В публичном пространстве Беларуси обсуждение смертной казни и кампании по ее отмене имело вялотекущий характер в кругах правозащитников и в контексте диалога с Советом Европы. Однако сейчас вопрос о смертной казни стал достаточно остро в связи с громким приговором в отношении Дмитрий Коновалова и Владислава Ковалева, которые Верховным Судом были признаны виновными в апрельском взрыве в метро, без права обжалования.
Не остались в стороне и Церкви — общественные институты, которые называют «нравственными авторитетами». В отношении конкретного приговора и смертной казни в принципе высказались православные и католические иерархи, официальные представители крупнейших конфессий. Впрочем, ни одна из Церквей не сделала на этот счет официальных заявлений на достаточно высоком уровне
Что касается Римско-Католической Церкви в Беларуси, то после приговора Коновалову и Ковалеву, комментируя его, о своей позиции заявил Митрополит Тадеуш Кондрусевич. Данное заявление было сделано в форме интервью официальному сайту РКЦ [1]. В нем католический иерарх отметил, что «традиционное учение Костела не исключает смертной казни, но только тогда, когда это единственный возможный способ защиты человеческой жизни от несправедливого агрессора». Однако, обращаясь к современной жизни и личности Папы Иоанна Павла II, Митрополит Кондрусевич обращает внимание, что на данный момент «случаи абсолютной необходимости использования смертной казни уже редки, а даже практически не существуют», а смертная казнь «является не только покушением на жизнь человека, но и оскорблением человеческого достоинства». Более того, Митрополит в том же интервью обратился к Президенту Республики Беларусь и законодательной власти «ввести мораторий на смертную казнь, чтобы затем и вовсе ее отменить, заменив на пожизненное лишение свободы, и помиловать всех осужденных к высшей мере наказания».
Неизвестно, обращался ли иерарх к органам власти официально или же ограничился данным интервью, которое, несмотря на свой статус, все же оказало большое влияние на белорусское медиа-пространство: позиция в нем высказана довольно четкая и однозначная. Это, с одной стороны, неудивительно. Римско-Католическая Церковь во всем мире занимается защитой жизни — от зачатия до естественной смерти. В ряду этих вопросов стоит и допустимость смертной казни.
Реакция Белорусской Православной Церкви (одной из ее епархий — Минской) по данному поводу последовала позднее и в другом жанре: «Разъяснения пресс-службы Минской епархии Белорусской Православной Церкви по поводу христианского отношения к смертной казни» [2]. Точнее сказать, пресс-служба позиционировала свои разъяснения не как реакцию на приговор или общественное обсуждения смертной казни, но как реакцию на письма, приходящие в адрес Минского епархиального управления. В данных разъяснениях отмечается, что «в церковном вероучении мы не находим исчерпывающих сведений, которые бы сделали христианское отношение к данной проблеме однозначным». По словам авторов Разъяснений, хотя сомнения в целесообразности смертной казни и дискуссия о ее отмене происходят «под влиянием именно Евангельского учения», а в Основах социальной концепции Русской Православной Церкви «заявляется о предпочтительности отказа от смертной казни», категорично требовать ее отмены «в обществе, которое в своем большинстве так решительно на ней настаивает», Церковь не должна. «Не вмешиваясь в компетенцию судебной и исполнительной власти» (законодательную, видимо, не упомянули в связи с тем, что в ее компетенцию в случае с законом о репродуктивных технологиях Церковь пыталась вмешиваться довольно активно), Церковь «свидетельствует о непреходящей Евангельской Правде, раскрывающей себя в новозаветном учении о вере, надежде и любви». И хотя право «печалования по поводу того или иного конкретного случая осуждения к смертной казни» в разъяснениях упоминается, однако неизвестно, воспользовалась ли Православная Церковь, по примеру Католической, этим правом в случае с осужденными Коноваловым и Ковалевым. По крайней мере, это не было сделано публично. Сложно вообще назвать позицией, цитируемые разъяснения. Скорее это попытка уйти в абстрактные рассуждения.
