Подобно Алексею Пикулику я начну с некоторого допущения. Оно состоит в том, что Лукашенко не является вездесущим и всемогущим демиургом белорусской политики. Его свобода действий существенно ограничена: во-первых, потоком текущих обстоятельств; во-вторых, сформированной всей предшествующей историей объективной рамкой, выход за пределы которой маловероятен. Именно эта рамка и определяет ход основных событий в долгосрочной перспективе.
Эта рамка — пятая модернизация. Почему пятая? Потому что четвертой была модернизация Горбачева, третьей — Сталина, второй — последних Романовых и первой — Петра. На удивление любителей истории по поводу влияния петровской модернизации на формирование современной белорусской рамки, отвечу, что вклад петровской модернизации в приведенном списке следует считать основным. Именно петровская модернизация превратила Московское государство в Российскую империю, т. е. в субъект европейской политики, без которого невозможен был окончательный раздел Речи Посполитой в 1795 г.
Все модернизации проводились в догоняющем режиме и диктовались одной логикой — логикой сохранения самодержавной власти. При этом не имело особого значения, кто являлся ее персонификатором — помазанники ли божии, генеральный секретарь или президент. Толчком к началу очередного модернизационного цикла всегда выступало осознание самодержцем технического отставания от Запада, для преодоления которого «необходим качественный прорыв в отечественной экономике» (Лукашенко, Послание-2010). Однако очень быстро наступало понимание, что для совершения качественного прорыва требуется «привести в действие не только экономические рычаги, но и социальные, культурные и духовные факторы» (там же).
Попытки задействовать перечисленные факторы два раза закончились обвалом государственности (последние Романовы, Горбачев). Достигнуть первоначально намеченной цели удалось Петру и Сталину, и дело тут не в личностном факторе. Успех сопутствовал только самодержцам, «проводившим военно-технологические модернизации, осуществляемые посредством милитаризации жизненного уклада элит и населения путем организации повседневности по военному образцу» (Александр Ахиезер, историк).
Итогом милитаристских модернизации была военная Победа. Это решающий фактор их успешности. Авторы милитаристских модернизаций и сегодня возглавляют российский пантеон национальных героев. И это несмотря на экономические и социальные издержки Победы. Вот почему наследники победителей в разоренной Победой стране вынуждены были приступать к демилитаризации, которая проводилось на технической базе, освоенной в предшествующий милитаристский период.
Исчерпав ресурсы милитаристских модернизаций (петровского задела хватило на 150 лет, а сталинского на 10-15) самодержцы вынуждены были инициировать модернизации в условиях мира. Такой контекст во главу угла ставил вопрос о личностных ресурсах элит и населения. Милитаристские модернизации проводились с опорой на «беззаветное служение», в условиях «осажденной крепости».
Вообще-то, любое государство сталкиваются с проблемой согласования общего (государственного) интереса с интересами частными. «Беззаветное служение» симметричного распределения прав и обязанностей между самодержцем и подданными не предусматривает. Это несимметричное распределение: у самодержца — права, у подданных — обязанности. Но в чистом виде «беззаветное служение» в природе не встречается. Петр вынужден был расплачиваться со своим окружением поместьями, Сталин — карьерным ростом и пайками.
На стадии демилитаризации происходит реабилитация частных интересов, что в условиях централизованной экономики порождает у элиты соблазн приватизировать государство. На юридическом языке это называется «использовать служебное положение в личных целях». Распад СССР на составные части — классический пример успешной приватизации республиканскими элитами подконтрольных территорий, которыми в позднесоветский период они управляли на правах вотчинного владения.
Петровская и сталинская модернизации не покушались на традицию экстенсивного развития. «Это были форсированные разовые заимствования зарубежных достижений, позволявшие ликвидировать военно-техническое отставание от Запада, но не создававшие благоприятной среды для стимулирования инноваций внутри страны, а потому не страховавшие от новых отставаний» (Ахиезер).
