Трагедия самолета, сгоревшего на взлетной полосе Северного аэропорта под Смоленском, оставила в информационном пространстве страшноватый запах паленой обшивки и еще один «катынский список». Список людей, которые погибли, стремясь почтить память жертв другой катастрофы. Те, кому предстояло стать жертвами катастрофы технической, транспортной, думали о жертвах военно-политической мировой трагедии.
Я помню лицо жены президента Польши во время их визита в Вильнюс. Там должна была состояться встреча трех лидеров — Валдаса Адамкуса, Леха Качиньского и Виктора Ющенко. Ющенко опоздал, как опаздывал потом всю свою политическую жизнь. А Качиньский словно торопился куда-то. И его спокойная, любящая жена всем своим видом говорила ему:
— Лех, не спеши! Время есть, мы успеем…
От нее веяло такой добротой, таким всепониманием, что тезисы самого Качиньского — о традиционных польских семейных ценностях — точно оживали, обретали конкретный облик. На том приеме я познакомился с Ириной Козулиной…
Сейчас нет уже ни Ирины Козулиной, ни Марии Качиньской. Две любившие и любимые женщины ушли. Одной довелось погибнуть вместе с мужем.
Среди погибших в том самолете под Смоленском — члены семей жертв Катыни, жертв сталинско-гитлеровского передела мира. Они хотели помянуть своих близких, многих из которых даже не видели живыми. И — погибли. Совершенно по сталинскому закону, когда сын и дочь отвечали просто за то, что были членами семей…
Сейчас в интернете говорят как о трагедии — о гибели польской элиты.
Да, это трагедия. Огромная трагедия.
Но в нашем жестоком мире самое трагичное — когда ты обречен просто потому, что ты — член семьи… Как пани Мария Качиньская, чей долг был в том, чтобы оставаться с мужем до конца. Как те дети «катынских» офицеров, кто погиб потому, что хотел возложить цветы на могилы отцов.