Но если уж остановиться на официальных документах — Социальной концепции Русской Православной Церкви (2000) [3], то несложно заметить, насколько риторика отличается от соответствующего католического учения. В энциклике «Evangelium Vitae» (1995) [4], изданной Папой Иоанном Павлом II, отмечается, что «такое большое внимание уделяется уважению ко всякой жизни, даже жизни преступника и неоправданного агрессора», смертную казнь необходимо рассматривать лишь в контексте «необходимой самообороны», когда возможно преступить заповедь «не убий»: «Иногда, к сожалению, случается, что необходимость отнять у агрессора возможность нанести вред приводит к лишению его жизни». Цитируя новый Катехизис, Папа утверждает: «Если бескровные средства достаточны для защиты человеческой жизни от агрессора и для охраны общественного порядка и личной безопасности, власти должны применять эти средства, поскольку они более согласуются с конкретной обусловленностью общего блага и больше отвечают достоинству человеческой личности», т. е. исходит в вопросе неприменения смертной казни из таких категорий, как «общее благо» и «достоинство человеческой личности».
Что касается Русской Православной Церкви, то ее официальный документ по основам социальной концепции имеет несколько иной взгляд на проблему применения смертной казни. Во-первых, отмечается, что нет указаний на необходимость ее отмены ни в Новом Завете, ни в Предании, ни в историческом наследии Православной Церкви. Во-вторых, польза отмены смертной казни видится в «большей возможности для пастырской работы с оступившимся и для его собственного покаяния». В-третьих, признается, что «вопрос об отмене или неприменении смертной казни должен решаться обществом свободно (без давления со стороны Церкви? — прим. автора), с учетом состояния в нем преступности, правоохранительной и судебной систем, а наипаче соображений охраны жизни благонамеренных членов общества». Несмотря на это, однако, не отрицается, что негативное отношение к смертной казни — это результат христианского нравственного влияния (а значит, христианское отношение к смертной казни отрицательное? — прим. автора), так как существует возможность судебной ошибки, а милосердие предпочтительнее мести, то Церковь приветствует шаги властей в отношении отмены данного вида наказания. Основываясь на официальном документе, довольно сложно понять, какова же позиция Русской Православной Церкви по рассматриваемому вопросу: с одной стороны, Церковь выступает против нее, с другой стороны, утверждает, что не выступает и не должна. При желании можно интерпретировать данные утверждения как угодно: государство, где смертная казнь существует, не услышит осуждения в свой адрес, а противникам смертной казни, различным правозащитникам и Совету Европы всегда можно указать на фразы, свидетельствующие об отрицательном отношении к жестокому виду наказания. Никакого императива и призыва — а что же делать в стране, где смертная казнь практикуется, не звучит, кроме как использование модального глагола «должно» — в отношении свободного решения общества о существовании смертной казни. В результате, уже в конкретном документе — разъяснении пресс-службы — употребляется глагол «должна» в отрицательной форме: «Церковь не должна категорично требовать отмены смертной казни — тем более в обществе, которое в своем большинстве так решительно на ней настаивает». Позиция «не должна» как нельзя лучше описывает реакцию Белорусской Православной Церкви на различные общественные события в Республике Беларусь. Если сравнить с интервью Митрополита Кондрусевича, то в последнем призывы присутствуют, причем предельно конкретные — ввести мораторий, чтобы потом совсем отменить смертную казнь, и помиловать всех, осужденных на смерть.
У Белорусской Православной Церкви «печалования» и «позиция» нашлись применительно совсем к другой стране и совсем другим судебным делам. В случае с предварительным заключением игумена Афонского монастыря Ватопед Ефрема обнаружилась нужная модальность. Православные иерархи призвали к справедливому и беспристрастному суду, к «незамедлительному» освобождению православного деятеля [5]. Значит, дело в чем-то другом? И здесь применим не модальный глагол «мочь», а глагол «хотеть»?
[1] http://catholic.by/2/libr/interview/110860-kandrusiewicz.html
[2] http://www.church.by/resource/Dir0301/Dir0302/2011/Page3998.html
[3] http://www.patriarchia.ru/db/text/141422.html
[4] http://www.catholic.uz/holy_material.html?id=475