Вы будете смеяться, но Роза тоже умерла. Строка из этого некогда очень популярного анекдота невольно вспоминается при ознакомлении со многими материалами Белстата.
Например, с разделом «Институциональные преобразования», который включен в доклад о социально-экономическом положении страны в первом полугодии текущего года по сравнению с аналогичным периодом прошлого года и предшествующими годами. Чтобы было с чем сравнивать сегодняшние достижения.
А в данном разделе, скажем так, содержится вся история экономических преобразовании в стране, начало которой положено при Кебиче, и конца им не видно. Или все же виден?
Статистика не дает однозначного ответа на этот вопрос. Например, сообщается, что из всех субъектов хозяйствования, образующих юридические лица, 104.967 (86,1%) находятся в частной собственности. Если из количества оставшихся исключить предприятия с долей государства и иностранные, то окажется, что численность чисто государственных (республиканских и коммунальных) сведена до количества, минимально необходимого для обеспечения социальных стандартов населению и требований обеспечения безопасности государства.
Представьте себя весы, на одну чашу которых взгромоздились более 100 тысяч «частников», а на второй скромно расположились горстка (около 20 тысяч) предприятий, обремененных государственными задачами. И многие к тому же обязаны получать прибыль.
Какие выводы напрашиваются? При таком количественном перевесе частного сектора над государственным хочется говорить о том, что в стране возникла рыночная (или капиталистическая) экономика. Во-вторых, дальше усиливать диспропорцию нельзя, поскольку белорусская модель тем напоминает НЭП, что требует сохранения «командных высот» в экономике за государством.
Или можно?
Как все делается на самом деле, можно увидеть на примере сельского хозяйства. Здесь производственную деятельность (включая охотничий промысел и рыбоводство) осуществляют 4.779 субъектов, из которых в государственной собственности находится 601 организация, а 4.114 называются или являются частными. Поясним почему. В Беларуси насчитывается 2.149 фермерских хозяйств, стало быть, оставшиеся 1.965 — это бывшие (реформированные) колхозы и совхозы, преобразованные в производственные кооперативы или получившие иной организационно-правовой дизайн. Потому «дизайн», что даже маститые аграрии критиковали аграрную реформу, поскольку она почти вся целиком свелась к «змене шыльдаў». С другой стороны, в прежние времена считалось, что колхозы представляют собой кооперативную, более низкую по сравнению с государственной, форму собственности. То есть как бы частную, но не совсем, как бы государственную, но не до такой степени…
Дело в том, что по обязательности выполнения и перевыполнения государственных заданий колхозы приравнивались к совхозам (госхозам), а в вопросах дележки оставшихся от больших и растущих обязательных поставок харчей между колхозниками, приравнивались к частнику, которого государство кормить не обязано.
То есть, до и помимо всяких реформ в отрасли существовал формальный собственник, которого следовало превратить в собственника реального, поставив его отношение с государством и партнерами на сугубо экономическую основу. Отныне он должен был платить «по векселям», получая взамен прибыль (пресловутые самоокупаемость и самофинансирование) и свободу хозяйственно-экономической деятельности.
Многочисленные случаи приезда президента страны в качестве руководителя обучающих семинаров даже в лучшие и экономически сильные хозяйства убедительней всякой статистики свидетельствует об обратном. Никаких качественных изменений сложившейся еще при колхозах системы не произошло. Вместо равноправных и взаимоответственных отношений хозяйств и государственных структур, административная роль последних усилилась, возможности воздействия на хозяйства увеличились.
Кстати, настаивая на необходимости рыночных преобразований, умные люди подчеркивали, что они не исключают дотации сельскому производителю, осуществляемые во всем мире. Но там эти важнейшие решения выводятся за рамки бюрократической вкусовщины и принимаются только по закону, юридически оформляющему достигнутый в обществе компромисс интересов.
