд Евразия. Учредители ЕГУ имеют большие права, но я, честно говоря, не вижу, что эти структуры вообще как-то с нами работают. Никакой видимой активности нет. Есть Управляющий Совет — орган, который работает и принимает решения. В нем 11 человек, в основном представители западных филантропических кругов. Администрацию университета представляет ректор, академическое сообщество — я как председатель Сената.Но многие стратегические решения принимает администрация, то есть ректор и ректорат. Кроме этого, есть Исполнительный совет — скорее формальный орган. Плюс ко всему существует Сенат.

Стейкхолдеры и PR-стратегия

Ольга Шпарага: Вернемся к ситуации в ЕГУ. Как уже сказали, есть проблема с формулировкой миссии: Какой университет ЕГУ — беларусский, национальный, глобальный? Беларусская составляющая размыта, что ведет к потери связи с гражданским обществом. Непонятно, для кого этот вуз, какую роль он должен играть и в каком обществе, стране. Другой момент — это проблема с самоуправлением: руководство принимает решения без участия преподавателей и Сената. Сказывается ли эта ситуация на других измерениях жизни ЕГУ? Например, на наборе студентов, ситуации с наукой и т. д. Есть ли еще какие-то болезненные точки в сегодняшнем ЕГУ?

П. Т.:Одна из проблем, вытекающая из структуры управления ЕГУ, — отсутствие связи с такой категорией стейкхолдеров, как родители наших студентов. Вклад студентов и родителей в наш бюджет в виде платы за обучение составляет порядка 1 млн. 300 тыс. евро (см. годовой отчет ЕГУ). Это больше чем, ежегодно дает Еврокомиссия. Но в структурах управления они не представлены. Хотя тот же закон об образовании Литвы требует, чтобы в Управляющем Совете университета студенты были обязательно. И это тоже ведет к ослаблению связи с беларусским обществом.

Следующая наша проблема — пиар-политика университета, которая, в общем, осуществляется и весьма неплохо, но работает односторонне на западные СМИ — BBC, Deutsche Welle и т. д. В то же время внутри Беларуси университет имеет устойчивый негативный имидж. На уровне администрации практически никто этим не занимается: такая задача не стоит. В результате многие преподаватели занимаются пиаром ЕГУ на свой страх и риск. Безусловно, все это влияет на набор студентов. Здесь есть объективные причины, которые связаны с демографической ямой. Но есть и проблемы, связанные именно с тем, как формируется наш имидж.

Алексей Браточкин: О том, как обсуждаются проблемы ЕГУ и упоминается университет в наших, беларусских, медиа. Во-первых, присутствует абсолютно стереотипное представление о том, чем вообще занимается университет: в медиа транслируются разного рода вульгарные представления, которые сводятся к тому, что там занимаются какими-то «непонятными» гендерными исследованиями и т. д. Это означает, что читатели и комментаторы этих СМИ вообще не понимают значимости того, что происходит в университете и его специализацию. Публикации, которые мне попадались за последнее время, не выдерживают критики — это даже понятно мне, стороннему человеку. Например, недавний опрос выпускников ЕГУ на tut.by. Одна студентка ЕГУ, которая потом пошла в БГУ, с «ужасом» рассказывала, что на занятиях по визуальным и культурным исследованиям студенты занимались каким-то «феминизмом» и чем-то еще. Она вообще не понимает, что такое критические теории и критический подход, не видит разницы между местным классическим образованием (часто совершенно устаревшим), и тем, что предлагает ЕГУ. Мне кажется, на этом нужно делать акцент, продвигать новые концепции и представления, рассказывать о ЕГУ.

Демократическая Платформа: куда и с кем?

А. А.:Вы обозначили ряд проблем, которые есть в ЕГУ, в связи с чем возникает вопрос, как их решать. Вы представляете часть сообщества университета, которая выступила с программой реформ. Что это за программа, которую вы называете Платформой?

А. Л.: Платформа стала плодом наших коллективных усилий и во многом нас консолидировала. Начинается все с главного: с модели управления, которая является, на наш взгляд, главной причиной всех бед. В центр альтернативы существующей модели ставится Сенат — ключевой коллегиальный орган самоуправления, которое, в свою очередь, является базовым принципом и фундаментальной ценностью европейского пространства высшего образования. Сенат — та форма самоорганизации академического сообщества, которая откроет дорогу индивидуальным инициативам, способным его объединить. Которая позволит брать на себя ответственность и наладить утраченные связи с обществом Беларуси, выстроить жизнеспособные образовательные программы, отвечающие интересам студентов, придать подобающий статус научным исследованиям и тем самым возродить проект ЕГУ, вдохнуть в него новую жизнь.

А. А.:Это предвыборная платформа?

