О различиях между политическими режимами Беларуси и России — II

Оформление интересов

Авторитарные режимы нередко определяют как режимы с ограниченным и неответственным политическим плюрализмом (Х. Линц). В Беларуси специфика авторитаризма состоит в том, что он существенно ограничивает не только политический плюрализм (политическое участие автономных групп интересов и партий), но экономический и социальный плюрализм. Доминирование государственной собственности на средства производства тормозит процессы экономической и социальной структуризации белорусского общества, формирования среднего класса, многообразных групп самостоятельного и наемного труда, обладающих собственной идентичностью, сознающих свои особые интересы и способных их отстаивать в отношениях друг с другом и с государством. Слабая структурированность белорусского общества негативно влияет на процессы артикуляции и агрегации интересов, сужает пространство для экономического, социального и особенно политического плюрализма.

Артикуляция интересов и группы интересов

Артикуляция интересов является первым шагом в политическом процессе. Перед тем как принять политический курс необходимо, чтобы люди в обществе и правительстве определились со своими предпочтениями, чего они хотят и что надеются получить от политики. Поэтому разнообразные, порой неосознанные, настроения, мнения, ожидания должны быть трансформированы в четко сформулированные и публично выраженные интересы, доведенные до сведения политического общества. Главным образом это задача разнообразных групп интересов, наиболее организованными среди которых являются институциональные и ассоциированные группы.

В таких незрелых авторитарных системах, как персоналисткие режимы, к которым относится Беларусь, институциональные группы правящей элиты (структуры парламента, правительства, бюрократии и др.) не автономны и целиком зависят от персонифицированной власти и ее ближайшего окружения. В результате более или менее независимая активность белорусского правящего класса исходит в основном от неформальных, патрон-клиентельных групп.Однако они озабочены, прежде всего, реализацией своих приватных интересов и, за исключением группы Лукашенко, не претендуют на участие в целенаправленном и системнои формировании государственной политики. Внутри- и межгрупповая конкуренция в клиентельных сетях ведется административно-силовыми, а не политическими методами и обычно не связана с продвижением альтернативных политических курсов. Она ограничивается «подковерной» борьбой за рекрутирование «своих людей» на важные должности, передел сфер влияния, перераспределение ресурсов, лоббирование интересов отдельных бизнес-групп и т. д., что может оказывать только попутное (хотя, порой, и довольно сильное) влияние на формирование и осуществление государственного курса, законодательную политику, изменение правил и т. д.

Государство стремится ограничить политическое участие населения только теми формами, которые способствуют повышению легитимности и эффективности режима (санкционированное сверху голосование, участие в собраниях и демонстрациях в поддержку власти, членство в провластных общественных организациях и политических партиях и т. д.). При этом власть с большим подозрением относится к ассоциированным группам интересам — добровольным и независимым самоуправляемым объединениям, создаваемых непосредственно самими гражданами (grassrootsNGOs), которые составляют основную структурную силу гражданского общества. Начиная с 2002 г. количество неправительственных организаций (НПО) растет очень медленно и не превышает 2500, что является самым низким показателем в Европе (из расчета числа организаций на 1 тыс. населения). В целом стратегия государства по отношению к НПО осуществляется в двух направлениях.

Первое связано с ограничением возможностей для гражданской активности автономных групп, преследованием и вытеснением с публичного поля наиболее продвинутых и авторитетных независимых ассоциаций граждан. Это привело к значительному сужению каналов артикуляции интересов и блокированию политического доступа независимых общественных объединений, предпринимательских ассоциаций, профсоюзов. Например, они совершенно не представлены в таких действующих при правительстве корпоративистских структурах как Национальный совет по трудовым и социальным вопросам и Совет по развитию предпринимательства.

Вторым направлением борьбы с независимыми НПО является создание «правительственных неправительственных объединений» — governmentalNGOs (GoNGOs), призванных заменить аутентичный третий сектор и продвигать в жизнь государственный политический курс в соответствующих сегментах и группах общества. В обмен на политическую поддержку им предоставляются государственные ресурсы и монопольное право на представительство интересов тех или иных групп населения. Причем данные структуры становятся в такое положение, что они не столько представляют соответствующие сегментные интересы общества в их отношениях с государством, сколько служат проведению определенной государственной политики в данных общественных сегментах. Первым удачным воплощением этой стратегической линии стало создание в 2002 г. Белорусского Республиканского Союза молодежи (БРСМ), который действует под патронажом Администрации президента и стремится подменить собою все молодежные инициативы в стране.