И что в итоге у нас получилось? Из юридических, политических и экономических гермафродитов, каковыми были колхозы, создали «полноценные» кооперативные и даже частные предприятия. На деле, что было предусмотрено схемой реформирования, колхоз мог быть преобразован и в частное унитарное предприятие. Если находился желающий взвалить на себя этот воз и разбогатеть, или же государство находило солидного держателя капитала и обязывало его быть эффективным собственником. Собственник взял на себя соответствующие своему статусу обязательства (хорошо хозяйствовать, финансово оздоровить, выйти на самоокупаемость и т. д.) и тут же заявил, что выполнить обещанное может только с помощью государства. Как бы по закону, но в то же время и с учетом совершенной им жертвы в виде принятого на баланс колхоза-развалюхи.
Таким «реформам» сельское хозяйство подвергалось в продолжение всего «колхозного строительства», после его завершения, после начала стихийной приватизации, после замораживания «прихватизации», после привлечения «эффективного собственника» и достижения стабилизации… То есть всегда.
Как в стране, так и в колхозе. Если раньше разговоры о колхозной демократии всякий раз прекращались с приездом из района уполномоченного по «преодолению яловости у крупно-рогатого скота», то сейчас об экономической либерализации замолкают раньше, чем в правительстве определятся с финансированием очередных приоритетов.
В общем, отрасль частная, но командуют ею с большим усердием, чем некогда полугосударственными колхозами.
Согласно данным об «институциональных преобразованиях», подготовленным Белстатом, общая численность частных предприятий в сельском хозяйстве превышает 4.000. Чуть больше половины из них имеют статус фермерских (крестьянских хозяйств). Государственных, к которым относятся разного рода научно-исследовательские учреждения, экспериментальные базы и племенные хозяйства, гораздо меньше. Поэтому у пользователя статистической информаций может сложиться ложное впечатление о возрождении частного интереса в отрасли и вообще в деревне. Кулацкого, скажем так, духа.
Но на это восе не так. Новые по юридической форме хозяйства по сути остались колхозами, как и были. А впечатление от внушительного количества фермерских хозяйств вдребезги разбивается неопровержимыми доказательствами их нижайших реальных возможностей. Так, в наиболее оптимальной для них сфере — в овощеводстве, фермеры производят около 6% всего объема продукции, в зерноводстве — 1,2-1,4%, в производстве молока — 0,2%, яиц — 0,1%, скота и птицы — 0,5%. С такими показателями искать аргументы в пользу фермерства сложно. Но и говорить о его полной бесперспективности тоже сложно, учитывая, что в пользовании фермеров находится только 1,2% земель сельскохозяйственного назначения.
Обычное население, которому в пользование предоставлено 10,2% сельскохозяйственных земель по сравнению с фермерами выглядит натуральным монстром, не говоря о колхозах, экономическая мощь которых определяется не прибылью и эффективностью, а масштабами безвозвратных вложений и мизерными финансовыми результатами.
Когда-то шутили: английский фермер говорит: у меня вилла и ферма; французский: у меня две виллы и две фермы, колхозник: у нас одни вилы на три фермы. Сегодня у колхозов техники достаточно, чтобы пахать и убирать «в лучшие агрономические сроки». А у фермеров? Не у каждого из них имеется то, что принято называть этой самой фермой. Несколько сараев-развалюшек. Нет денег на строительство, нет денег на технику, доступ к дешевым кредитам ограничен. Стоит ли удивляться, что 38% хозяйств не имеют собственных тракторов, 64% — грузовых автомобилей. По крайней мере, исправных. Как нет ничего удивительного, что используя такой ресурсный минимум, 60% фермерских хозяйств не держат крупный рогатый скот, 46 — свиней, 88 — лошадей. Если это кулаки, то уже раскулаченные.
Вот и получается, что очередной скрупулезный количественный подсчет предприятий, не соотнесенный с объемами производимой ими продукции, позволил Белстату выполнить чей-то социальный заказ. В довольно пошлой форме.