Можно было бы сказать и так: наш опыт политики и политика опыта. Но не будем особенно изощряться. Вопрос заключается в следующем: какими субъектами нам мешают или не позволяют стать, лишая соответствующих опытов? Субъектов, способных понимать объекты, которые тоже «навсегда» выведены из поля нашего опыта, им там просто не позволено возникнуть и сформироваться. — В этом смысле борьба за опыты, наши опыты — это борьба за нас самих; таких, какими мы могли бы стать и быть; следовательно, политическая борьба. И тут надо пояснить: если политическая борьба есть борьба за власть, то не ради нее самой, а за власть как силу формирования нас самих. Политическая борьба есть борьба за нас самих, она решает, кем нам быть. Она ведется в сфере видимостей и представлений, но следствия ее вполне реальны.

Добавим следующее: если политика здесь и для нас определяется одним лишь выбором «либо Л., либо Х.», то она мало что значит. Но если от нее зависит изменение, которое ведет нас к обществу, радикально отличному от того, в котором мы живем, то она значит очень много; столь много, что ею никак нельзя пренебрегать. Речь идет об обществе, способном предложить нам совершенно новые возможности и опыт, нежели те, которые подсовываются нам сейчас; в частности, опыт той навязчивой «идентичности», которая давно подобна какой-то посмертной маске, покрывшейся пылью. Я не хочу и не могу быть тем, кем меня обязывают быть. Какой выбор мне оставляют? — Быть либо вот этим без всяких оговорок, либо подделкой под этого, т. е. лицедеем, либо быть на задворках, т. е. своего рода отверженным.

Естественно, наша политика входит в наш опыт. Но всегда ли наш опыт входит в нашу политику? не осуществляется ли при этом некая цензура, отбор самого опыта? что управляет им? всегда ли мы сами? Заметим также, что наш политический опыт никогда не является только нашим — только моим, только моей группы, моей партии и т. д.; это опыт, осуществляемый совместно с другими и без оппонентов он не может состояться.

А теперь такой вопрос: есть ли в политике свой «пограничный опыт»? И это не опыт профессиональных политиков (не они ли как раз и уклоняются от такого опыта?), а всех нас, неизбежно являющихся «политиками по жизни»? Опыт, помогающий уйти от самого себя, а не укрепиться, забронироваться в самом себе; опыт, мешающий оставаться одинаковым, закрытым, со всех сторон обложенным и защищенным. «Стань самим собой»; но и «оторвись от себя, стань иным». Не здесь ли возникает тема «предательства»»? Когда я предаю себя и других? Не тогда ли, когда во что бы то ни стало хочу сохранить себя? — Но это опыт в том смысле, в котором говорит о нем Фуко, ссылаясь, впрочем, на Ницше, Батая и Бланшо; для них «опыт означал попытку достичь такого момента в жизни, который был бы наиболее близок к непроживаемому; что здесь требуется, так это максимум напряжения и в то же время невозможности» (Фуко. Интеллектуалы и власть. Кн.2, с. 215). Вот почему Фуко противопоставляет этот опыт феноменологическому, расширяющему поле возможностей, связанных с повседневным опытом. Это, скорее, опыт «десубъективации» — но абсолютно иной, нежели тот, что «хочет» дать нам Власть. У вышеназванных авторов «опыт имеет целью вырвать субъекта у него самого, сделать из него нечто иное, довести его до уничтожения или распада» (там же). Итак, это «пограничный опыт».

Плохо, когда политический опыт многих людей не на много превосходит их субъективный опыт. Именно оттуда и полагаясь на свой собственный «здравый смысл», они и извлекают свою «политику». Да еще из чтения газет, из телепередач и слухов. С другой стороны, их политический опыт парадоксальным образом не основан на их личном опыте, он «онаучен», «книжен» или «опрофессионален».

Иначе говоря, меня часто поражает двоякое: скудость того и другого — и попытки компенсировать нищету одного за счет мнимого богатства второго; и, в то же время, стремление разграничивать их, проводя некую строгую демаркацию, отделяющую политическое как публичное от «интимного» как сугубо личного. Между тем самые сильные страсти могут бушевать именно в первом. За попыткой явно или имплицитно установить такую «демаркацию» скрыто желание двояко себя обеспечить или обезопасить: и со стороны «публичности», и со стороны «интимности». Так молчаливо (т.е. про себя) — и при этом в одной фразе — произносится: «Да, я политик, но ничто человеческое мне не чуждо; да, ничто человеческое мне не чуждо, но я политик». — Важнее эффекты, это ведь давно понято. Важнее не установить истину, а произвести эффект истины. Важнее не быть справедливым, а произвести эффект справедливости. И политика наша, кажется, — это не искусство быть, а искусство производить эффекты.

И все же опыт — в каком смысле? — Опять обратимся к Фуко: «опыт не является ни истинным, ни ложным. Опыт — это всегда вымысел; это нечто изготавливаемое нами ради самих себя, это то, чего ранее не существовало и что окажется существующим впоследствии» (там же, с. 217-8). Таким образом, отношение истины и опыта, способ вовлечения первой во второй, сложен и неоднозначен (как же относится к вашим заявлениям: «Мой опыт безусловно истинен»?). Ну и еще: «Опыт — это нечто, что человек осуществляет в полном одиночестве, но он способен довести это до конца только потому, что другие люди оказываются способными … пересечься с ним и пройти через него» (с. 220). — Поскольку опыт «наших» политиков не таков, будем осуществлять свои собственные.