Чернявская, Ю. В. Белорусы. От «тутэйшых» — к нации / Под общ. ред. А. Е. Тараса. — Минск: ФУАинформ, 2010. — 512 с.

Актуальность затеи

Вопрос о механизмах трансформации населения в народ, а впоследствии — в нацию представляется сегодня для белорусов намного более важным, нежели может показаться даже в современный век глобализации. Сохранение собственной национально-государственной идентичности на фоне чудовищного по скорости процесса расслоения обитателей нашей планеты на нации «золотого миллиарда» и на тех, кто в среднесрочной перспективе будет обречен в массовых масштабах торговать жизненно важными органами собственной молодежи, выглядит проблемой достаточно занимательной и даже волнительной.

Прецедент установления и исполнения собственных правил игры в наличных условиях международного разделения труда недавно предъявил коммунистический Китай. И заслуга его элиты заключается в том, что она не раскололась (даже в период после смерти Мао Цзэдуна, когда это было проще простого) и сплоченно продолжала квалифицировать китайцев как подлинных людей, как особо благородное человеческое сообщество, располагающее — как минимум — 4-тысячелетней историей. На основании таковой внутренней и внешней политики Китай уже может позволить себе — устами собственного лидера — объяснять США и Европе (а также «до кучи» — России, Индии и прочим), как именно надо себя вести в условиях становящейся все более реальной второй волны глобального кризиса. И осуществляется этот демарш спустя всего каких-то полвека после тотального истребления воробьев на всей доступной территории этой страны в качестве общенациональной идеологической и просветительской кампании, имеющей целью всеобъемлющую общественную дрессуру.

В отличие от природных традиций в подобных вопросах «размер не имеет особого значения»: сегодня именно существующие тенденции трансформации белорусской ментальности в решающей мере предопределят будущее уже нашей территории (поскольку «государством всерьез» она еще не стала).

Что особенно ценно в книге — это ракурс рассмотрения темы, предложенный автором: «Основой для создания идеального типа (подход немецкого социолога-классика Макса Вебера. — А.Г.) белорусского менталитета и особенностей этничности крестьян XIX — начала ХХ веков послужили социально-бытовые сказки; исследование белорусско-советскогоменталитета строится на материале личных писем белорусского советского интеллигента (в тексте книги обозначены как „кейс № 2“. — А.Г.); анализ современной этничности — на материале интернет-блогов (преимущественно Живого Журнала)» (с. 9).

Короче, метод постижения и реконструкции социального объекта через анализ его бытия в повседневности, самодостаточным образом преломляющим этот «объект» в «предмет», реализован весьма удачно и в полном объеме. Синхронное исследование сочетания элементов «публичной исповеди» (полагаю, что «белорусские советские интеллигенты» догадывались о цензурной перлюстрации писем), введенной в моду Жаном-Жаком Руссо, с одной стороны, и демонстрации собственных личных (зачастую и общественных) комплексов неполноценности и сверхкомпенсации, характерных для «ЖЖ», с другой стороны, позволило автору получить на выходе реально интереснейшие результаты. Даже банальная публикация собственно подборки отобранных фрагментов была бы обязана вызвать колоссальный интерес: здесь же все это вдобавок сопровождено авторскими комментариями, исполненными с терпеливостью главы консилиума у постели смертельно больного пациента и с осторожным тактом подлинного патриота суверенной Беларуси.

Полторы книги в одной книге: «два в одном»

Работе предпослано предисловие профессора А. Тараса, давно известного своей выдающейся способностью доводить главные выводы редактируемого им текста до крайнего предела скандально-вменяемой однозначности. Общий смысл его «вступления» (с. 3-6) правомерно усматривать в следующем (пользуясь привилегией постмодернистского приема, именуемого «смерть Автора»): даже «… сказочный материал хорошо показывает, до какой степени мужичье трепетало перед панством. Дальше чувства ненависти и жалких попыток элементарного обмана панов крестьяне не смеют идти даже в своем воображении. Физическую расправу с угнетателями творят черти! Далеко не случайно молчаливое большинствонынешних белорусов — вчерашние крестьяне, нынешние горожане в первом или втором поколении — по-прежнему надеются, что вмешается кто-то со стороны и устроит им сапраўднае жыццё. Сами они не смеют» (с. 5).

И — здесь же: «Точно так же в сказках мужики смеются над попами и евреями, то есть, над людьми книги… Сегодня мы тоже каждый день видим, как некоторые спрытныя хлопцы творят, что хотят, и успешно набивают свои карманы зеленью, а традиционные беларусылишь открывают рот в немом изумлении, да еще сжимают кулаки в бессильном гневе. Но сделать ничего не могут. Многовековое презрение к навукам и скубэнтам дорого им обошлось» (с. 5).

