/Иная зона/

Торговая Федерация: В поисках своего Чужого

Как выясняется по ходу дела, июльский демарш лидеров СНГ, сводящийся к адресованному ОБСЕ ультимативному требованию оставить «гуманитарную корзину» в покое, или, скажем, осенняя навигация российских технологов и политтехнологий в Украину — далеко не разовые всплески паранойи. Скорее это эффекты осевой политики — политики стихийной и потому в каком-то смысле неумолимой.

Стержнем подобной политики, обращенной на себя, является строительство бюрократических небоскребов на фоне сноса трущоб парламентской и партийной политики, шлифовке медиапространства, словом, уничтожению, устранению и нивелированию практик, ассоциирующихся с практиками гражданского общества. И если дело ЮКОСа в контексте подобной стратегии-политики демонстрирует двусмысленный статус «частной собственности», то истерия российских СМИ по поводу оранжевого колера — двусмысленный статус «свободы слова». Стержнем подобной политики, обращенной вовне, традиционно остаются попытки склонения соседних стран к сожительству в изобретенных в Кремле военно-политических и экономических союзах при параллельных попытках недопущения этих стран к «неверным» (с точки зрения кремлевского вероисповедания) союзам (ЕС и НАТО).

Обе стратегии легко опознаваемы (собственно говоря, никогда российский правящий класс, за исключением, быть может, относительно кратковременной эпохи Горбачева-Ельцина, не занимался производством альтернативных стратегий), зеркально взаимоувязаны и весьма «прагматичны», точнее сказать, удобны — в том смысле, что экономят на умственных усилиях.

С другой стороны, циркулирующий в «кириллическом» пространстве символов ограниченный набор политических идей оказывается «адекватным» тому, что Пьер Бурдье именует habitus \\`ом, в нашем случае — габитусом русского человека. Концептуальная модель «величия на халяву» (или истерического самоутверждения в стиле Петра Великого: вот обгоним Запад, и тогда все узнают…) усваивается так называемым русским человеком с пеленок — с того момента, как он узнает, что Россия является самой большой по территории страной, не обделенной «ресурсами» (которые в силу этой избыточной необделенности можно легко транжирить — включая человеческие ресурсы), и, наконец, располагающей известным духовным превосходством — известным по той самой причине, что никому не известно, в чем конкретно это превосходство состоит. Одновременно усваиваются определенные принципы «классификации и деления» — от них трудно отказаться в пользу какого-нибудь изощренного когнитивного аппарата.

Дипломатические экзерсисы

Российские «деловые» инициативы XXI века (пусть это предложение прозвучит эпически) не исчерпываются укреплением одних постсоветских структур и проверкой на прочность других (например, СГ России и Беларуси), ликвидацией института губернских или суетой на почве украинских выборов. Достаточно указать на то, каким образом в Кремле апроприируются, усваиваются «уроки» Грузии и Украины.

В момент международного триумфа Михаила Саакашвили и Виктора Ющенко (сенаторы Хиллари Клинтон и Джон Маккейн предложили выдвинуть их на соискание Нобелевской премии мира) Москва прибегает к различного рода ухищрениям, призванным поместить этот триумф в центр «радикального сомнения» особого типа.

Генпрокурор Устинов официально объявляет о том, что уголовное преследование и. о. премьера Украины Юлии Тимошенко прекращено не будет. Смысл этого заявления понятен: если Тимошенко будет утверждена в роли премьера, мы не отвечаем за ее неприкосновенность на территории России. Довольно странная интенция на фоне активно рекламируемого Москвой стремления крепить деловые и политические отношения с Украиной по всем азимутам. Хотя, конечно, мы позабыли о том, что генпрокуратура РФ имеет склонность в определенные моменты (скажем, в деле ЮКОСа) проявлять удивительную независимость по отношению к «мозговому» и «волевому» центру. Можно вспомнить о том, как ВВП, делая обиженное лицо, жаловался испанским журналистам на то, что не может разыскать прокурора в связи с делом Гусинского. Еще бы: прокурор независим, а это означает, что в нужный момент умеет исчезать или делать «независимые» заявления.

Бессмысленное, на первой взгляд, упрямство Москвы проявляется не только в случае с Украиной. Например, на прошлой неделе российская делегация умудрилась учинить дипломатический скандал (что называется, на ровном месте) во время заседания СБ ООН в Нью-Йорке, посвященном обсуждению ситуации в Абхазии. Как подчеркивают комментаторы, заседание было рядовым и не способным существенно повлиять на ситуацию. Между тем российские представители настояли на том, чтобы не допускать посла Грузии Реваза Адамию в зал заседаний. Этот инцидент дал возможность послу Грузии созвать «экспресс»-конференцию и заявить о притеснениях со стороны России. И действительно, что такого страшного может сказать г-н Адамия? «Только правду, правду о ситуации в Абхазии!» — патетически восклицает он в ответ на собственный же вопрос.

