В начале 90-х годов, после неожиданного обретения Беларусью суверенитета, удачей национального МИДа считалось едва ли не всякое упоминание в сообщениях крупных зарубежных информационных агентств о нашей республике как о самостоятельном государстве. В качестве одной из главных задач внешнеполитической активности в тот период рассматривалось доведение до сознания не только не любопытных на наш счет европейцев и американцев, но и не успевших еще заметить разницу россиян того факта, что бывшая западная окраина СССР конституировалась как географический центр Европы, общество, заявившее себя в качестве отдельного субъекта политики и истории. Ностальгия по Советскому Союзу в его классическом виде изначально была настроением политической фантастики, а новые формы удержания единства почувствовавших вкус свободы экс-членов клуба Российской империи приживались с трудом. Беларусь перестала быть частью евроазиатского гиганта, но обрела право на собственную судьбу и выбор будущего. Однако свободе, как хорошо известно философам и сотрудникам правоохранительных органов, неизбежно сопутствует ответственность. К сожалению, в большинстве случаев, когда название нашей страны ныне всплывает в международном контексте, ни радостных ощущений, ни гордости у ее граждан, даже лояльно настроенных к власти, это не вызывает. Чаще всего приходится с разочарованием констатировать, что «наш пострел и тут поспел».
Продолжающаяся полемика вокруг вероятности войны в Ираке не позволяет мировому сообществу забыть и о Беларуси. То в связи с обвинениями в тайных поставках Ираку военной техники. То в режиме обсуждения перспектив предоставления убежища Саддаму Хусейну при его возможной военной неудаче. Даже если согласиться с утверждениями официального Минска и Багдада, что эта информация не имеет реальных оснований, само ее появление на страницах мировых изданий и в дискурсе западных политических деятелей симптоматично. Но есть и другие поводы. Официальная Беларусь не ограничилась, подобно ряду других государств (и, оказавшись здесь, кстати, далеко не первой), декларацией о необходимости разрешения иракской проблемы мирными средствами, но с труднообъяснимой на первый взгляд настойчивостью стремилась и стремится подчеркнуть свое особое расположение и поддержку в отношении этой восточной страны и ее лидера, будущее которых становится все более туманным. Такая вот крепкая дружба.
В политике, однако, как известно, нет друзей, а есть интересы. В какой степени близкие отношения с Ираком (Ливией, в недавнем прошлом Югославией Милошевича и т. д.) совпадают с действительными государственными интересами Республики Беларусь, помогают сформировать долгосрочные перспективы ее самоутверждения в качестве авторитетного международного партнера, соответствуют потребностям ее внутреннего политического и экономического развития в историческом горизонте более обширном, нежели срок нахождения у власти нынешних номенклатурных верхов? Является ли вообще определение этих и подобных стран в качестве внешнеполитических и внешнеэкономических попутчиков результатом свободного решения, а не неотвратимым тупиком, следствием бессилия и иррациональной в своей безысходности солидарности отверженных? Ведь даже потенциальные выгоды от наличия в Ираке нефти при актуальной политической конъюнктуре являются для Беларуси весьма призрачными. Простые вопросы…
Сложившаяся в Ираке внутренняя ситуация далека от того, чтобы ей позавидовать. Еще не оправившийся от последствий длительной войны с Ираном в 80-е годы, скованный санкциями ООН, которые были введены, чтобы добиться прекращения программ создания ядерного, химического и биологического оружия, лишенный возможности свободно продавать нефть на мировом рынке, ограбленный, по утверждению международных экспертов, своим же правителем, Ирак, обладая вторыми по величине, после Саудовской Аравии, нефтяными запасами в мире, переживает в экономическом плане тяжелые времена. Существование значительной части населения страны, получающего нищенскую заработную плату (в среднем 15-20 $ — Ирак, как и мы, строит «рыночный социализм», только в специфическом «арабском» варианте), поддерживается государственными продовольственными пайками. С политической точки зрения Ирак характеризуется авторитарным режимом, где все нити правления сосредоточены в руках одного человека, осуществляющего свою власть при помощи единственной правящей партии. Популистский лидер Садам Хусейн обвиняется мировым сообществом в гибели 100 тыс. иракцев и 400 тыс. иранцев в результате начатой им войны. Правозащитные организации обвиняют его в гибели 100 тыс. курдов. Хусейн — единственный современный руководитель государства, отдавший приказ о применении в ходе военных действий химических средств нападения, причем не только против внешнего противника, но и населения собственной страны. Саддаму Хусейну вменяют также физическое уничтожение своих многочисленных политических противников.
