Рис. Де Лёс

-->

Российско-белорусские отношения вошли в наиболее проблемную фазу за всю историю существования России и Беларуси как суверенных государств: идет отчаянный торг за условия сотрудничества в газотранспортной сфере, причем российское руководство объявило о намерении повысить цены на газ для Беларуси в 4 раза (что никогда не практиковалось в отношении других стран), а постановление председателя российского правительства М. Фрадкова от 8 декабря о введении экспортных пошлин на нефть, поставляемую в Беларусь, частично исключает Беларусь из Таможенного союза. О причинах такого положения дел в белорусско-российских отношениях и их перспективах рассуждает Кирилл Евгеньевич Коктыш, доцент МГИМО, кандидат политических наук, член Совета АСПЭК (Ассоциация политических экспертов и консультантов).

Валерия Костюгова: Во время прошлого нашего разговора вы заметили, что российские представления о Беларуси носят преимущественно «негативистский» характер — в плане избавления российских элит от ряда предубеждений относительно страны — партнера по Союзному государству — и не содержат позитивной программы.

Можно ли говорить, что Россия наконец поняла, «чего хотеть» от Беларуси? Например, восстановления справедливости (в российском понимании) в торговых отношениях? Или даже больше: так, некий аноним из белорусского правительства недавно поделился со СМИ опасениями: «В России считают, что предложенный Белоруссии режим энергоснабжения существенно замедлит темпы экономического роста в республике и создаст „приманку“ для ее вхождения в состав Федерации».

Кирилл Коктыш: В России не существует политических планов в отношении Беларуси — в том смысле, что Россия на практике всегда исходила и исходит из принципа верховенства суверенитета: то, что происходит на территории другой страны, — ее суверенное дело, и вмешательство извне — изначально неправильно. После «оранжевой революции» в Украине эти принципы стали железобетонными: неудачная попытка вмешаться, пусть даже из лучших побуждений первого лица, в электоральный процесс другого государства укрепила российские элиты в мысли о том, что сама попытка была изначально идеей неправильной.

Экономические же планы в отношении Беларуси, конечно же, существуют. Но это не планы в полном смысле этого слова, Россия не собирается сегодня строить совместно с Беларусью нечто новое, отнюдь — речь идет о наведении порядка и прозрачности в тех расчетах, которые есть. Россия забирает сегодня свое: она прекращает газовое дотирование Беларуси и одновременно закрывает очевидную возможность рассчитываться за российский газ российской же нефтью. Явно, что требование России о возврате ее части пошлины (теперь это 85%, ранее, в течение 10 лет, Беларусь должна была возвращать 50%, однако ни разу этого не сделала) будет выполнено. Но «возврат своего» — это вовсе не экономические планы, это элементарное наведение порядка.

В.К.: Итак, речь идет «всего лишь» об элементарном наведении порядка. Но в разных парадигмах отношений и порядок разный. Можно ли понимать нынешний этап российско-белорусских отношений как наведение порядка в экономических расчетах в парадигме отношений между «железобетонно» суверенными государствами? А заодно как проверку этой суверенности на прочность?

К.К.: Вполне можно интерпретировать ситуацию и в этих терминах — это будет вполне справедливо. Но так видятся вопросы при взгляде «со стороны», на уровне же принятия решений проблема по определению не может звучать таким образом: «Насколько прочен суверенитет Беларуси?» А зачем? Зачем проверять, если не существует планов ликвидации этого суверенитета? Вот «мы не получаем своего» — это проблема, она понятно очерчена и имеет свои пути решения. А тот момент, что решение этой проблемы по определению «зацепит» и многие другие «столпы», станет понятен только тогда, когда эти столпы будут зацеплены. Тогда и появится повод для анализа — и для постановки проблемы иным образом, но не ранее.

В.К.: Что можно в таком случае сказать о судьбе Союзного государства? Останется ли у России и Беларуси после того, как каждый «вернет свое», что-нибудь «наше», если учитывать, что «наша» оборона координируется скорее в рамках ОДКБ, чем Союзного государства?

К.К.: Союзное государство, конечно, останется. Оно вообще несокрушимо, поскольку виртуально во всем, кроме военного сотрудничества, но и то, как вы справедливо заметили, вполне регулируется инструментарием ОДКБ. В остальном же Союзное государство — это внутренне очень противоречивая политическая крыша, не имеющая твердых экономических и социальных «стен», и эти стены могут быть довольно шаткими — чего стоит последний опрос Левада-центра, когда более 10% россиян оценили отношения России и Беларуси как прохладные или напряженные, — и это без специальной информационной кампании в СМИ? Эти «стены» еще просто не построены — и в этом как раз и перспектива Союзного государства, поскольку когда стены есть, есть конкретика, они либо устраивают, либо нет, а пока их нет — они устраивают всех, поскольку каждый может их мыслить так, как хочет.

В.К.: Можно ли говорить, по-вашему, о том, что в последние годы (с 2006 г. — в особенности) российские отношения со странами Содружества всё более склонны умещаться в модель взаимоотношений между суверенными государствами? И, как вы думаете, понимает ли российское руководство, что после того, как оно вернет «свое» (газ, нефть и т. д.) и избавится от «чужого» (минеральная вода, рис и семечки), система распознавания «свой — чужой» на постсоветском пространстве неизбежно изменится?

К.К.: Именно так. Отношения России со странами СНГ после «оранжевой революции» оказались предметом тщательного и болезненного переосмысления. Так, было заявлено, что «пророссийских» элит СНГ нет и никогда не было, это был лишь способ вытягивания денег из России. Также было заявлено, что России нужны не абстрактно «пророссийские» элиты, а национально ориентированные ответственные элиты, которые демонстрировали бы договороспособность, а не готовность давать нереализуемые обещания. Это видение — оставляю в стороне соображения о том, насколько оно адекватно — и доминирует сегодня. Никто не спорит, что инструмент выращивания ответственных элит СНГ несовершенен, недоработан, наконец, не продуман до конца, но он пока реально используется и имеет свой эффект.

А с системой распознавания… Чтобы она изменилась, нужен как минимум весомый конкурент, который не только перетягивал бы к себе недовольных, но и решал бы их экономические проблемы хотя бы на том уровне, как их решала Россия. Этого же как раз нет — и Европа, и США вовсе не горят желанием реально инвестировать что-либо иное, кроме риторики поддержки. Поэтому вряд ли система распознавания «свой — чужой» имеет шансы существенно измениться даже в случае куда более жестких подходов России, чем они есть сейчас.