Высочайшее совещание по зарубежным инвестициям, проведенное в РБ пару недель назад и выявившее полную профессиональную непригодность местечкового правительства в этом вопросе, завершилось практически открытой констатацией первого лица: «Местным здесь не достанется ничего, все будет отдано рачительным иностранцам». Стиль правления Петра Великого, неизменно стремившегося порадеть соплеменникам, явно не впечатлил здешнего владыку. Кого винить? Судя по предисловию А. Тараса, вполне понятно, кого. Не только и не столько действующего президента.

Подчеркивая, что данные квалификации являют собой лишь его персональный взгляд, А. Тарас пишет: «… все эти критические инвективы — сугубо мои. Автор более склонен восхищаться моральными достоинствами мужыкоў, чем видеть какие-то изъяны в их образе» (с. 5).
А. Тарас, правда, где-то оказался и еще более категоричен: «… в условиях научно-технической революции»… тем, «кто ментально застрял на стадии традиционного (крестьянского) общества», «абсолютно ничего не светит. Разумеется, это касается не только беларусов» (с. 5).
Одна из диспозиций (дискурсов издания) на этом становится вполне понятной.

Научные инновации

Автор любой книги — предназначенной для прочтения широким кругом людей — обычно воздерживается от введения и обоснования неких научных инноваций, понятных исключительно узкому кругу специалистов. Тем не менее, даже при довольно строгом соблюдении создателем данного текста установки на занимательность можно оценить некие «изящные» (на первый взгляд) и глубокие находки, содержащиеся в работе. Отметим прямо: ряд сформулированных теоретических позиций может повредить идейно-идеологическую невинность многих отечественных искателей приключений, с упорством — достойным лучшего применения — именующих себя политиками.

Так, заявлено: «В этносе, тем более — в нации (в отличие от рода и племени) фактор культуры преодолевает фактор крови» (с. 16).

При этом «национальная идея… соткана из множества социальных, этнокультурных, политических и других задач, которые необходимо решить здесь и сейчас» (с. 439). В данном случае особенно самоуверенные гуру местного розлива, давно стремящиеся узурпировать право говорить от имени интересов всей нации, могут отдыхать. Недопустимо подгонять коллективные архетипы, предрассудки и — пусть даже — заблуждения белорусов (граждан нашей страны) под произвольные представления об устройстве окружающего мира «особо одаренных» «национальных кадров». Крайне важен и примечателен в этом контексте следующий тезис: «Локальная социальная инженерия… не замахивается на все и сразу. Она исправляет… те сегменты действительности, где… появились поломки и прорехи. Так жил наш предок — белорусский крестьянин…» (с. 438). Именно пагубная установка на скорейшее достижение горизонта чуть ли не тотальной белорусизации, слишком рьяно реализуемая в конце 1980-х — начале 1990-х годов, обусловила тот избыточно легкий откат к советскому космополитическому прошлому, который был осуществлен в ходе культурных контрреформ администрации Лукашенко середины 1990-х.

В частности, ввиду неубедительности навязываемых белорусскому обществу оценок были без особых напряжений и культурных шоков реанимированы мифы коммунистического прошлого. Автор, прекрасно осознавая это, вопрошает: «Существовала ли восточнославянская общность? Надо думать, существовала — правда, в относительном, а не в абсолютизированном качестве. А вот тождественна ли она пресловутой древнерусской народности — очень большой вопрос. Этот советский термин — типичнейшая подмена, и научная, и идеологическая» (с. 18).

Венчает архитектонику работы итоговый раздел, в котором, в частности, дано развернутое авторское определение этноса, сформулированное без использования признаков кровнородственной связи («общего происхождения»), без привлечения параметров [единой] территории, языка и религии (с. 466). Исполнено все это весьма достойно и заслуживает самого пристального внимания. И отдельного профессионального разговора.

«ТУДА»: от «тутэйшых — к нации»

Автор вдумчиво и тщательно фиксирует соображения, свидетельствующие как в поддержку, так и в опровержение национально-государственного оптимизма применительно к суверенному будущему нашей страны.

Итак, что нас может обнадеживать?

«Главным доказательством [возможного оптимизма] является… [нечто] — не из области субстрата (плоти и крови), а из сферы духа — самосознания и культуры: мы осознаем себя, не русскими, а белорусами» (с. 16).