Ирак прочно числится по разряду «государств-изгоев». Если следовать трактовке этого понятия, данной бывшим заместителем министра обороны США профессором Алвином Берштейном, признаками таких государств является, во-первых, их изолированное положение в собственном регионе и мировом сообществе; во-вторых, наличие уже упомянутой авторитарной, если не тоталитарной формы правления; в-третьих, их внешняя политика чаще всего представляет собой откровенный вызов тем правилам и нормам, по которым живут все другие страны. Так, например, как указывает Бернштейн, государство-изгой всегда неофициально, но вполне открыто поддерживает международный терроризм в различных его формах.
Может показаться странным, но на самом деле подобных государств в мире осталось немного. В зависимости от ситуации и конъюнктуры, по разным оценкам, число их колеблется от трех до семи. Примечательно, что Югославия эпохи Милошевича, не участвовавшая в снаряжении террористических экспедиций против Запада, к государствам-изгоям напрямую не причислялась. Что нисколько не помогло спасению режима от краха. Беларусь, все ближе подбирающаяся, реально или в вымыслах своих западных недругов, к опасной черте, за которой следует статус государства-изгоя (rogue state) или, в уточненной терминологии, «государства, требующего повышенного внимания» (state of concern) в случае, если тема скрытой торговли оружием получит соответствующее звучание, конечно, в существующем сегодня геополитическом раскладе вряд ли подвергнется прямому силовому вмешательству, но увеличения непрямого давления очень даже можно ожидать.
Разумеется, встает вопрос, по какому праву США или там даже все мировое сообщество берется «строить» суверенную Беларусь в концептуальный ряд государств-парий, вместо того чтобы уважительно внимать ее своеобразному, хотя и далекому от затейливости пониманию политических и социальных ценностей.
Для того чтобы на этот вопрос ответить, нужно бросить взгляд на мировоззренческую историю европейской (западной) цивилизации, которой Беларусь, когда-то в большей или меньшей степени была сопричастна.
В течение нескольких столетий западное мышление, в том числе политическое, исходило из представления о наличии незыблемых, прозрачных для разума универсальных принципов организации мира и человеческого общежития, которые даны нам Богом или вытекают из отвлеченной рациональной самоочевидности. Единичный человек есть в этой традиции всего лишь инструмент некой всеобщей разумной способности познавать мир, превращать затем знание в силу, укрощая природные и социальные стихии, подчиняя их жизненным человеческим потребностям. Равно как и природа, общество доступно познанию и преобразованию в соответствии с вышеназванными принципами, своевременное открытие и правильное изложение которых и является задачей философии. Назовем их естественным законом. А может быть, свободой, равенством и братством. А может быть, социальной справедливостью. Казалось, что проще? Нужно только понять, в чем состоит правильный порядок вещей, отсечь ненужное, поправить неправильное, и человечество заживет счастливо, станет мудрым и добрым, вкушая плоды просвещения и прогресса. Ибо следование разумному закону и есть свобода разумного существа, осознанная необходимость. Если же вот этот конкретный человек не умеет или не хочет быть свободным и счастливым, нарушая закон, претендуя на свое собственное, отличное от нашего понимание свободы, придется его переучить, если понадобится, с помощью гильотины. Таково было радикальное заключение политико-философской парадигмы модерна (Нового времени). Французская революция, пролив потоки крови, впервые доказала, что, становясь единой для всех, социальная истина убивает даже своих носителей. Почти век спустя Ницше объявил о смерти Бога, имея в виду прекращение веры в идолы прогресса, разума и науки, которые оказались бессильными перед лицом кризиса культуры, недостаточными для проникновения в глубинные истины человеческой жизни и творчества, и, как показало время, не способными уберечь человечество от ужасов войны. Ответом стали новые культурные парадигмы, поначалу позитивистская, вовсе отбросившая абсолютные метафизические истины и тем самым просто поменявшие знаки плюс на минус, а затем, в последние десятилетия 20 века, постмодернистская, заменившая одну правду, как того хотел Ницше, множеством правд, каждая из которых и игра, и всерьез, и где Бог есть лишь постольку, поскольку мы в него верим. Но есть. По крайней мере, для нас. Политическим воплощением постмодернизма стал либеральный плюрализм.