Сутками ранее, в тот самый день, когда Михаил Саакашвили выступал в Страсбурге с новыми предложениями по мирному урегулированию в Южной Осетии и Абхазии, в Москве «неожиданно» оказались лидеры двух непризнанных республик Эдуард Кокойты и Сергей Багапш. Дуэтом они исполнили песнь о коварстве планов Тбилиси. При этом лидер солнечной Абхазии г-н Багапш, не скрывая восторгов по поводу знакомства с Эдуардом Кокойты в заснеженной Москве, заявляет, что намерен «координировать действия» с президентами непризнанных республик в Нагорном Карабахе и Приднестровье (нужно полагать, посредством кремлевского пульта управления).

Глава Приднестровской Молдавской Республики Игорь Смирнов на пресс-конференции 26 января уверял общественность, что его появление в Москве одновременно с лидерами мятежных республик — чистой воды случайность, однако его выступление было посвящено сходной проблематике и выдержано в той же стилистике, что и у господ Кокойты и Багапша. Нынешние действия Кишинева он назвал «полным набором предвоенных действий», присовокупив, что Приднестровье готово к любому развороту событий.

Все эти «спорадические» акции дополняются репликами российских официальных лиц различных уровней по поводу новой «оси зла», которую, по всей видимости, составляют Грузия, Украина и норовящая к ним примкнуть Молдавия. Руководитель исполкома СНГ Владимир Рушайло при этом активно рвется в Молдавию, беспокоясь по поводу того, что туда не приглашают эсэнгэшных наблюдателей. Которые, напомним, очень хорошо проявили себя во время минувшего плебисцита в Беларуси и негативно отозвались по поводу третьего тура украинских выборов (второй тур им, разумеется, пришелся по вкусу).

Если отвлечься от впечатления «спорадичности», которое, казалось бы, должны производить подобные акции, то несложно сделать набросок более или менее осмысленной стратегии, которой они подчиняются. Стратегия эта проста и сопричастна порядку «вечного возвращения», предписанного российскому шаблону политического изобретательства.

С Чужим vs. Хищника

Возможно, в 90-е годы Россия могла притязать на производство «транзитивных» моделей для постсоветского пространства (если, конечно, игнорировать пример бывших прибалтийских республик), 2000-е же выявили симптоматику «реального» выбора российской элиты. Об этом выборе можно было уже говорить в период странного, плохо сочетающегося с представлениями о легитимности возведения «серого» премьера Владимира Путина в ипостась, несколько превосходящую президентскую, но слегка уступающую ипостаси императора. На фоне преобразований в Грузии и Украине российский бюрократический цезаризм приобрел куда более «чеканный» вид.

И сегодня уже грузинский и украинский «инварианты» определенно сигнализируют о возможности альтернативного маршрута, не вполне увязанного с «подлинной» волей народа или «подлинной» культурой (на которые обычно любят ссылаться в целях оправдания случившегося политического порядка). Международное признание Украины и Грузии (не только стороны Запада, но и внутри СНГ) — свидетельство того, что именно эти страны фигурируют сегодня в качестве эталонов демократических преобразований на постсоветском пространстве. А это уже ставит под удар единственное достояние «клуба президентов» Содружества — «управляемую демократию», являющуюся концептуальной базой «транзитивного» склероза.

Идея «управляемой демократии», дополненная концептом «путиномики», оказывается под угрозой сразу по нескольким причинам. Во-первых, Виктор Ющенко и Михаил Саакашвили не обязаны своей легитимностью какой-то инстанции типа института наблюдателей СНГ, и, следовательно, они не включены в порочный круг «священного союза правителей». Это, во-вторых, открывает перед Украиной и Грузией возможность проведения относительно независимой политики, т. е. политики, лишь в ограниченной степени ориентированной на российский «интерес». Так, например, Виктор Ющенко заявляет в Кракове, что намерен пересмотреть соглашение, подписанное в рамках ЕЭП. Новая Украина, похоже, намерена несколько ослабить узы, связывающие ее с Россией. Следовало бы заметить, что предрекаемой российскими аналитиками экономической катастрофы в Украине не произошло; более того, украинская экономика находится на подъеме, и, по всей видимости, Запад окажет посильную помощь в проведении реформ, к которым готовится команда Ющенко. А это, в свою очередь, означает, что в будущем именно украинская экономика станет образцом для подражания в СНГ. Наконец, в-третьих: «оранжевые» идеи постепенно набирают популярность в самой России и ее ближайших пределах — а это уже подлинный источник фобий для бюрократических кланов, не готовых расстаться со своими завоеваниями, «найденными» по ту сторону поля открытой конкуренции.