Хотя не все так просто с готовностью отстаивать собственную самостоятельность любой ценой: наших соотечественников издревле характеризует «отсутствие (или весьма слабое развитие) свойственного другим восточно-славянским праэтносам стремления к территориальной экспансии и нежелание покидать пределы своей земли, что подтверждается практически полным отсутствием у прабелорусского населения оригинального богатырско-героического эпоса» (с. 20).
Дискуссионный и перессоривший многих национальных подвижников вопрос о существовании некоей (пра)белорусской нации в ВКЛ решается автором так:

Заэтот тезис — правовое наполнение понятия нации, а именно — феномен гражданства, без которого нация невозможна: самосознание литвинов имело, главным образом, государственно-политический, а не этнический… характер.

За свидетельствует язык документации, — и что еще более важно — наличие конституции (Статутов).

За — наличие политонима «литвины»… не следует путать его с современным этнонимом «литовцы» […]

За — полиэтнический состав ВКЛ, ибо нация чрезвычайно редко возникает из однородного этнического материала…

Против— то, что гражданскими правами (т.е. правами представителя нации) в ВКЛ обладали далеко не все (большинство населения даже и не подозревало о существовании таких прав)…

Против — то, что политоним «литвины» (и соответствующий тип самосознания) был распространен только в верхушке социума, этноним же «белорусы» не сложился еще долгое время…

Против и то, что критерий конфессии — во многом потерявший остроту сейчас, но важный в историческом становлении наций, долгое время оставался «размытым», несмотря на православие большинства населения […]

Главное против… не фактологическое, а научно-теоретическое. Все большее число исследователей… склоняется к мысли о том, что понятие «нация» применимо к общностям людей, лишь начиная с конца XVIII века (с. 22 — 24).

Но вовсе не все настолько не определено и не однозначно: в начале XVII века «самоназвание белорусцы и представление об особой земле — Белой Руси — существуют уже не только для внутреннего потребления: они распространились и за пределы Речи Посполитой… Для самосознания любой общности значимо не просто осознание собственной особости, но и признание такой отличительности со стороны других» (с. 36 — 37).

При этом «тогдашние белорусцыи сегодняшние белорусы — далеко не одно и то же. Однако именно этому самоназванию суждено было превратиться в этноним, а затем и в название национального сообщества» (с. 37).

Здесь имеет смысл вспомнить идею живого классика белорусской философии В. Акудовича, которая звучит так: «… пространство, теперь обозначаемое этнонимом Беларусь, сакрально востребовано, а значит и дальше не станет пассивно ждать для себя хоть какого-нибудь местечка в будущем, а будет требовать и занимать его сама для себя» («Код адсутнасцi»).

Ю. Чернявская оборачивает близкую мысль следующим образом: для самосознания белорусов «оставалось цельным во все времена»:

«1) этнический самообраз (комплекс представлений о типичном белорусе, его характере, ценностях и антиценностях);
2) менталитет, подспудно диктующий выбор сценариев и стратегий поведения;
3) этос — особая конфигурация, увязывающая ценности, сценарии, практики, элементы культуры и прочее в одно своеобразное целое» (с. 448).

«ОБРАТНО»: от нации — к толпе

Что может нас устрашать в нашем среднесрочном будущем?

После «неизвестной войны» 1654–1667 гг. культура «могла сохраниться» «только на уровне повседневности ее главного выразителя — фольклора. Эта ситуация растянулась на столетия» (с. 41).

При этом для «менталитета крестьянского населения белорусских земель» (после 1863 года), или «менталитета крестьянского населения Северо-Западного края» было свойственно следующее:

— самоидентификация себя на бытово-психологическом уровне как особого социально-этнического целого — «мужиков-белорусов».
тутэйшасць как глубинная привязанность к малой родине… [которая] в эпоху начала европейского нацстроительства обернулась… социально-политической и национальной… индифферентностью…
— симбиоз двух… качеств — жизнестойкости и покорности обстоятельствам, фатализма…
— упорство и трудолюбие…
— часто пассивное по форме, но стойкое неприятие перемен, даже если они (не только внешне, но и по сущности) предполагали улучшение жизни в будущем…
— недоверие проповедям… агитации и в целом предложениям со стороны внешних людей…
— слабая выраженность личной и коллективной инициативы…
— терпимость /автор далее уточняет: каковая «нередко переходила (и до сих пор переходит) в общественный конформизм». — А.Г./ и толерантность…
— идеал равенства, присущий всем культурам бедности, и в то же время недоверие к большим, искусственно созданным коллективам, руководимым некоей глобальной идеей…
— при сохранении в массах народной культуры и языка — упрочившаяся в XIX веке тенденция к заниженной самооценке, что стало тягчайшим фактором, мешающим оформлению национально-культурной самоидентификации» (с. 55 — 57).

