Новый, 2004 год белорусы встретили с «противоречивыми чувствами». Хотя противоречивость чувств — нормальное состояние белоруса, и, быть может, всякого человека, но «противоречивость», о которой говорит президент в новогоднем послании к белорусскому народу, — особого типа. Это обостренная противоречивость. С одной стороны, чувство спокойствия и радости — потому как страшно повезло с властью, потому как «в запуганном войнами и террором мире нам удалось сберечь согласие и спокойствие на родной земле». С другой — чувство тревоги. «Да, тревоги! Потому, что наша планета не становится безопаснее и милосерднее». Словом, противоречивые чувства, с которыми мы встречаем 2004 год, — это чувство тревожной радости. Или радостной тревоги. Доминирующее чувство было бы радостным, если бы не сопровождалось тревогой по поводу того, что враг не дремлет, что он спит и видит, как бы лишить нас радости, заменив ее тотальной тревогой.
Если отталкиваться от новогодней речи президента, будущий год нам предстоит провести под знаком борьбы с врагом. Его образ уже достаточно демонизирован — разумеется, в контрастном сопоставлении с героизацией героев («Нам, белорусам, не в чем себя упрекнуть») — и называется «американцем». Именно его, американца, раздражает всякая радость и всякий смех; в последнее время он склонен появляться безликой тенью террора и нового международного беспорядка. Для того, чтобы это осознать, нет необходимости обращаться к новогодней речи самого речистого в Европе человека. Весь год образ «американца» старательно форматировался, перелицовывался, обрастал специфическими мифологемами и сопровождался демонстрацией фильма «Паутина», закрытием двух американских агентств — Совета по международным исследованиям и обменам IREX и благотворительной организации Internews Network, etc. Словом, борьба давно начата. Сей факт превращает тему, недавно поднятую Вячеславом Бобровичем в статье «Антиамериканизм (к определению понятий)», в одну из наиболее актуальных. Автор настоящих опытов преследует цель развить начинание В. Бобровича в аспекте выявления некоторых предпосылок, подпитывающих антиамериканизм в наших широтах.
1.
На мой взгляд, В. Бобрович достаточно точно характеризует названный феномен массового сознания и проницательно указывает на его специфику, историку, социальный «ареал» распространения. Вместе с тем основные выводы автора идут вразрез с его собственными рассуждениями. Главным образом это касается фрагмента, в котором он говорит о том, что, в отличие от развитых стран Европы, Беларусь не располагает серьезными основаниями для антиамериканизма, поскольку «не претендует на роль мирового лидера, не избалована крупной американской помощью, не имеет широкого слоя радикально настроенных интеллектуалов». Не берусь судить, насколько верны эти выводы применительно к Беларуси «как таковой», но в отношении к той Беларуси, которую мы знаем сегодня, они, по меньшей мере, несправедливы.
Прежде всего укажем на противоречие, которое в рамках очерченной проблемы можно считать ключевым. В. Бобрович говорит о том, что «одна из особенностей антиамериканизма в том, что он более распространен среди интеллектуалов, нежели обывателей» («Простой народ чаще всего не имеет на этот счет четко выраженной позиции, он не способен к столь продуманной и изощренной аргументации»), но в то же время — утверждает, что белорусский антиамериканизм «инспирирован сверху», а следовательно, если я правильно понимаю, не является подлинным антиамериканизмом.
Как совместить эти два утверждения? Может ли антиамериканизм быть инспирирован «снизу»? Судя по всему, существует фундаментальное различие между «сверху» и «сверху», и это различие в целом соответствует различию между широким слоем интеллектуалов и относительно узким слоем интеллектуалов, неинтеллектуалов — неважно, словом: тех, кто находится у власти. Здесь мы попадаем в затруднительное положение, ибо носители антиамериканской идеи могут оказаться первыми, вторыми, либо первыми и вторыми одновременно; при этом почти невозможно установить, кто из них первый «придумал» эту идею ad hoc — для данного белорусского случая. Используя в своей речи высказывания Альфреда Гроссера, французского интеллектуала, не слишком лояльно настроенного по отношению к «американизации» и «глобализации», белорусский президент произносит их так, как будто Гроссер позаимствовал эти слова у Лукашенко. Быть может, так оно и есть? Короче говоря, в пределах политического поля, объединяющего действия двух этих групп, могут разыгрываться весьма странные драмы.