В результате в первой половине 2000-х в Беларуси сформировалась авторитарно-корпоративисткая система представительства интересов. Для того чтобы обеспечить контроль над обществом и покончить с конкурирующими и откровенно нелояльными группами, белорусское государство замкнуло основные каналы артикуляции интересов той или иной социальной группы на какой-либо одной GoNGO (Федерация профсоюзов Беларуси после радикальной смены руководства в 2002 г., БРСМ, ОО «Белая Русь» и др.). Государство содействует (чаще всего в принудительном порядке) расширению числа членов таких корпораций, иногда частично субсидирует их деятельность, признает их единственным представителем той или иной категории интересов. В обмен на государственную поддержку группы обязаны активно поддерживать действующий режим и воплощать в жизнь его политический курс.

Система групп интересов в Беларуси относится к авторитарному корпоративизму в основном инклюзивного («включающего») типа. При корпоративизме данного типа правящая элитапризнает автономию групп интересов лишь в той мере, в какой они не угрожают ее господству, и пытается согласовывать их интересы, что достигается посредством ведения переговоров или простой инкорпорации групп в экономическую и политическую систему.Например, в Беларуси помимо БРСМ действуют еще более полутора сотни официально разрешенных молодежных НПО, в том числе оппозиционных. Политическая активность и протест формально не запрещаются, однако выдвижение автономных требований допускается в очень ограниченном масштабе.Вместе с тем режим порой идет на сотрудничество с некоторыми из независимых общественных объединений (прежде всего, с социальными организациями), но иногда пытается довольно грубо инкорпорировать их в официальную систему. Как это случилось в 2002 г с Белорусским Союзом молодежи и Комсомолом, принудительно объединенными с пропрезидентским Белорусским патриотическим союзом молодежи, в результате чего и появился БРСМ. Используя подобные группы интересов в качестве инструмента реализации государственного курса, власти стремятся к контролю над ними, нередко активно вмешиваясь во внутренние дела организации, включая процессы выдвижения требований, выбора руководства и т. п.

Необходимо отметить, что в Беларуси инклюзивно-корпоративистская система представительства интересов является в целом неразвитой, фрагментарной и занимает подчиненное положение в персонифицированной политической системе. Интересы многих сегментов белорусского общества (независимых бизнес-ассоциаций, свободных профсоюзов, организаций гражданского общества, политических и ряда культурных меньшинств) лишены доступа к официальным каналам политического влияния (государственные СМИ, местные органы власти, парламент, правительство и др.) или этот доступ крайне ограничен и не является постоянным. В этой связи достаточно вспомнить об отказе Белорусскому конгрессу демократических профсоюзов участвовать в работе трехстороннего Национального совета по трудовым и социальным вопросам (в него входят только конформистские предпринимательские и профсоюзные структуры) или про недолго и совершено бесплодно просуществовавший Общественно-консультативный совет при Администрации президента. Власти чаще всего игнорируют переговорные процедуры в отношениях с оппонентами, а если они идут на переговоры, то только под сильным давлением заинтересованных групп.

Что же касается групп интересов, политически наиболее опасных, по мнению властей, то здесь применяется логика корпоративизма эксклюзивного («исключающего») типа, характерного для самых жестких автократий. Режим стремится к безусловному исключению таких автономных групп из публичного пространства и их ликвидации, заполняя освободившуюся нишу полностью подчиненными, несамостоятельными псевдообщественными GoNGOs. Одним из ярких примеров эксклюзивного корпоративизма являются многолетние попытки властей заменить независимый Союз поляков Беларуси, который поставлен фактически вне закона, проправительственным Белорусским союзом поляков.

В Россиисуществует куда более полный экономический и социальный плюрализм, но ограничен политический плюрализм, хотя и в значительно меньшей степени, чем в Беларуси. К середине 90-х гг. большинство крупных, средних и мелких предприятий перешли в частную собственность. Вместе с тем, несмотря на разрушение коммунистической экономической системы, государство так и не стало демократическим и правовым. В результате в России сложился государственно-олигархический капитализм. «Русская Власть», как и во все прошлые времена, по-прежнему доминирует над собственностью, не соблюдаются права собственности, но существенная разница теперь в том, что государство приватизировано бюрократическими группами, клиентелами, кланами и близкими к ним крупными неконкурентными бизнес-группами, объединившими в своих руках власть и собственность.

Номенклатурно-олигархические группировки являются в России ведущими группами интересов, тогда как в Беларуси, за исключением группы Лукашенко, их просто не существует на политическом поле.Ряд лидеров росссийской олигархии, наиболее близких В. Путину или нужных верховному арбитру для поддержания внутриэлитного баланса, составляют «путинское политбюро» — неформальный орган власти над страной. Между правящими элитными группами ведется борьба за передел собственности, за обеспечение влияния на принятие ключевых решений и контроль над государственной экономической политикой. В отличие от Беларуси, именно конкуренция в правящем классе во многом определяет в России повестку дня на «входе» политической системы и результаты политического процесса на ее «выходе», и идет эта борьба в основном политическими методами. Однако данные конкурирующие группировки, как правило, не заинтересованы в радикальной модернизации и желают лишь сохранения своей монополии на власть и собственность, что является одним из главных препятствий на пути перехода России к современной демократии и конкурентной рыночной экономике.