А. Л.:Да, и две трети тех, кто выдвинулся сейчас в Сенат, подписали ее.

О. Ш.:Но теперь важно, чтобы сообщество выбрало тех людей, которые поддерживают Платформу. И вообще приняло участие в выборах.

А. Л.:Но есть и другой момент — права и полномочия самого Сената. Если мы придем в Сенат, у которого не будет никаких прав и полномочий, то можем вернуться в тот же замкнутый круг, из которого пытаемся сейчас найти выход.

П. Т.:Самоуправление в университете, действительно, ключевой момент: проблема Сената — это проблема эффективности управления университетом в целом. Кроме того, мы считаем, что все администраторы в нашем университете, включая ректора, должны избираться.

Другая важная проблема — утрата беларусской идентичности. Это связано с тем, в каком положении находятся носители беларусского языка в самом университете. Наша платформа предусматривает, пожалуй, единственно возможный на сегодня подход — так называемую позитивную дискриминацию. У нас нет намерения переходить к директивным методам утверждения беларусского языка, потому что сейчас это, честно говоря, невозможно. Но мы должны поддерживать всех, кто говорит по-беларусски или хотел бы начать это делать. Стипендии для беларусскоязычных студентов, курсы беларусского языка, всевозможные конкурсы и т. п.

А. А.:«Позитивная дискриминация»означает какие-то квоты при наборе студентов?

П. Т.:Нет. Мы хотели бы поощрять наших студентов и преподавателей для того, чтобы беларусский язык действительно был в нашем университете.

А. Б.:Но беларусская идентичность университета — это не только язык, но и исследовательский фокус?

А. Р.:Да, мы хотим сделать приоритетной тему Беларуси, исследований Беларуси и для Беларуси не только в кругу академического сообщества, но и в кругу студентов. Интерес к беларусской проблематике остается центральным для тем выпускных работ студентов и бакалавриата, и магистратуры. Но при этом количество работ, выполненных на беларусском языке, мизерно по отношению к общему количеству.

Академическое сообщество — не баскетбольная команда

О. Ш.:Мне кажется, кроме исследований речь должна идти и об идентичности преподавателей. Знание русского и беларусского языков, знакомство с беларусской проблематикой (даже если ты находишься за пределами Беларуси), исследовательский фокус на Центральной и Восточной Европе, Беларуси — все это должно быть приоритетным при отборе преподавателей.

П. Т.:У университета есть потенциал стать интеллектуальным пространством, где могли бы собираться как беларусы, которые учились в западных университетах, сделали там определенные карьерные шаги и хотели бы поддерживать связь с Беларусью, так и преподаватели не-беларусы (по гражданской принадлежности), если они интересуются нашим регионом. Международные конкурсы должны проводиться именно для того, чтобы привлечь специалистов, которым Беларусь интересна, а не просто так. С моей точки зрения, администрации ЕГУ не хватает понимания ценности человеческого капитала. Основа нашего университета — это уникальное сообщество преподавателей, а не бюрократы. Но, к сожалению, к этому капиталу отношение армейское. Понимания ценности этого капитала нет и, более того, такая точка зрения выражается открыто.

А. А.:Мне вспомнилось интервью ректора Михайлова, который сравнил университет с баскетбольной командой…

П. Т.:…или с симфоническим оркестром, где дирижера не выбирают… Действительно, Анатолий Михайлов сказал, что сообщество в университете не сложилось. И, как мы поняли, оно не настолько полноценно, чтобы иметь права вообще. В том числе, и право выбирать ректора. Да, университет — это институция, а институция должна функционировать по своим бюрократическим законам: иерархия, выполнение приказов, подчинение и прочее. Но университет — не МакДональдс. Это институция особого рода. Если в нем не будет академического сообщества, если у сообщества не будет прав, то это уже не будет университетом.

А. Л.:Ситуация вызывающе комична: университет сравнивают с чем угодно, кроме самого себя. Однако, у университета есть собственные признаки, по которым его можно определить. Они зафиксированы во всех документах, на которые ссылаются в Уставе ЕГУ. Об этом почему-то не упоминают. Вот одна из ключевых причин того, почему ЕГУ мутирует в какие-то странные формы.

А. А.: В какие?