Показателен пример из недавнего опыта европейских стран: известный «альтернативный» мыслитель Алан Бадье обвиняет США в том, что они создают предпосылки для тотального мирового террора, в то время как французские и немецкие политики используют «независимым» образом те же самые идеи в предвыборной кампании. Где здесь кончается интеллектуальная власть и начинается власть политическая? Очевидно, что политики и интеллектуалы (а также интеллектуализированные политики и политизированные интеллектуалы) — две социальные группы, разыгрывающие партию, чей bonus состоит в праве называть вещи «своими» именами. Подчеркнем — называть вещи не именами вещей, но «своими» именами, т. е. словами, имеющимися в распоряжении называющего. Скажем, некоторые белорусские интеллектуалы склонны разъяснять сложные вещи и используют для этого сравнительно широкий набор «бирок-имен»; Лукашенко довольствуется узким набором, но быть может, такая экономия оправдана — его имена включают целые серии менее весомых имен. Это можно назвать популизмом, но можно описать сей феномен в «экономических» терминах, т. е. в терминах экономики власти. Люди, по тем или иным причинам располагающие наиболее весомым политическим капиталом (правом называния вещей), расходуют его экономно и не транжирят «по пустякам».
Что такое далекая страна «Америка»? Имя для обозначения достаточно сложного комплекса вещей, который надлежит ассоциировать с экзистенциальным чувством страха, опасности, угрозы. С другой стороны, нет необходимости разъяснить народу, в чем заблуждаются Лебедько, Путин, «Белорусская деловая газета» и пр., достаточно указать на «их американских хозяев». Это экономно.
2.
Форумы на сайте www.tut.by демонстрируют, насколько остро тема «Америки» возобладала над умами наших соотечественников. Многие из рассуждений переходят грань политкорректности. Другими словами, то, что произносит Лукашенко, отнюдь не является его изобретением. Он лишь переименовывает вещи, которые уже названы, хотя всякий раз стремится продемонстрировать, что произведенная им операция означивания является последней, окончательной и переименовыванию не подлежит (хотя многие, конечно, не согласны с этим).
Выше мы сказали о том, что «Америка» — это слово для обозначения чувства экзистенциальной угрозы, взятое из вокабулярия, признанного описывать мир в терминах политического страха и политических надежд. Соответственно, слово «американец» маркирует образ воображаемого врага. Это верно для весьма обширного — куда более обширного, чем кажется на первый взгляд, — слоя белорусских интеллектуалов. Другие интеллектуалы обходятся словом «русский». Оба эти слова обозначают одну и ту же вещь, причем маркируют ее в одном и том же регистре. «Русский», «еврей», «немец», «американец» — это Чужак, хозяйничающий в нашем доме.
Присмотримся к статусу этого «чужака». Во всех приведенных случаях он является фетишистским воплощением власти, зачастую власти экономической (сегодня для многих белорусов эта власть ассоциируется с «русскими», т. е. с обладателями неких потенциально неограниченных «ресурсов»; к слову, многие современные геополитики приступают к разъяснению, отталкиваясь от ключевой идеи борьбы за ресурсы — в частности, за нефть). Видимо, излишне упоминать о еврейском, американском или немецком капитале, этих фаллических воплощениях мощи денег. Фрейдистские аллюзии здесь вполне уместны и даже продуктивны — особенно если иметь в виду прямое «цитирование» Фрейда многими интеллектуалами, которые с ним вовсе не знакомы. Например, один автор, «осмысливая» возможность американской агрессии в отношении Беларуси пишет: «Оккупационной армии США и НАТО понадобятся проститутки, чтобы удовлетворять свои сексуальные потребности. Поэтому будут созданы организованные преступные группы, которые будут действовать под покровительством оккупационных сил. Эти преступные группы будут находить „живой товар“ для борделей, похищая девушек с улиц». Примерно таким же образом в фашистском дискурсе евреи «похищали» прямо с улиц юных немок. Разумеется, капитал соблазнителен, но немки не соблазнялись, а вот именно похищались.
