Некогда эти вещи были настолько очевидными, что сохранение в современном обществе носителей «православного атеизма» вызывало меньшее опасение, нежели массовых переход атеистов в лоно некогда отвергнутой ими церкви.
Но что сделаешь. Как писал поэт, «ад веку мы спали, ды нас разбудзілі». Случилось это как-то само по себе. Вдруг партийные и прочие комитеты стали стимулировать население к образованию комитетов общественного управления «на местах». Вероятно, иначе не могло быть, когда правила партия, программным целью которой было развитие самоуправления как предпосылки грядущего самоупразднения государства. Предполагалось, что нарастающее количество управленческих функций перейдет к общественному самоуправлению, и государственные институты отомрут за ненадобностью.
Разумеется, подобные цели можно критиковать с позиции практики и здравого смысла. Но то были идеологические позиции, почти религиозные. Манкировать ими в открытую не мог ни один государственный орган и партийный деятель. И в результате неизбежно возникал вопрос: почему имея такую замечательную идеологию, мы имеем столь плачевные результаты в жизни. Если идеология неизменна, то надо менять саму жизнь. В том числе и систему властных отношений в стране. Признав это, следовало признать и право на массовое участие населения в политике. Ведь это было фактически постулировано — социализм есть живое творчество масс. Творчество не терпит догм. Народный лозунг «партия, дай порулить» стал отражением реформы избирательной системы и отмены 6-й статьи Конституции. На Первом съезде нардепов СССР началась воспринимаемая одними как начало светопреставления, другими — как обязательное условие дальнейшего политического бытия, — дискуссия о фракционных группах, инициированная межрегиональной депутатской группой.
В результате оказалось, что и идеология не была такой уж замечательной. Прежнее представление о ценностях целиком растворилось в оппортунистическом массовом сознании. Но конкретный политический факт состоял в том, что система, складывающаяся десятилетиями, в течение нескольких месяцев растеряла всех своих защитников. И наоборот — все вместе и каждый в отдельности (среди которых 19 млн. коммунистов), превратились в оппозиционеров. А накопленная массами совокупная отрицательная энергия превращала оппозицию в силу, с которой лучше было не связываться. Впрочем, уместно говорить о недовольной толпе, которая легко поддавалась политической структурализации, — «За перестройку», «За Ельцина», «За белорусский народный фронт»…
Новые независимые государства, их структуры, возникали под давлением снизу, становились воплощением массового недовольства прежней политической практикой, навязываемой центром. Разумеется, местные национальные элиты, которым «открылось окно возможностей» в деле обретения национального государства и плодов, сыграли роль политического авангарда. И как сыграли!
Даже в Беларуси, где в течение без малого 20 лет политический режим всемерно ограничивает права и свободы всех граждан, остатки прежней роскоши питают, на взгляд автора, бессмысленную дискуссию на предмет природы самого режима: он еще авторитарный, или уже диктаторский? Какой в таком споре толк, если политические партии, которые было решено не распускать, фактически лишены возможностей заниматься политикой. Настолько эти партии аполитичны (!), что нет никакой необходимости создавать прорежимную, пропрезидентскую партию. Тот момент, когда впору поостеречься — как бы чего не вышло.
Межвеременье, одним словом. Или, как некогда заявлял Ленин в промежутке между двумя революциями, период реакции. То есть на слабую белорусскую оппозицию, к которой может присоединиться каждый, льется поток критики сверху, со стороны властей, и сбоку — со стороны деятелей, которых можно назвать равнодушными радикалами. Их радикализм проявляется в том, что они ждут от других быстрых и очевидных результатов, провокационно демонстрируя свою принципиальную аполитичность. Например, драматург Андрей Курейчик обвинил одних оппозиционных деятелей в мелочности, других — в амбициозности, третьих — в имитаторстве, всех вместе — в неспособности договориться. И привел пример: даже в Венесуэле смогли выбрать единого кандидата, и у него рейтинг, как у Чавеса (в новостях говорят). Невдомек драматургу, что только в относительно демократической стране можно услышать о высоком рейтинге оппонента главы государства в официальных новостях. И это не свидетельствует о слабости наших оппозиционеров, скорее о том, что Венесуэла демократичней Беларуси (при всех оговорках).
Трудно представить, что еще где-то, кроме Беларуси, топтуны станут на улице по надуманному обвинению задерживать профессора, установившего низкий рейтинг официального политика.
Разумеется, у оппозиции и оппозиционеров масса проблем и персональных недостатков. Наверняка, кто-то из них сожалеет, что некогда переоценил шансы на успех, а теперь приходится доживать в непопулярности у молодых людей, воспользовавшихся (чтобы там не говорили) результатами, достигнутыми еще первой волной оппозиции. Воспользовались вот эти молодые люди, топтуны и старшие над топтунами. Вкусили плодов незрелой демократии.
Демократия или есть, или нет. Даже незрелая демократия позволяет объединяться, разъединяться и даже делиться кандидатами. Но в отсутствие демократии все эти операции теряют всякий смысл, поскольку легко подавляются не только единые или множественные кандидаты, но даже и целые рассерженные электоральные толпы.
В общем, трудно найти старушку, которая не принесла бы свою вязанку хвороста в костер, на котором сжигают белорусскую оппозицию. Образ отнюдь не иносказательный — среди оппозиционеров есть без суда казненные; по количеству политических заключенных Беларусь, вероятно, превзошла все постсоветские государства и вплотную приблизилась к показателям 1937 года. Более трезвые, справедливые и глубокие оценки возможны на основе изучения опыта той же Польши или ГДР. Решительные изменения в этих странах произошли тогда, когда была достигнута принципиальная договоренность между заинтересованными на Западе и Востоке. Потому и крови не было. В противном случае, была бы большая кровь, и, возможно, никакой демократии.
