Размышления о судьбе инфантильного головастика

В прежние времена в Москве, перестроечной и постперестроечной, приходилось бывать регулярно. Наш Минский филиал Московского института, в котором я работал, разрабатывал методы перехода на работу в новых условиях хозяйствования предприятий мощнейшего в Союзе Министерства автомобильной промышленности, что считалось весьма и весьма актуальным. А поскольку методы лучше приживались в части возможности больше получать, хуже — в части больше зарабатывать, то в здание на Кузнецком мосту минчан вызывали регулярно. А поскольку каждая поездка сопровождалась «раздачей слонов», то местное начальство норовило посылать в первопрестольную «молодых да ранних», крепкое здоровье которых гарантировало от инфарктов даже в случае самого крепкого разноса.

Не стану напоминать, что самая радикальная перестройка экономических отношений в СССР со времен нэпа провалилась ввиду своей принципиальной порочности, что мы, молодые, подхватившие ее идеи, заблуждались, но подчеркну, что перед вышестоящими мы отвечали за провал по полной программе.

Разрешение на спекуляцию

Но в молодости помимо профессиональных существуют иные интересы, один из которых — социально-психологический — можно было удовлетворять, наблюдая за деградацией жизни в таком мегаполисе (по определению, Городе Солнца), как Москва. Надо сказать, что в принципе организация столичного социума мало чем отличалась от родного Минска. Те же редкие дежурные магазины после 11 вечера, то же замирание всякого движения после разъезда трудящихся по спальным районам, те же третьеразрядные гостиницы с традиционной для них фауной. Правда, в магазинах поначалу было побольше, чем в Минске. Хорошо помню магазин, в котором можно было купить чай «Бодрость», гастроном при выезде на площадь Дзержинского, где можно было затовариться редкой в Минске рыбой — треской. Помню пафосный энтузиазм, с которым москвичи встретили в июне 1986-го разовое снижение цен на товары народного потребления, бюджетные потери от чего должно было компенсировать резкое вздорожание спиртного при одновременном сокращении объема их продаж.

Как бы ни было, свои снабженческие квоты Москва обеспечивала до последнего, но уже в 90-м году, при первом мэре-демократе Гаврииле Попове были введены продовольственные карточки, а приезжим (и только по предъявлению командировочных документов) разрешалось купить 100 граммов колбасы. В Москве стало как и везде — грязно, голодно, неуютно, разбойно…

Ситуацию пришлось спасать правительству новой демократической России и ее первому президенту. Сделано это было простым, как мычание, способом: населению разрешили совершенно свободно продавать и обменивать все на все по свободным, нерегулируемым государством ценам. То есть прежнюю спекуляцию разрешили и тем самым превратили ее в свободную торговлю, в предпринимательскую деятельность. Хорошо помню цепочку старушек, протянувшуюся в январе 1992-го от подъезда Белорусского вокзала до станции метро. Негоцианты предлагали самые неожиданные товары, но самым массовым и раскупаемым стали абсолютно дефицитные спиртные напитки. Спустя несколько недель в «спекуляцию» включились челноки, появились торговые палатки, исчез товарный голод, дефицитными стали деньги.

В Минске так не будет никогда!

После в командировку в Москву меня никто не посылал, а для частной поездки повод появился только в 1998 году, когда в одной из московских газет предложили приехать за гонораром, чтобы не делиться толикой заработанного с Белпочтой. Сели с сыном и поехали, получили деньги и за день в Москве прогуляли. Помню его вопрос на пешеходном Арбате: «А когда такое будет в Минске?» И его же ответ: «Никогда!» Никогда не переживал Минск такого лихорадочного, нетерпеливого оживления, как Москва накануне дефолта.

Для постсоветского Минска вообще оказалось неведомым состояние бума, свойственного экономикам, которых однажды пропитал запах наживы, дух Золотого тельца. Здесь верх одержал социалистический порядок, в основе которого лежит централизованное и контролируемое распределение ресурсов.