Тема универсализма фаллического весьма многообразно обыграна в западном обществоведении; пожалуй, нет необходимости повторяться за авторами, которые рассуждают об этом с большим знанием дела. Для нас важнее выделить принципиальные функции слова, означающего «американец». Из сказанного явствует, что это слово используется для обозначения вещей или Вещи, воплощающей высшую символическую власть: «экономическую», «военную» и пр. — короче говоря, фаллическую власть обладания-указывания-именования. Другими словами, американец — это название высшей универсальной инстанции, способной называть вещи «своими» именами. Например, мы не вполне уверены относительно «названия» белорусского рубля, но если его «переписать» в терминах доллара (21 тыс. руб. = 1 доллар), все становится на свои места. Тот же механизм универсального именования действует во всех сходных случаях. Америка — символическая инстанция, способная разграничивать сферы «политики», «экономики», «культуры» и пр., имеющая способность и возможность называть некоторые вещи «демократичными», а некоторые — «авторитарными», некоторые вещи ассоциировать с «террором», а некоторые — с «системой мер». В конечном счете эта инстанция обладает уникальной способностью вносить в мир порядок.
Для такого «порядка» весь мир является проницаемым. Всем известно, что евреи были способны, а американцы способны сегодня «проникать» сквозь государственные границы. В конечном счете этих границ для них не существует. Может показаться, что такая «способность» и в самом деле американцам присуща. Между тем она является вспомогательной функцией куда более фундаментального феномена.
На уровне «реальности» всем известно, что общество представляет собой довольно сложный, проницаемый извне комплекс, пористую систему (если вообще систему); на уровне «воображаемого» оно предстает как нечто «органически» замкнутое (хотя определенная «разомкнутость» — нормальная черта всякого организма), гомогенное и однородное. Более того, невозможность общества стать чем-то однородным и гармоничным как раз и находит сегодня собственное наименование в виде «американца». «Американец» суть символическое воплощение невозможности тотальной гармонизации общества, но в то же время — нечто, что позволяет ему стать однородным и гармоничным. Отсюда — предельно парадоксальный статус этой, выражаясь словами Славоя Жижека, дыры в символическом порядке («американец» — это фаллос и дыра одновременно, причем они никогда не могут совпасть друг с другом). «Америка» — то, что гармонизирует поле символического и в то же время прикрывает дыру, хаос реального. Короче говоря, функция понятия «американец» в идеологической системе является строго перформативной: у этого имени нет собственного содержания, однако благодаря ему существует сама идеологическая система, динамизирующаяся как «борьба» с элементом, воплощающим ее собственную невозможность. Статус идеологии, таким образом, — статус невозможного наличия. Идеология существует именно благодаря своей невозможности, благодаря тому, что ее носители, равно как и ее противники, не опознают ее в качестве таковой.
3.
Вне зависимости от того, располагают ли США самым мощным из возможных символическим капиталом «на самом деле», имеет значение лишь то, насколько это право признается за ними. Собственно говоря, это право обеспечивается только и исключительно признанием, кто этим правом в подобных объемах не располагает.
Интересно, что это право признается прежде всего теми, кто пытается его оспорить у США. Другими словами, «оспаривающие» свято верят в то, что подобная универсальная инстанция существует (помимо доллара есть, например, евро, но они об этот как бы не помнят), что место Властелина мира может быть занято кем-то другим, помимо США. Для белорусских властей этим «другим» являются, конечно, белорусские власти.