В общем, это азбука. Тем не менее, находятся люди, которые в буквари не заглядывая, начинают вещать как французские энциклопедисты. Например, бывший прокурорский работник Дмитрий Петрушкевич недавно написал: «Уже давно смешно и неудобно читать бодро-оптимистические рулады о том, что белорусские оппозиционные лидеры встретились с группой западных политиков и в тысячный раз обратили их внимание на проблемы политических заключенных, нарушения прав человека и прочие преступления, совершаемые правящим режимом. Сам факт использования выражений „оппозиция“ и „диктатура“ вызывает саркастическую улыбку…».
Можно обратить внимание, что рулады (фр. roulade, от rouler — «катить») — это быстро исполненный, раскатистый, виртуозный пассаж в пении, используемый в основном в партиях колоратурного сопрано. То есть рулады можно слушать, но нельзя читать. Не надо слушать рулады Лебедько или Некляева, поскольку исполнять их могут только певицы, владеющие колоратурным сопрано. Например, Тамара Нижникова или Мария Каллас. А вот уже у Солодухи, хотя поет он, несомненно, лучше Санникова, рулада не получится.
Сп. Петрушкевич утверждает, что «при диктатуре оппозиция может существовать лишь в трех формах — в эмиграции, в подполье, и в тюрьме. Хотелось бы узнать, какие оппозиционные структуры существовали при „диктатуре пролетариата“, и где прячутся северокорейские оппозиционеры. Как-то не получается вспомнить имя хоть какого-нибудь свободолюбивого политика, который, оставаясь жителем угнетаемой тираном страны, разъезжал по миру, повествуя о происходящих там ужасах».
При «диктатуре пролетариата» последнего колхозного председателя в Западной Беларуси утопили в середине 50-х годов. Только к началу войны сошло на нет среднеазиатское басмачество, через 10 лет после войны — вооруженное сопротивление в Прибалтике и в Западной Украине. Капитан большого противолодочного корабля «Сторожевой» предпринял свой знаменитый «поход к свободе» 9 ноября 1975 года. Дальше последовал Афганистан и прочие заморочки, в результате которого трест под названием СССР благополучно лопнул. В СССР с оппозиционерами (тогда — диссидентами) тоже боролись, за границу не выпускали, но Солженицына, например, вывезли в Германию. А Сахаров, несомненный обладатель очень высокого IQ, но политически довольно наивный, был удален в ссылку, но не посажен и по-иному не репрессирован. Проформы ради укажем, что это уже была не диктатура пролетариата, а всенародное государство, руководство которого вынужденно исполняла «минимальный минимум» принятых на себя международных гуманитарных обязательств. Советские диссиденты говорили о нарушении этих обязательств, о неисполнении властью законов. В этом они очень похожи на белорусских политиков. Но диссиденты не могли поставить вопрос о власти, поскольку участие в политике для них запрещалось законодательством. Белорусские оппозиционеры могут ставить этот вопрос и обязаны его решать.
Но не могут ни всерьез поставить, ни всерьез решить. Много чего есть в нашем государстве, и этим всем распоряжается власть. Она применяет репрессии методично, целенаправленно и случайно-закономерно. Бьет и по целям, и по площадям. Власть не утруждает себя поиском правдоподобных объяснений, от оппонентов требует их на каждый чих. Разумеется, ресурсы сторон несопоставимы, мотивации поведения, возможно, различны, качества человеческого капитала отличаются. То, что «вертикали» принадлежит по определению, ее противниками покупается. Но не в том смысле, что существует некий тут составленный и там оплаченный бизнес-план. А в том смысле, что существую многочисленные политические организации и структуры гражданского общества, которые должны «проговорить» всю эту проблематику, прежде чем появится возможность для ее решения.
Не надо быть Мацкевичем, чтобы утверждать, что сегодня режим Лукашенко является единственной реальной политической силой в Беларуси. После всех его референдумов вообще можно говорить, что в стране завершена всякая альтернативная политика. Понятно, прав Мацкевич, утверждающий, что успешно противостоять режиму может только другая, как минимум равная ему сила, единая и действующая по единому плану.
Не знаю, мне так вспоминается ленинское выражение: прежде чем объединиться, следует разъединиться. Посмотреть, кто есть кто. Две равные силы — это что? МВД против МВД, КГБ против КГБ?.. Удар должен быть адекватным или ассиметричным? Альтернатива станет развивать в русле демократической традиции с характерным для нее «принуждением» диктаторов к изменению процедуры и соблюдению ее. Или последует создание «партии нового типа»? Типа фиделевской «Гранмы», экипаж которой однажды высадился на побережье и свергнул диктатора. Или перелом станет результатом политического компромисса влиятельных в регионе внешних сил?
В советской истории были три знаковых литературных героя, которые в массовом сознании олицетворяли революцию. Павел Власов. Для его появления и реализации необходима была мягкая система отношений между рабочими и работодателями. Павел Корчагин. Для его появления необходима была победившая революция, бестолковость управления и готовность героя строить узкоколейку зимой в рваной обуви вместо того, чтобы строить ее летом. Наконец, Павлик Морозов — человеческий материал для питания устоявшейся бюрократической аморальной системы.
Кажется, сейчас наступило время Павликов Морозовых. Что с ними делать и возможно ли — неизвестно.