Как представляется, потому, что в Москве все основные решения принимаются самостоятельно, но в тот момент, когда давление внешних обстоятельств становится невыносимым. Поэтому маятник качается от тоталитарного контроля, до «базарной вседозволенности». Поэтому альтернативой тирании может быть только вольница, какое-то среднее сочетание для выживания не подходит. Для Минска, так уж сложилось исторически, возможность стратегических самостоятельных решений ограничена, он может что-то выбирать только в тактике, только для ослабления последствий или возможностей московских решений. Наше вялое движение к рынку началось после того, как об этом заговорили в Москве. Рассчитывали, что все в очередной раз обойдется говорильней, но после новогоднего похмелья, когда рассмотрели порядок цифр на новых московских ценниках на сырье, пришли в ужас. Что делать? Надо приспосабливаться, надо уговаривать, надо строить особые политические отношения и получать за это экономические блага по доступным ценам.

Время исполнения желаний?

Все это называется коротко — дефицит политической воли, инфантилизм, нежелание головастика взрослеть, превращаться в лягушку, от непонимания, что теплая лужа или высохнет или вымерзнет до дна. Отсюда торжество охранительных подходов, стремление переждать, отсидеться, пока Россия до конца не удушит свою промышленность, и тогда ей понадобится продукция наших законсервированных гигантов. Даже российский дефолт, развеявший легенду о промышленном белорусском возрождении, в принципе не смог изменить эту политику, только заставил просящего еще глубже забиться в лужу, в тину, на самое дно.

Терпеливых и упорных судьба часто вознаграждает, как рыбака, которому после длительного ожидания на крючок попадает золотая рыбка. Время нефти — время исполнения желаний, время доказательства прозорливости и политической мудрости. Аргументы? Рост ВВП, рост реальных доходов, рост внешней торговли, невиданный в истории урожай.

Референдумная пропаганда, например, утверждала, что с 1994-го до конца 2004-го средняя зарплата в Беларуси вырастет с 21 до 195 долларов. Почти в 10 раз. В будущем году увеличится до 250, а за последующие пять лет удвоится. Хорошо бы, но существуют большие на сей счет сомнения. Ведь, как утверждается официально, мы в экономике не только не шагнули в будущее, но всего лишь на немного превзошли рубежи 1990-го. То есть по доходам мы далеко обогнали рост производства. А с другой стороны, нынешний рекордный урожай — это предел, за который выйти можно при дальнейшей интенсификации производства, но совершенно не нужно. Ибо довесок мы не сможем использовать ни внутри страны, ни на внешних рынках. Где же источник для роста доходов крестьян, тем более для их удвоения?

Пределы роста объемов производства и, соответственно, зарплат достаточно четко определились и в других отраслях. Совершенно отчетливо на это указывают несколько вещей: превышающий увеличение объемов белорусского экспорта в Россию рост отрицательного сальдо в торговле с ней, рост материальных затрат в производстве, опережающий рост ВВП (141% против 110,8%), опережающий увеличение ВВП рост реальных доходов населения (112,2%) и увеличение в структуре себестоимости производимой продукции удельного веса материальных затрат по отношению к остальным видам производственных расходов.

Так, если взять затраты на производство продукции (работ, услуг), то они в I полугодии 2004 года по сравнению с аналогичным периодом 2003-го увеличились на 41%, в том числе материальные затраты (сырье и материалы, покупные комплектующие изделия и полуфабрикаты, топливо и энергия) — на 41%, расходы на оплату труда — только на 33,6%, отчисления на социальные нужды еще меньше — на 34, амортизационные отчисления (на восстановление фондов) — на 18,8%.

Таким образом, в абсолютном отношении расходы на оплату труда, на соцнужды, на восстановление фондов выросли, а их удельный вес в структуре себестоимости упал. То есть наш ВВП становится все более материалоемким, ресурсоемким, но теряет в социальном весе, к тому же не позволяет направлять достаточных средств на восстановление фондов. В I полугодии прошлого года в структуре затрат материальные составляли 62,7%, в аналогичном периоде нынешнего — 65,9%, расходы на оплату труда — 14,8% и 14% соответственно, отчисления на социальные нужды — 5,6% и 5,3% соответственно, расходы на амортизацию — 7,5% и 6,3% соответственно.

Что продаем-покупаем?