В отличие от Беларуси, ощутимое влияние на государственную политику оказывают относительно независимые ассоциации российских предпринимателей (Российский союз промышленников и предпринимателей, Общероссийская общественная организация «Деловая Россия», Торгово-промышленная палата Российской Федерации). Несмотря на то, что условием существования российского бизнеса является, по меньшей мере, пассивная поддержка власти, он сохранил определенные рычаги влияния на политические решения, прежде всего благодаря присутствию людей из бизнеса в исполнительных и законодательных органах власти. Причем эти рычаги используются не только для прямого лоббирования интересов отдельных бизнес-групп (что характерно для Беларуси), но и для влияния на формирование политического курса, общих правил игры.

Интересы наемного труда представлены довольно мощной Федерацией независимых профсоюзов (ФНП). По ряду причин ФНП воздерживается от организации рабочих забастовок и участия в оппозиционном движении. Одна из них заключается в том, что в России действует Трехсторонняя комиссия по регулированию социально-трудовых отношений с участием профсоюзов, бизнеса и правительства, дающая возможность наемным работникам наряду с директоратом лоббировать получение государственных субсидий, льгот, преференций. Подчеркнем, что в белорусском Национальном совете по трудовым и социальным вопросам официальные профсоюзы играют в основном роль пассивных статистов в формировании социально-экономической политики (на официальном языке это называется «обеспечение практически полной солидарности профсоюзов и правительства»). Российские профсоюзы, напротив, оказывают на переговорах с работодателями и государством довольно сильное независимое влияние на принятие решений по таким вопросам, как уровень заработной платы, налогов, цен, занятости и другим параметрам социально-экономического курса.

Вместе с тем анализ российской системы трипартизма, сложившейся в отношениях между государством и экономическим обществом, говорит о том, что в этой стране фактически сымитирована демократически-корпоративистская («неокорпоративистская») модель представительства. Учитывая не вполне демократичный характер организации ряда зонтичных структур, представленных в Трехсторонней комиссии, сильное влияние на принятие решений олигархических групп и государственной бюрократии, можно сделать вывод, что мы имеем дело с квазидемократическим корпоративизмом.

Куда более схожей с Беларусью является политика российского режима в отношении организаций гражданского общества (правозащитных, молодежных, экологических, социальных, женских НПО и др.). Как и в Беларуси, борьба государства с независимыми НПО осуществляется в двух направлениях. С одной стороны, преследуются правозащитные и политически нелояльные организации, блокируются или ограничиваются каналы артикуляции интересов и политического доступа (например, в Общественной палате, созданной «для осуществления связи между гражданским обществом и представителями власти», не представлено ни одной организации, не согласной с политикой Путина), создаются препятствия для международной донорской поддержки. Последний и самый яркий пример такой обструкции — принятие в 2012 г. одиозного закона «Об иностранных агентах», позволяющего любую общественную организации, прямо или косвенно влияющую на общественное мнение (правозащитную, экологическую, образовательную, научную и т. д.) и получающую при этом зарубежную помощь, причислять к политической структуре, действующей в качестве «иностранного агента». С другой же стороны, государство стремится подменить гражданское общество созданием GONGOs, активно поддерживающих политический курс действующего режима (например, аналогами БРСМ являются Молодежное демократическое антифашистское движение «Наши» и движение «Идущие вместе»).

Таким образом, в отличие от экономического общества, система групп интересов, выдаваемая российским государством за систему представительства гражданского общества, больше напоминает авторитарно-инклюзивную модель. Аутентичные организации гражданского общества практически не представлены в этой системе, крайне затруднен их доступ к каналам политического влияния, но они, как правило, не исключаются из публичного пространства.

Агрегация интересов и политические партии

Вторым шагом в политическом процессе является агрегация интересов, т. е. концентрация определенных интересов в значимые предложения по выработке и осуществлению политического курса, которые оформляются в политические программы, предвыборные платформы, законодательные предложения, политические заявления.В современных демократиях агрегация интересов является главной задачей конкурентных политических партий, поскольку они специализируются на выполнении именно этой функции политической системы. Партии объединяют сходные интересы в альтернативные политические курсы и мобилизуют общественные силы в их поддержку, чтобы в результате электоральной конкуренции один из партийных курсов получил государственное определение.