При Хрущеве и Брежневе в условиях «холодной войны» возможность технических заимствований существенно сократилась. Модель экстенсивного развития себя полностью исчерпала. Отсюда попытка построить коммунизм, опираясь на «научно-техническую базу». Строительство коммунизма было несовместимо с идеологией «беззаветного служения», поэтому у партии не оставалось иного выхода, как окончательно узаконить частные интересы, провозгласив лозунг «Все во имя человека. Все на благо человека». Но это означало, что самодержавию, на этот раз в его партийном варианте, впервые в своей истории для самосохранения потребовалось конкурировать с Западом не по количеству и качеству вооружений, а по количеству и качеству товаров народного потребления.
Борьба за повышение экономической эффективности стала центральной темой пленумов ЦК и партийных съездов. Партия взялась за образование. По отдельным показателям образованности СССР вышел в число мировых лидеров. Но в отсутствии конкуренции (в том числе и политической) образование само по себе не способствовало выявлению личностных ресурсов. Темпы отставания страны победившего социализма от промышленно развитых стран с начала 70-х годов стали стремительно нарастать. Частный интерес если и проявлял себя, то лишь в сфере потребления. В сфере же производственной он уходил в «теневую экономику», откуда вытянуть его на свет божий не удавалось ни пряником хозрасчета, ни кнутом многочисленных контролирующих организаций. Государство делало вид, что платило, благодарное население в ответ делало вид, что работало (см. классические советские фильмы эпохи застоя: «Берегись автомобиля», «Брильянтовая рука» и т. д.).
Интенсивное развития требует перевода элит и населения из безсубъектного в субъектное состояние, иначе «привести в действие не только экономические рычаги, но и социальные, культурные и духовные факторы», о которых так убедительно говорил Лукашенко в последнем послании, невозможно. Свободная же игра частных интересов несовместима с самодержавной политической моделью.
Это противоречие в условиях партийного самодержавия оказалось неразрешимым, попытка же Горбачева получить «два в одном» («Больше социализма, больше демократии») завершилось обвалом государственности, т. к. у социализма и демократии обнаружилась аллергия друг на друга.
Государство Беларусь возникло не на пустом месте. В наследство от прошлого оно получило не только достижения предыдущих модернизаций, но и полный список нерешенных ими проблем, к которому следует добавить и дискредитированные историей способы их решения. Приведу пример попытки стряхнуть пыль с «беззаветного служения»: «Государственный служащий, начиная от президента, менеджером быть не может, так как не может быть государственная служба и государство коммерческим или производственным предприятием. Это особая работа. Это особый человек, который должен понимать, что он в какой-то степени принесен в жертву, и его личное — это даже не второстепенный, а третьестепенный вопрос» (Лукашенко, из выступления в Академии управления).
Все верно, государственные служащие, начиная от президента, в рамках белорусской социально-экономической модели, менеджерами быть не могут. Права и обязанности менеджеров определяются заветом (договором). Современный договор с президентом (Конституция), помимо всего прочего, предусматривает и порядок его смены, что несовместимо с самодержавным принципом правления.
Но проблема незавершенной модернизации сама по себе рассосаться не в состоянии. Сколько не повторяй слова о правильности однажды выбранного курса, в кошельках белорусов денег от этого не прибавится. Хрущев обещал коммунизм. А есть ли свой проект будущего у Лукашенко? Есть. Откроем программу кандидата в президенты образца 2006 г.: «Основная задача на ближайшие пять лет — довести качество жизни наших граждан до уровня, сравнимого с западноевропейским». Прошло пять лет. Мировой кризис проект будущего подкорректировал, но сути его не изменил: «К 2015 году уровень жизни в Беларуси приблизится к европейскому».
По этому поводу при желании можно и позлословить, но за ляпом разработчиков программы необходимо видеть главное: пока модернизация не завершится, мы будем гнаться за Европой. Иного ориентира для стран, находящихся в режиме догоняющей модернизации просто не существует, как нет и иных критериев развития. Перечитайте доклад на IV Всебелорусском собрании: «Сегодня на тысячу населения республики приходится более пяти врачей. Это выше, чем в таких ведущих странах Европы, как Франция, Германия, Австрия». «… по доле ВВП на душу населения к 2016 году мы должны выйти фактически на среднеевропейские показатели». «Мы входим в десятку стран с наименьшим социальным неравенством. Разница в доходах в Беларуси за последние годы составляет менее пяти раз. Примерно так же, как в Германии, Австрии и Швеции». Подобные примеры можно продолжать.