Вообще говоря, ирония истории сказывается здесь в том, что Россия, настойчиво претендовавшая на производство социально-политических моделей в контексте известного пространства, опоздала к переделу символического рынка: ей не хочется следовать примеру Грузии и Украины (ее пугают подобные примеры), но в то же время не хочется занимать последнее место в построении, организуемом Туркменбаши или Лукашенко. Ей хочется доминировать любой ценой, но именно по этой причине — в соответствии с логикой диалектического подвоха — она всегда оказывается ведомой, и прежде всего — собственными неврозами. Современная Россия — это набор травм, фрустраций, которые поддаются «аналитической» обработке лишь в той степени, в которой в этих фрустрациях замалчивается что-то очень существенное.

Результатом является воспроизводство стратегий, состоящих не столько в том, чтобы действительно наладить партнерские отношения с воображаемой «осью зла», сколько в том, чтобы доставить Грузии, Украине и Молдове максимальное количество неприятностей, во что бы то ни стало продемонстрировать, что, выйдя из-под опеки Москвы, эти республики ничего не могут добиться. И напротив: успеха добиваются те, кто следует с ней рука об руку.

На этом пути и происходит поиск «странных» попутчиков, которые привечаются ровно в той степени, в которой вызывают недоверие у международного сообщества. Так, например, поскольку вероятной жертвой следующей «оранжевой революции» полагается режим Аскара Акаева, то Россия уже с трудом скрывает свои намерения оказать этому режиму «всестороннюю» помощь (В. Рушайло уже посетил Бишкек и обсудил предстоящие выборы с киргизским руководством). С другой стороны, попутчиками кремлевской бюрократии оказываются упомянутые лидеры «сепаратистского движения». Замысел, как уже сказано, состоит в том, чтобы доставить известное количество хлопот Грузии, Украине и Молдове, обставив их реформы серией «внутренних» конфликтов.

Можно вспомнить о «холодных зимах» начала 90-х, когда Россия отлучила от трубы страны Балтии. Идиотический в своем цинизме расчет Москвы сводился к тому, что люди, замерзнув, обратят свой взор на теплую Россию. Возможно единственная поправка нынешней стратегии «управляемого террора» состоит в том, что принципиальная ставка на политический реверс Грузии и Украины не делается. Важно просто дискредитировать определенную модель демократических преобразований, связать реформаторам руки, вызвать взрыв электорального недоверия — и кто знает, быть может, это приведет к «реверсивной» ротации элиты. Так российские стратеги не устают предрекать вожделенный раскол Украины (который якобы проходит по цивилизационным «трещинам», хотя если быть более точным — по зонам телевещания). Однако и здесь, вероятно, Россию подстерегает хитрость исторического разума: пытаясь управлять зонами нестабильности, она прежде сама надолго увязает в этих зонах. Кроме того, Россия начинает устойчиво ассоциироваться с «нестабильностью» и «террором» как таковыми.

Воспользовавшись известной кинометафорой, мы могли бы определить выбор Москвы как выбор в пользу Чужого против Хищника. Фильм Пола Андерсона «Чужой vs. Хищник» представляет собой своеобразный ответ на вопрос, сформулированный Антуаном де Сент-Экзюпери: кто победит — слон или удав (если объединить героев детских сказок одним контекстом)? В данном случае в кровавом поединке сходятся персонажи известных киноэпопей, однако ситуация осложняется присутствием человека: героине фильма предстоит совершить выбор в пользу одного из потенциальных врагов. Выбор в пользу Хищника осложнен тем, что это выбор в пользу высокой цивилизации, и, следовательно, в пользу определенного рода «зависимости». Выбор же в пользу Чужого хотя и сулит определенные символические приобретения (можно, например, делать вид, что олицетворяешь собой ведущее звено — ведь Чужой является всего-навсего животным, а следовательно, «поддается дрессировке», как замечает один из персонажей «Чужого» Жана Жене), но неизвестно, как с ним договариваться: интеллект и моральный кодекс Чужого — если допустить, что они имеются в наличии, — столь чужды и непроницаемы, что производят впечатление отсутствующих. Иными словами, в отличие от Хищника, Чужой не столько полагается на какие-то культурные презумпции, сколько следует модели биологического воспроизводства.