В Беларуси официально зарегистрировано 15 политических партий, в том числе 8 оппозиционных. Однако белорусские партии не являются действующими партиями в том смысле, что начиная с конца 1996 г. ни одна из них не действует в парламенте и других структурах власти, без чего невозможно выполнение партией большинства своих функций. Полноценная агрегация происходит только на уровне самих партий, когда в процессе столкновения и обсуждения внутрипартийных альтернатив вырабатывается единый, общепартийный курс. В то же время крайне ограничены каналы агрегации интересов на электоральном уровне и полностью закупорены каналы доступа для политической агрегации в парламенте и местных советах. Функция агрегация интересов выполняется президентом, его администрацией, правительственной и местной бюрократией, но только не политическими партиями, хотя они специально создаются для выполнения этой функции.

В результате белорусские политические партии исключены из процесса выработки государственного политического курса. И в этом заключается одна из основных причин их институциональной и политической слабости. Большая часть партий мало чем отличается от политических клубов и НПО. Белорусский парламент является единственным в Европе беспартийным парламентом. Депутатские группы складываются не в соответствии с четко выраженными партийно-идеологическими ориентациями депутатов, которых у них чаще всего нет, а в целях артикуляции своих индивидуальных или групповых предпочтений и порой представляют собой откровенные клиентелы. Все это делает формально многопартийную политическую систему Беларуси фактически апартийной и неконкурентной.

В России официально зарегистрировано 59 политических партий, из которых 4 партии по итогам выборов 2011 г. представлены в Государственной думе: «Единая Россия» (238 депутатов), Коммунистическая партия Российской Федерации (92), «Справедливая Россия» (64), Либерально-демократическая партия России (56). На первый взгляд, в России действует состязательная многопартийная система с одной доминантной партией. Однако эта мультипартийность является, по меньшей мере, ограниченной, поскольку три партии, позиционирующие себя в качестве «системной оппозиции» партии власти «Единая Россия», на самом деле в целом не представляют политические курсы, альтернативные курсу Путина и, что еще более важно, не отражают всего основного оппозиционного идейно-политического спектра российского общества. В результате принятия в 2007 г. закона, ограничившего число избираемых в Госдуму партий до 11 и исключившего возможность создания партийных блоков, а так же широкого использования на думских выборах 2007 и 2011 г. административного ресурса оппозиционные партии, предлагающие демократическую альтернативу («Яблоко», «Правое дело» и др.), дважды не смогли пройти в парламент.

Искусственная концентрация партийной системы свела открытую конкуренцию политических сил в Госдуме к декоративному минимуму. После выборов 2007 г. дума превратилась в структуру, полностью подчиненную авторитарной политической партии, что делает невозможной выработку в парламенте альтернативной государственной политики. Однако, вопреки распространенному мнению, «Единая Россия» является скорее не правящей «партией власти», а партией «за спиной» власти. Она не несет институциональной ответственности за формирование правительства, определение государственного курса и в основном выступает лишь в роли основной парламентской «группы поддержки» политических решений президента и его окружения. Именно такое будущее ожидает и белорусское общественное объединение «Белая Русь», если оно оформится в политическую партию.

Итак, партийную систему России можно классифицировать как квазиоднопартийную систему с ограниченной мультипартийностью. «Единая Россия» не обладает проработанной и четко артикулированной идеологией. Сегодня она является корпоративной структурой, обеспечивающей монопольное представительство бюрократически-олигархической группы, не заинтересованной в экономической и политической конкуренции. Вместе с тем стремление российской олигархии к увековечиванию своего господства не исключает вариант, что в обозримом будущем Россия через нынешнюю квазиоднопартийность может окончательно перейти от ограниченного мультипартизма к инклюзивной (авторитарной) однопартийной системе.

Таким образом, сравнивая политические режимы Беларуси и России по показателю «оформление интересов», можно сделать следующие выводы.

В Беларуси существенно ограничен экономический, социальный и, особенно, политический плюрализм; для России характерен более полный экономический и социальный плюрализм и менее ограниченный, хотя по-прежнему неответственный, политический плюрализм. В Беларуси провластные группы интересов организованы в авторитарно-инклюзивную корпоративную систему представительства интересов с существенным присутствием элементов эксклюзивного корпоративизма; в России система групп интересов экономического общества является квазидемократической корпоративистской системой представительства, однако в отношениях государства с гражданским обществом корпоративизм приобрел черты авторитарной инклюзивности. Политическая система Беларуси является апартийной, тогда как российская ограниченная мультипартийность может трансформироваться через создание квазиправящей партии «за спиной» власти в инклюзивную (авторитарную) однопартийную систему.