Без разумного баланса между частными и общими интересами завершить модернизацию еще ни у кого не получалось. Поиск данного баланса долгое время был на периферии внимания Лукашенко. Приведу две ключевые цитаты из докладов, посвященных государственной идеологии и «белорусской экономической модели развития»: «Белорусская идеология должна иметь ориентацию на традиционные для нашей цивилизации ценности: способность трудиться не только ради наживы, но и для блага общества, коллектива, других людей. Потребность в идеалах и высоких целях, взаимопомощь, коллективизм в противовес западному индивидуализму. Социальная опека и уважительные отношения государства и народа». «… особенность нашей модели состоит в том, что частный сектор может и должен развиваться наряду с государственным. Однако не в ущерб национальным интересам. Подчеркиваю: если ты частник, это не значит, что ты действуешь по принципу „что хочу, то и ворочу“. Национальные интересы, государство должны быть главным приоритетом и главной целью, во имя которой работает каждый гражданин, предприятие или предприниматель, основавший свое производство на частной форме собственности».
Директива № 4 уже своим названием («О развитии предпринимательской инициативы и стимулировании деловой активности в Республике Беларусь») напоминает нам, что кроме движения по колее догоняющей модернизации никакого иного направления движения нет. «Общественно полезный труд без расчета на материальное вознаграждение» (Лукашенко, Идеологический семинар) и во времена милитаристских модернизаций показал свою низкую эффективность, сегодня же он воспринимается как курьез, о котором старается не вспоминать и сам Лукашенко.
Оценивая вероятность различных сценариев, их авторы не в последнюю очередь исходят из ресурсной составляющей (сколько даст Запад, сколько Россия). В краткосрочной перспективе это, безусловно, важно. Но время экстенсивного развития, как уже отмечалось выше, осталось в прошлом. Лукашенко, как и последним советским генсекам-самодержцам, нужны не просто дармовые ресурсы, ему нужна эффективная экономика. В этом смысле Россия ничего предоставить не в состоянии. Она сама нуждается в модернизации, и в отличие от Беларуси, несмотря на модернизационную риторику президента Дмитрия Медведева, реальных шагов в направлении модернизации не предпринимает. Такой парадокс порожден «трубой», с которой сегодня кормится властная российская элита. Но в распоряжении Лукашенко и его окружения трубы нет, и потому приходится вертеться.
Легитимность Сталина на начальном этапе его царствования опиралась на легитимность партии. После того как Победа стала для него источником собственной легитимности, «отец народов» перестал собирать партийные съезды. В силу понятных причин легитимность через Победу Лукашенко не грозит. Традиционная мантра накануне 9 мая «Мы никому нашу Победу не отдадим» потенциалом легитимации не обладает. Все, на что Лукашенко может рассчитывать — это рост реальных доходов населения, и эту задачу ему приходится решать в условиях мирового экономического кризиса.
Свое электоральное долголетие Лукашенко до сих пор обеспечивал за счет инвестиций в прошлое (повышение пенсий, окладов силовиков и т. д.). Источником инвестиций при этом выступали внешние дотации (позднее кредиты) и высокие налоги на экономически активных граждан. Но логика догоняющей модернизации требует финансирования будущего. Эта логика толкать Лукашенко в сторону либеральных реформ, что, разумеется, не отменяет логики удержания самодержавной власти, с такими реформами несовместимой. В итоге получится (и уже получается) замысловатая кривая, которая с высокой степенью вероятности приведет к очередному обвалу государственности.
Тут будет уместно процитировать сатирика Виктора Шендеровича: «Ведь вопрос не в том, что эта коррупционная власть рухнет… — она рухнет нам на голову!»