А. Л.: Вуниверситете, который называется Европейским гуманитарным, мы не найдем программ ни по истории, ни по беларусистике, ни по философии, ни по литературе, ни по современному искусству. Потому что все эти программы уже закрыты. Причин здесь комплекс, и одна из них, нужно признать, низкий спрос со стороны абитуриентов. Но не секрет, что этому способствовала и логика коммерционализации, на которой настаивало и которую неуклонно проводило нынешнее руководство. Эта логика была воспринята и транслируема нам как неизбежность, против которой ничего невозможно сделать. В результате она привела к тому, что университет лишился гуманитарного ядра, программ гуманитарного профиля, которые и составляют его идентичность. Пожалуй, это самый кричащий результат той модели управления ЕГУ, плоды которой мы пожинаем сегодня. Платформа ставит своей целью реанимировать и придать новую жизнь этим направлениям, несмотря на то, что логика коммерционализации, кажется, делает это невозможным. Сдвоенные междисциплинарные дипломы видятся нам, действительно перспективным путем оживления гуманитарных программ, восстановления нашей гуманитарной идентичности.

П. Т.:Наши доноры спонсируют нас не для того, чтобы мы стали коммерческим проектом, который будет приносить прибыль. Речь идет о компетенции, о том человеческом капитале, который студенты несут в свою страну. Если мы лишаем их этого капитала, то мы не выполняем миссию.

А Р.:Некоторые программы могут быть финансово нецелесообразными, но они должны поддерживаться ввиду того, что мы обладаем статусом европейского гуманитарного университета.

А. Л.:Прежде какие-то наши программы тоже не были рентабельны. Мы тогда находили компромиссы. В том числе через поддержку со стороны востребованных программ. Сегодня эта логика испарилась, хотя во многих университетах Европы именно она является стержневой. Вот пример. Несколько лет назад в Техническом университете Берлина встал вопрос о целесообразности наличия Института философии и других социо-гуманитарных учреждений. Профессор Гюнтер Абель, вице-президент университета, напомнил тогда руководству, что после второй мировой войны университет, занимавшийся военными разработками для национал-социалистического правительства, удалось сохранить лишь при условии сохранения гуманитарной и социальной составляющей. И это подействовало! Как ни странно, но сейчас мы вынуждены подобным образом бороться за гуманитаристику в Европейском гуманитарном университете. И пока тут, увы, похвастаться нечем.

П. Т.:Университет — это дорогая вещь. Даже в лучших университетах мира доля оплаты студентов не превышает 10-17% бюджета. У нас же она больше 25%. Даже в таких сложных условиях мы демонстрируем определенный коммерческий успех. Университет может практически выйти если не на самоокупаемость, то на финансирование за счет эндаумента — фонда целевого использования. Это практикуют практически все университеты. Реально и возможно, чтобы донорскую помощь университет получал не просто на существование, «проедание», но на выполнение целевых программ.

А. Л.:Наша позиция не настолько романтична, чтобы вовсе не считаться с логикой коммерциализации, но и не настолько ригористична, чтобы возводить её во главу угла, как это делает нынешняя администрация. Мы прекрасно понимаем ситуацию, в которой находится университет, и те вызовы, с которыми он сталкивается. У нас есть определенное видение, как можно было бы отвечать на эти вызовы, и мы готовы им поделиться и вместе выработать оптимальное решение. В общем, у нас два варианта развития событий: или наш управленческий класс все-таки пожертвует своей властью и будет способным удовлетворить притязания академического сообщества на участие в управлении университетом через институт самоуправления (Сенат). Или он пожертвует проектом для сохранения своей власти.

П. Т.:Я бы еще добавил, что в американской традиции (у нас название европейское, но модель управления американская) Сенат играет меньшую роль, чем в Европе. Там Управляющий совет — это орган, который нанимает ректора, а ректор — всех остальных исполнителей. Тем не менее, в американской традиции существует правило совместного управления (sharedgovernance), которое очень четко прописывает, что делает администрация, а что академическое сообщество. Да, были разные конфигурации, некоторые университеты просто избавились от Сенатов. Но были и такие, где Сенаты произвели революцию, полностью трансформировав университет в нечто новое. Для нас это вдохновляющий пример — именно то, чего мы хотели бы добиться.

А. А.В завершении мне бы хотелось сказать следующее. ЕГУ — это возможно один из самых успешных проектов гражданского общества Беларуси, как в смысле масштаба, так и в смысле эффекта и долгосрочного существования. Это институция, которая существует уже 20 лет. Проект, которому не нужно доказывать свою значимость. Поэтому в Беларуси многих беспокоит судьба ЕГУ. Любые возможные трансформации, понижающие статус университета до колледжа (до меня доходили слухи, что такие планы вынашиваются администрацией), или прекращение его существования, несомненно, станет мощным демотивирующим фактором и крупнейшей потерей для гражданского общества Беларуси: если не удалось сохранить ЕГУ как демократическую институцию, то меркнут надежды на трансформации и в самой Беларуси. Для гражданского общества ЕГУ во многом остается символом обновления, поэтому, думаю, многие организации в Беларуси поддержат «новый ЕГУ», несмотря на все сложности и противоречия.