Октябрьский доклад Белорусского института стратегических исследований (BISS, Вильнюс) о социальных контрактах, новые данные, полученные и озвученные учеными, заставляют критично посмотреть на саму концепцию социального контракта, как на рабочий инструмент объяснения процессов, происходящих в белорусском обществе.

Старший аналитик BISS Денис Мельянцов сформулировал основной вывод исследования следующим образом: «Мы пришли к достаточно интересным результатам, суть которых заключается в том, что социальный контракт между обществом и государством все-таки есть, но он зафиксирован сейчас на более низком уровне. Можно сказать, что после кризиса 2011 года население в массе своей адаптировалось. Оно не ждет многого от государства и радо получить хотя бы какие-то преференции, хотя бы какие-то льготы».

Но в чем тогда смысл понятия контракта, как объяснительной схемы? По идее контракт — это взаимные обязательства сторон, обязательства, предусматривающие санкции за их нарушение. В приложении к белорусскому обществу использование этой метафоры означало, что белорусская власть обязуется обеспечивать населению сносный уровень существования в обмен на что население демонстрирует лояльность власть предержащим и не лезет в политику. Схема не хуже других, в 2008 году, когда это понятие было введено в белорусский научный и общественный обиход, не наблюдалось ни голода, ни резких падений уровня жизни, ни массовых выступлений протеста. Так что такое социально-экономическое и политическое равновесие можно было объяснять и наличием «социального контракта».

Но что произошло потом? Уровень жизни сначала сильно снизился в 2009 году, потом заметно вырос в 2010 году, потом произошел обвал в 2011 году, далее экономика начала медленно выздоравливать.

Какой была бы общественная реакция на эти «русские горки», если бы отношения общества и власти действительно соответствовали концепту социального контракта? Ведь одна из сторон — власть — свои обязательства существенно и грубо нарушила. Ну и где работа механизма контракта, где санкции партнера по договору? Санкций не было и в помине. «Население в массе своей адаптировалось» — отмечают исследователи BISS. А как это сформулировать на языке социального контракта? Одна сторона свои условия не выполнила, другая сторона с этим смирилась, согласившись выполнять в полном объеме свои обязательства в обмен на гораздо менее обременительные обязательства контрагента. Если грабитель чистит карманы своей жертвы, а та, скованная страхом и угрозой насилия, молчит и не сопротивляется, то это тоже можно рассматривать, как социальный контракт: стороны до грабежа придерживались принципа ненанесения вреда друг другу, потом одна из них обязательства нарушила, а другая — «зафиксировала контракт на более низком уровне». Контрпример, разумеется, утрированный, но объясняющий существо критики.

Возможны ведь и принципиально иные модели. Например, забота власти об известном благосостоянии подведомственного населения может объясняться по аналогии с моделью «стационарного бандита» Мансура Олсона: население нужно кормить (или давать ему возможность кормиться), чтобы обеспечить себе поток доходов в настоящем и будущем. Уместна и интерпретация мотиваций политических элит, предложенная Г. Алмондом и С. Верба: «Влияние гражданина не всегда и даже не в большинстве случаев является именно тем стимулом, за которым следует ответ (гражданин или группа граждан выдвигают требование — правительственная элита предпринимает действия, чтобы удовлетворить его). Здесь, скорее, действует хорошо известный закон „ожидаемых реакций“. Значительная часть гражданского влияния на правительственные элиты осуществляется без активных действий и даже без осознанного стремления граждан. Элиты могут предвидеть возможные требования и действия, в соответствии с этим принимать ответные меры. Элиты действуют ответственно не потому, что граждане активно выдвигают свои требования, а для того, чтобы удержать их от активности».

Обе модели, альтернативные социальному контракту, объясняют стремление белорусской власти по мере возможности подкармливать население, однако не рассматривают это действие как выполнение неких обязательств. Есть чем кормить — кормят, уменьшаются возможности — урезается «паек», никаких попыток со стороны власти компенсировать невыполнение обязательств некими иными уступками, шагами навстречу контрагенту обе модели не предусматривают.

Ну и поведение другой стороны взаимодействия можно объяснить также, не обращаясь к модели контракта, или понимая ее настолько расширительно, что смысл понятия практически исчезает.

Народ готов терпеть очень многое и довольно долго. В частности, готов терпеть крахи, типа случившегося в 2011 году, «адаптироваться», как называют это исследователи BISS. Но не готов терпеть все и не готов терпеть всегда. Наличие этих гипотетических ограничений, неизвестных, кстати, ни самому народу, ни его контрагенту, который руководствуется логикой «гни, гни, да не переломи», описанной Г. Алмондом и С. Верба, при большом желании можно назвать социальным контрактом. Вопрос в том, следует ли. Контракт, в котором неизвестно, в какой ситуации одна из сторон прибегнет к санкциям за его нарушение — это какой-то очень своеобразный контракт. И это своеобразие не может быть устранено методологическим эпициклом насчет «перезаключения контракта на более низком уровне».

Впрочем, если уважаемым коллегам так дорог их концепт, то было бы жестоко его у них забирать. Стоит лишь констатировать, что он нуждается в ремонте и в усовершенствовании его прогностических свойств.