В этом смысле можно было бы говорить о внутреннем американце. Внутренний американец — это термин (конечно, это всего-навсего термин) для обозначения гегемонии того, кто располагает правом (присвоенным, украденным, захваченным и пр.) называть вещи «своими» именами. Можно сказать, что всякое общество располагает своими «внутренними американцами», но они вовсе не являются клонами некоего американского первообраза. Например, многие ограничиваются той властью, которая задается границами других сфер влияния; претензии Лукашенко (и, как ни странно, белорусов вообще, ибо Лукашенко является их «фантазией») чуть менее скромны. Словом, он претендует исполнять определенным образом понятую роль американца. Это понимание преломляется в реактивности этой роли (всякий антиамериканизм реактивен), хотя обладает и своим «позитивным» потенциалом: все было бы несколько иначе, если бы США оправдывали политику Лукашенко. Иные действия белорусских властей направлены как раз на то, чтобы добиться такого признания (так называемые «повороты к Западу»), хотя после них, как правило, следует очередной реверс.
Если, например, исходить из того, что господство определяется возможностью и способностью делать дар, а подчинение — невозможностью полноценного отдаривания (демонстрации независимости), то становится ясно, каким образом в рамках антиамериканской идеи должна истолковываться «американская помощь». Она есть эквивалент экономического закабаления. Причем раздражение по поводу Америки могут испытывать как те, кто эту помощь получает, так и те, кто по какой-то причине оказался ей обойденным. Лукашенко «копирует» американцев единственно доступным ему способом: не располагая ресурсами для осуществления даров, он попросту присвоил себе все ресурсы. Доходит до смешного: он «дарит» колхозам погоду, предприятиям — российский газ и пр.
Возмущение, которое декларируют белорусские власти в ответ на нежелания «Газпрома» продавать газ по коммерческой цене, куда в меньшей степени связано с этой ценой, нежели с тем обстоятельством, что Россия теперь сама объявила свое право на символическое «дарение» (в иных случаях — «продажу») газа Беларуси.
Неверно, что Беларусь не претендует на роль мирового лидера. Напротив, все действия властей — и не только властей, ибо столь же глобально мыслят многие интеллектуалы, — направлены на доводку внутреннего американца до кондиции американца внешнего. Например, наиболее глубоким аспектом объединения с Россией является отнюдь не «восстановление хозяйственных связей», но нечто иное — язык властителя использует всякую возможность напомнить «его» России о ее «истинной» миссии. В этом смысле понятно, почему многие интеллектуалы видят в Лукашенко Аттилу славянских народов.
Именно в этом регистре выстраиваются все известные белорусские инициативы: концепция безъядерной зоны (при параллельной тоске по ядерному оружию), предложения по реформированию ОБСЕ, ООН, да и вообще всех международных институтов и т. д. Наконец, все поле белорусского идеологического дискурса пронизано всевозможными намеками, напоминаниями и ссылками на предполагаемую миссию. Лукашенко «проговаривается» о том, что сегодня Беларусь является духовным лидером стран Восточной Европы, — чего же ждать от будущего? Разумеется, замены американца белорусом. Сколь бы нелепой не казалась эта мысль, сегодня в нее верят уже не сотни и даже не тысячи (зачастую сами того не ведая). Новогоднее выступление президента повествует именно об этом: о треволнениях, связанных с нашим Дао, и сопровождающих его опасностях. Быть может, мы в самом деле пока не догадываемся о собственной миссии? Возможно, впрочем, это недогадывание можно расценивать в качестве сдерживающего фактора sui generis.
В мире существует несколько стран, которые питаются исключительно антиамериканизмом при нескольких сопроводительных идеях. Эти страны не располагают широким слоем радикальных интеллектуалов (ибо радикальна сама форма режима), и они не избалованы американской помощью. Между тем антиамериканизм этих стран концентрирует в себе куда более мощную антиамериканскую установку, нежели антиамериканизм французских интеллектуалов, оборотной стороной которого является лояльность. Секрет долголетия кубинского режима состоит вовсе не в том, что он сохранил приверженность марксизму, напротив — марксизм всегда был сопроводительным эхом «настоящей» идеи — антиамериканской. То же самое можно сказать о режиме Саддама Хусейна. Алан Бадье вряд ли готов пожертвовать своей жизнью и даже карьерой ради падения Америки. Но существуют воспитательные агрегаты, которые работают именно с этой целью: приучать людей к мысли, что их кости должны пойти на пуговицы тем, кому предстоит погибнуть в борьбе за «справедливое» перераспределение ресурсов и власти, в борьбе за «гармоничный» мир.