В последние дни в электронных СМИ снова актуализирована «тревожащая все прогрессивное человечество» тема оружия массового уничтожения (ОМУ) в руках «неблагонадежных» восточных режимов. Для одних эта тема — проблема войны с терроризмом, для других — угроза диктата США и прецедент вмешательства во внутренние дела, для третьих — информационный повод «пощипать» союзников. Чаще всего вторые становятся третьими и наоборот. В этой круговерти разных интерпретаций, поводов и провокаций ценность адекватной картины происходящих событий неизменно падает.
Остаются без ответа вопросы, заданные как в начале антитеррористической операции в Афганистане, так и в ходе Иракского кризиса.
Каковы источники терроризма? Какова цель приобретения ОМУ одиозными режимами? Может ли аргумент «культурной релевантности» служить оправданием принципа невмешательства? Так ли уж «тонок» Восток? И насколько правомочен вопрос: кто следующий?
Вопрос первый
Нет ничего проще сказать — исламский фундаментализм, бедный Юг и богатый Север. Что кроется за подобными ответами. Страх перед иной цивилизацией, желание не видеть бревна в собственном глазу, экономистичность мышления. Пожалуй, самой показательной ошибкой является попытка объяснить поведение шахида материальными причинами (информация о том, что семья смертника-террориста получает огромную компенсацию). Здесь необходимо дополнить картину следующими штрихами. Шахидом может стать образованный молодой человек, который имеет семью и достаточно хорошее воспитание. Парадоксальное сочетание.
Насколько материальный фактор может стать побудительным мотивом совершения террористического акта. Действительно, доход в среднем на душу населения у жителей Палестинской автономии около 1000 долларов США в год, в то же время гражданин Израиля в среднем имеет в год 18900 долларов. Цифры говорят сами за себя. С другой стороны, в таких странах как Кувейт, Эмираты, Катар или Бахрейн — доходы еще выше. Саудовская Аравия — родина террориста номер один, также отличается достаточно высоким среднедушевым доходом — 10500 долларов.
Проблема бедности служит фоном для процветания террористических движений, но не всегда может быть квалифицирована как причина, ключевой фактор или мотив.
Другая составляющая — исламский фундаментализм. Особенно широко стал использоваться данный термин после Исламской революции в Иране. Целью фундаменталистов в 70–80-е годы являлось очищение ислама и возврат к фундаменту, первооснове. Поэтому основными объектами фундаменталистов являются сами мусульмане, те которые отошли от первоосновы. Когда эта проблема касалась политических режимов на Ближнем, Среднем Востоке, для всего мира угроза не была очевидна. Но в условиях глобализации, расширяющихся возможностей коммуникаций проблема исламских фундаменталистских группировок быстро приобрела глобальный характер. Концепция «войны цивилизаций» недостаточна в своем объяснении конфликтов по линии разломов. Афганистан находится на «почтительном» расстоянии от таковых, а самый ужасный теракт 11.09.01 был совершен с этой территории. Арабо-израильский конфликт несет в себе цивилизационную составляющую, но степень ее влияния сопоставима с территориальной или материальной. Что касается Ирака или Ирана, то и в том, и в другом случае внутренние проблемы носили гораздо более серьезный характер, чем внешние. Внешнее вмешательство несло в себе скорее не цивилизационную природу, а было результатом развития межгосударственного конфликта. Чаще всего на вестернизацию болезненно реагируют не такие государства, как Турция, Египет — связь которых с европейской историей и в целом западной цивилизацией всем известна, а те режимы, которые имеют в этом смысле меньше опыта.
Наиболее серьезным антизападным вызовом остается Иран, но произошедшее в 1979 году интерпретируется слишком однозначно. Заложенная основа политической системы позволяет сегодня находить внутренние резервы для демократизации. В частности, результаты выборов в меджлис 2000 года, где реформаторы из возможных 290 взяли 148 мандатов. Все это говорит о большей прочности и гибкости режима, чем в любой монархии Персидского залива. С другой стороны, не стоит забывать, что власть рахбара (духовного и светского главы государства) является почти абсолютной. При анализе конфликта с цивилизационных позиций необходимо помнить, что это скорее игра ума, схема, которая объясняет некоторые возможные мотивы действий, но не способна дать исчерпывающий ответ.
Вопрос второй
Какова цель приобретения ОМУ одиозными режимами? Вопрос о распространении ядерного и иных видов оружия массового уничтожения возник задолго до крушения биполярной системы. Не всегда супердержавы были единодушны в оценке угрозы. Например, Советский Союз почти сквозь пальцы смотрел на разработку ядерной программы своего союзника в Азии — Индии. То же самое относится к США по оценке ситуации в Израиле. После распада СССР США столкнулись с тем, что вся ответственность за режим нераспространения ложится на их плечи.