Не все так просто и с преобладающим языком «внутринационального общения»: «Трасянка — не пиджин и даже не креольский язык (несмотря на то, что я отдаю дань изяществу креольской концепцииВладимира Абушенко) — хотя бы потому, что пиджины возникают сугубо для общения и не превышают 1000-1500 слов, а креольские языки служат инструментом коммуникации смешанного по происхождению населения. Но по переписи 1985 года число белорусов составило превалирующее число среди населения республики (более 80%): следовательно, функция трасянки не была внешней: она не служила для установления контактов. Трасянкапримиряла два языка не в условиях общения белорусско- и русскоязычных (они поняли бы друг друга и без языка-посредника), а в сознании человека, преимущественно жителя окраин и деревни. Но сумятица в языке — симптом сумятицы в голове…» (с. 81).

Во многом отсюда берет начало неоднократно зафиксированное среди уже современных блоггеров следующее жесткое рассуждение: «Я сильно не люблю людей, которые опираются на деревню. Например, на привозные запасы бульбы, сала и т. п. — потому, что этот уровень их устраивает, в случае чего они прицепят к своим москвичам прицепы и повезут с дач и деревень пеки-буржуйки, дрова, бульбу и сало. Зачем им развивать страну? Для них страна и так достаточно развита. По сравнению с деревней. Основная задача — абы хуже не стало» (с. 357).

Очень точно: культурный разрыв между различными слоями белорусского населения зачастую превосходит (учитывая стремительное формирование в окружающем мире информационного общества) дистанцию между видами «человек разумный» и «динозавр».

И здесь крайне важно избегнуть того, что автор именует как «семь соблазнов нациостроительства». Эти угрозы таковы:

1). Идея «закрытой двери», призывающая принципиально закрыться от внешних посторонних влияний — особенно от российского.

2). Стремление педалировать якобы позитивную однородность «национально-гражданского тела» (надо всегда помнить о наличии в стране 20% представителей небелорусских национальных диаспор).

3). Желание отождествлять белорусское с белорусскоязычным… «Речь должна идти о том, как повысить культурный рейтингбелорусского языка, но не разбрасываться достижениями, которые создаются в современной Беларуси на русском языке… Николай Гусовский писал на латыни, а Ян Борщевский — на польском».

4). Настаивание на отождествлении «белорусскости» лишь с одной ее гранью (или с одним периодом) — язычеством или христианством; литвинством или, напротив, с «крестьянской нацией».

5). Двусторонняя угроза: а) тезис о том, что истинным народом являются только «простые люди»; б) веру некоторых фанатиков в то, что истинный народ — это «я» и такие, как я.

6). Тяготение к прошлому, восприятие Беларуси в архаических тонах. «Невозможно построить новую Беларусь исключительно на старой культурной закваске» — так понял автор данной рецензии пафос этого хода.

7). Давний и привычный для белорусов «соблазн невыпячивания» (с. 458 — 464).
Упомянуты почти все болевые точки. Кроме — разве что — одной: иногда народ должен тяжко переболеть избыточной верой во власть и сопряженной с ней убежденностью в собственную достаточную адаптивность. Вряд ли ситуация прокатит и на этот раз без потрясений.

Итоги

Автор пишет, что основные историко-культурные парадоксы белорусской этничности таковы:

«1) Белорусы в своем большинстве говорят по-русски, а не на родном языке.

2) Предпочитая в быту и на производстве русский язык, они устойчиво идентифицируют себя как белорусов и отделяют от русских.

3) В силу полиэтнического и поликонфессионального состава населения протобелорусских территорий идентичность населения возникла не на однородном этническом материале, а на основе локальной идентичности масс (понятие малой родины), а также на основе гражданской идентичности (среди образованной части общества).

4. Долгие десятилетия на территории Беларуси отсутствовал единообразный общеупотребимый этноним (литвины, русины, белорусцы, западные русские, белорусы).

5. Меры, предпринимаемые Российской империей по обрусениюбелорусов, не достигли своей цели, а напротив — вели к усилению взаимопонимания между разными сословиями белорусского общества (в первую очередь между шляхтой и крестьянством).

6. Национальная идея белорусов исторически строилась на факторах гражданства и локально-местной идентичности, а также на идее мультикультурных контактов — в большей мере, чем на факторе этнической принадлежности.

7. Маргинальное положение Беларуси, в истории часто негативно воздействовавшее на идентичность и менталитет белорусов, в наши дни может стать конструктивным фактором развития Беларуси современной» (с. 93 — 94).

Попытаемся в это поверить и мы.

Обсудить публикацию