А во внешней торговле, отмечает Минстат, сохраняется тенденция превышения темпа роста импорта над экспортом. Существенно возросли поставки по импорту в стоимостном выражении энергоносителей, в том числе нефти — на 45,2%, природного газа — на 42,9%, нефтепродуктов — на 42,8%, а также сырья, материалов, комплектующих и других промежуточных товаров, в том числе черных металлов — в 1,6 раза, частей к автомобилям и тракторам — в 1,8 раза, двигателей внутреннего сгорания — в 1,7 раза, аккумуляторов электрических — в 2,3 раза, ламп и трубок электронных — в 1,9 раза, ациклических спиртов — в 1,6 раза, циклических углеводородов — на 39,8%.

Ситуация в торговле с Российской Федерацией определялась превышением (на 7,5 процентных пункта) индекса средних цен импорта (121,2% к уровню января-августа 2003 г.) над индексом средних цен экспорта (113,7%). При этом темп роста физического объема экспорта (118,3%) опережал аналогичный показатель по импорту (112,9%) на 5,4 процентных пункта. Приведенные данные свидетельствуют о том, что в январе–августе 2004 г. на российский рынок поставлено продукции больше, чем приобретено (индекс валовых условий торговли составил 104,8%) при весьма неблагоприятных ценовых условиях торговли (индекс ценовых условий торговли — 93,8%).

В январе–августе 2004 г., отмечает Минстат, сальдо внешней торговли товарами сложилось отрицательное в размере 1.154,2 млн. долларов. В январе–августе 2003 г. отрицательное сальдо внешней торговли товарами составляло 807,1 млн. долларов. Иными словами, мы в торговле с другими странами постоянно проигрываем, и сумма проигрыша неуклонно растет. В этом году — почти в полтора раза против прошлогоднего. Причем основные потери несем в торговле с основным потребителем нашей готовой продукции и основным поставщиком ресурсов для ее производства — с Россией.

Обратим внимание, что в перечне основных импортируемых нами товаров преобладает именно сырье и промежуточные товары и практически нет инвестиционных, необходимых для технического и технологического перевооружения производства. Поэтому не стоит удивляться, что на наших предприятиях, даже самых передовых, функционируют станки, полученные когда-то по репарациям из Германии. Это говорит об их исключительном качестве, но только чудаки могут поверить в то, что на них может быть произведена конкурентоспособная продукция.

Обратим внимание на Россию, где эксперты начинают бить тревогу по поводу роста заработной платы, опережающей рост производительности труда. И утверждают, что нового экономического кризиса следует ожидать не от падения цен на нефть, а от роста «трудовых доходов».

Разумеется, российская экономика росла не только за счет немыслимых цен такие традиционные для нее экспортные товары, как нефть, газ и металлы, но и за счет запуска простаивающих производственных мощностей. Новое практически не строили, реанимировали советские станки и оборудование. На таком изношенном морально и материально оборудовании товары получаются допотопными, конкурентными только на внутреннем рынке благодаря низким ценам на них. Но поскольку зарплаты увеличиваются, то уже сами россияне перестают покупать такую продукцию. Им становятся по карману дорогие, но качественные заграничные машины, техника и даже продукты.

То есть, не имея выхода на внешние рынки, российская промышленность теряет для себя и внутренний. Опережающий рост доходов не позволяет модернизировать промышленность. Так, например, было при Горбачеве, когда разрешили получать больше, а работать меньше. Кончилось это все не дефолтом даже, а полным банкротством.

Для Беларуси такая ситуация тоже опасна. Пока россияне еще не настолько богаты, чтобы отказаться от относительно дешевого и относительно качественного белорусского, производимого на таких же устаревших мощностях.

К слову, дешевизна белорусских товаров определяется именно низким удельным весом расходов на оплату труда в структуре себестоимости продукции. Глупо было бы доказывать этот факт, сравнивая средние зарплаты там и тут. Но в Москве сведения о вакансиях с оплатой в 800-1000 долларов печатаются даже на рекламных щитах, в Минске каждый готов «делать, что прикажут» и за треть этой суммы.

К слову, в непривычно шумной — после тихого, хочется сказать, провинциального Минска — Москве осени 2004 года сохранилась торговля лотковая, «киосочная»; солидные коммерсанты вселились под арендованные или построенные «крыши». Но многочасовая прогулка по городу автора, желающего увидеть рекламу белорусского, полностью разочаровала. Кроме щита «Белвеста» на Грузинском валу ничего обнаружить не удалось.

Первый признак грядущих холодов, которые окончательно заморозят нашу изрядно обмельчавшую лужу?

Вполне может быть…