По иному пути до недавних пор шла Восточная Европа, попавшая под влияние соединения традиции российского патриархального авторитаризма с тоталитаристским прочтением наследия Гегеля и Маркса.
Если говорить проще, стратегии, которые можно условно обозначить как постмодернистские, исходят из того, что истиной для нас является то и в такой степени, что и в какой степени мы в качестве истины для себя выбираем. В этом смысле мы всякий раз полностью заслуживаем то правительство, которое имеем. И страна, где основным местом времяпровождения населения является концлагерь, по старой философской формуле «с точки зрения вечности», ни в чем не лучше и не хуже самой наипередовой и процветающей либеральной демократии. Притом, что этой самой «вечности» самой по себе и вне индивидуального выбора в постмодерне как раз таки и не существует.
Ценности, утвержденные для себя в качестве таковых белорусским обществом, «с точки зрения (отсутствующей) вечности» не лучше и не хуже ценностей, избранных для себя Западной Европой, Россией, Ираком или США. Проблемой для правящей политической группы является то, что эксплицитно, внятно эти ценности никак не артикулированы и не заявлены. Собственно, в явном виде их просто нет. Есть личность главы государства, есть оставшийся от прежних времен административный и бюрократический механизм, но на месте былого идеологического монолита зияет пустота. С одной стороны, интеллектуальный и культурный ресурс нынешней власти до чрезвычайности беден, с другой, реальные задачи, которые она решает, не поддаются оформлению ни в какую устойчивую идеологическую программу.
Роль идейного фундамента играет для белорусской власти некоторый набор формул, от случая к случаю используемый для реализации конкретных внутриполитических и внешнеполитических задач («союз с Россией», «нерушимость суверенитета», «я — за батьку» и др.) Лозунги «славянского братства», «рыночного социализма», «христианского атеизма» и им подобные не выходят за пределы данной рубрики.
Если российские ультра-патриоты подпитывают свою антиамериканскую риторику теми или иными теоретическими выкладками и метафорическими образами, в основе которых лежит призыв вернуть Россию к ее особому пути и мессианскому предназначению (читай, к имперскому геополитическому формату и насильственно поддерживаемому духовному единообразию), белорусская государственная элита при всем желании не может присоединиться к этой замечательной концептуальной базе без угрозы для собственного существования.
Между тем текущую социокультурную ситуацию можно обозначить, за неимением лучшего, пока еще почти бессодержательным термином пост-постмодерн. Эволюция эпох, смена цивилизационных и геополитических кодов происходит во все убыстряющемся ритме, выпав из которого, можно навсегда и безвылазно завязнуть в параллельном пространственно-временном континууме, что, похоже, сейчас с нами и случается.
В условиях, когда постмодернистская свобода наталкивается на сопротивление, она сама может превратиться в жесточайший императив. Промоушн плюралистического либерализма обеспечивает Америка, первой обретшая статус глобальной державы или, по крайней мере, рассматривающая саму себя в качестве таковой. За светлыми идеалами открытого общества маячит носитель беспрецедентной в истории человечества военной и технологической мощи. Это факт, который еще должен быть осмыслен. Наивно видеть в ситуации вокруг Ирака, простую экономическую неувязку, связанную с тем, что США хотели бы без Хусейна распорядиться иракской нефтью. Так можно было думать до сентября 2001 года и до операции в Афганистане. Для США теперь достаточным поводом является именно то, о чем они говорят.
Ни одно из ввязавшихся в дискуссию по поводу грядущей войны государств, включая и те, которые обрушились с резкой критикой на США, не высказалось в защиту позиции Ирака. Даже на саммите Лиги арабских государств в субботу 1 марта говорилось о необходимости отстранения Хусейна от власти. Это расхождения тактического характера.
Но если Садам Хусейн уйдет вслед за Слободаном Милошевичем, с кем останется дружить Беларуси?