Основная цель и задача американской администрации — сохранение контроля над ситуацией, толкает на силовые действия. Это вызывает опасение у всех авторитарных недружественных режимов и реакцию, прямо противоположную той, которая ожидается. Чем напористее действуют Штаты, тем больше аргументов у Северной Кореи или Ирана в пользу приобретения такого вида вооружений в рамках самообороны. Сложно сказать, чего здесь больше, проблемы восприятия, международно-правового аспекта или стратегической безопасности, но все эти три момента образуют «заколдованный круг» неразберихи нынешнего международного порядка (скорее анархии).
Более того, ядерный фактор становится не только частью противостояния «Севера» и «Юга», но и внутри самого «Юга» — Индия и Пакистан. Проблема распространения имеет свое тактическое решение, с точки зрения оказания прямого давления, но в перспективе служит лишним доказательством «агрессивной природы американского империализма».
Вопрос третий
Риторика по правам человека используется также часто, как и аргументы «культурной самобытности», которые служат оправданием авторитарных режимов. Перед экспертами стоит сложная проблема — оценки соотношения возможностей тех или иных обществ к восприятию идей глобализации. Примеров как принятия (Япония, Индия), так и отторжения западных ценностей (Иран, Китай) немало. Почему идея экономической модернизации принимается гораздо быстрее, чем политической. Чуть ли ни хорошим тоном считается, когда говорят об экономических преобразованиях как о необходимом в деле выживания той или иной страны, и в то же время оправдывать жестокости диктаторов, незрелостью обществ. Не идут ли эксперты на поводу у местных национальных элит, которые заинтересованы в незыблемости своих позиций. Ответы на эти вопросы отыскать сложно, да и вряд ли в рамках данной статьи это возможно. Но проблему необходимо деидеологизировать с точки зрения уже сложившихся стереотипных размышлений. Наиболее перспективным выглядит анализ социального капитала, накопленного тем или иным обществом, как потенциала к системным преобразованиям.
Вопрос четвертый
Восток — дело тонкое. Эта крылатая фраза часто служит оправданием в нежелании понять, что существует иная система координат, воспроизводство образца, если хотите. Достаточно сложно уяснить мотивы американской администрации военной операции в Ираке, если выбросить слово нефть. Еще сложнее воспринимать Восток без некоего иррационального начала в поведении — будь то религия, какие-либо традиции и т. д. Нефть не является единственной причиной операции «Шок и трепет», также и ислам не может полностью объяснить феномен терроризма.
Коррупция, вопиюще несправедливое распределение общественных благ, безысходность, которая порождает состояние фрустрации, часто умело направляется местными национальными элитами в русло различных антизападных движений.
Так все-таки кто следующий? Иран, Северная Корея, Сирия. Существует ли список стран, где будет откатываться афганский или иракский сценарий. Идея контроля, которая доминирует в американской дипломатии после распада СССР, толкает нынешнюю администрацию на обозначение новых «жертв». С другой стороны, это вряд ли означает использования силового фактора в том же объеме, что и в Ираке.
Что касается Ирана, то усиление давления на него связано, во-первых, с попыткой ограничения влияния шиитской ИРИ на шиитское большинство в Ираке. С другой стороны, это продолжение конфликтных отношений, которые развиваются с 1979 года между США и Ираном. Немаловажную роль играет тот факт, что Исламская Республика имеет возможность контроля над вывозом из Персидского залива (владение тремя островам в Ормузском проливе, соединяющем Персидский залив с Оманским, дает важные стратегические позиции), что также не может не беспокоить Соединенные Штаты. Широкомасштабная военная операция со страной, где проживает 70 миллионов человек, будет более затратной. Еще более затратным будет мир.
Чаще всего вопрос «Кто следующий?» используется авторитарными режимами для укрепления собственных позиций внутри страны и, конечно, в нагнетании обстановки заинтересован военно-промышленный комплекс для оправдания увеличения затрат.
Каково во всем этом положение Беларуси? Делать ставку на заведомо проигрышный вариант — выглядит достаточно вызывающим. Проблема белорусской дипломатии в том, что изоляция со стороны Европейского Союза и США дает практически на откуп России решение любых спорных вопросов. Подобная зависимость означает фактически игру в одни ворота. Если при этом учесть неравноправность положения на информационном пространстве, то получается, что РФ имеет все возможные рычаги воздействия на политику Беларуси и, что не менее важно, на ее имидж.