Похоже, что Россия все более склоняется к выбору второго типа. Роль «младшего брата» для нее невыносима, и потому предпочтительной представляется игра, в которой можно делать вид, что организуешь тенденции альтернативного порядка. Поразительно, как Россия быстро научается видеть мир глазами Чужого: представления о партнерских отношениях все чаще вульгаризируются до квазибиологических моделей — газовых и торговых метаболизмов, роста ВВП и пр. В итоге совершенно чужеродные для России, пугающие ее «сепаратизм» и «терроризм» становятся ее «странными» друзьями. Это момент истины в постижении уроков Беслана. То, что у кремлевских стратегов присутствует в уме, вплетается в колоритные мифосказания Александра Дугина: «Янукович — это избранный сосуд эсхатологического чуда. Но сущность чуда в том, что оно происходит очень редко. Только в чрезвычайных обстоятельствах. Но сейчас партия Януковича — это партия Абсолютного Света, евразийская версия „Хезболлы“ — „партии Бога“. Эта принципиальная „оговорка“, в общем, не нуждающаяся в ссылках на „эсхатологическое чудо“. С союзником вроде „Хезболлы“ не страшно шагать по жизни. Он опасен и несговорчив. Его все боятся. Нужно ли говорить о том, что единственный недостаток такого „Чужого“ состоит в том, что его сложно приручить?

Если же сойти со скользкого пути метафор, то сложно уклониться от вопроса о российском «прагматизме» и, разумеется, о его пределах. Склонные к теодицее политического порядка нередко ссылаются на опыт «прагматической» политики Великобритании XIX в. в отношении, скажем, Индии и Пакистана. При этом, конечно, игнорируется тот «элементарный» факт, что-то была эпоха заката колониальных империй, и подобный «прагматизм» в известной степени способствовал этому закату. Вопрос, который действительно бы следовало адресовать российской политике, состоит в следующем: почему она заимствует у Запада только худшее, игнорируя лучшее или приемлемое? Если капитализм — то образца раннего индустриализма, если прагматизм — то вульгаризированную версию Бентама. Между делом можно было бы вспомнить и о знаменитом паноптикуме Бентама — сооружении, сконструированном таким образом, чтобы наблюдатель имел возможность видеть всех наблюдаемых, оставаясь при этом невидимым. Россия, как и прежде, претендует на роль архитектора «тюрьмы народов» или, по меньшей мере, на роль главного поводыря «стабильности» кустарного изготовления.

Шантаж или революция

Похоже, все складывается таким образом, чтобы довести пророчество неоконсервативного политического философа Джона Грея до кондиции самореализации: в XXI Россия превратится в один из основных источников нестабильности на континенте. К такому выводу он приходит в результате целого ряда комплексных наблюдений, однако для того, чтобы окончательно развеять оптимизм в данном отношении (и в частности оптимизм относительно возможности экспорта демократии из России куда бы то ни было), достаточно обратить внимание на российский политический дискурс.

Порой вызывает удивление та степень, в которой многие аналитики, мобилизуемые либерально-демократическим мировоззрением, оказываются стихийными или убежденными приверженцами идей, приемлемых исключительно в перспективе российского цезаризма. Так, например, Дмитрий Быков, казалось бы последовательный сторонник «прав» и «свобод», нудно сетует в «Русском журнале» по поводу «оранжевой» революции, прозрачно намекая на несостоятельность любой революции (путь даже не кровавой). Другой пример — популярный в Беларуси Андрей Суздальцев. То, что он выгоняет в дверь под видом «тиранократии», обязательно лезет в его окно под какой-то другой личиной. Так, например, российское вмешательство в украинские выборы вписывается у него в «общепринятую» формулу оправдания посредством «российских интересов», т. е. интересов конкретного правящего клана. Казалось бы, что российская бюрократия, что белорусская — в конечном итоге все одно (особенно если иметь в виду траекторию «развития» бюрократического аппарата, располагающего всеми видами монополии), но Андрей принципиально имеет в виду какие-то серьезные различия. Эта слепота, с другой стороны, позволяет ему «прозорливо» помещать фигуры Лукашенко, Саакашвили и Ющенко в один ряд, помечая их, так сказать, одним знаковым порядком.

Та же слепота позволяет ему критиковать (вполне справедливо) стратегию ядерного шантажа, которой придерживается Северная Корея, но игнорировать саму идеологию шантажа, которая изобретена вовсе не северокорейцами. Разве только Северная Корея или Иран несет ответственность за расползание «мирного» атома по всему миру?

Вообще говоря, термин «шантажистское государство» был применен американским политологом по отношению к так называемым «гибридным» режимам на территории б. СССР [1]. По Дардену, определенным образом легитимированный, т. е. государственный, шантаж является основным средством воспроизводства властной системы в постсоветских государствах. Сама система базируется на трех «функциональных» опорах: 1.) механизм «поощрения» коррупции; 2.) унаследованный от СССР аппарат слежки для «конденсации» различного рода компромата (КГБ, МВД, различные службы безопасности, а также новая опричнина в лице «налоговой инспекции»), и, наконец, 3.) вольная манипуляция законами, которые, таким образом, становятся исключительно мягкими для «своих» (политически и экономически лояльных) и чрезвычайно жесткими для «чужих» (оппозиционеров и иных отступников).

Представленная модель выглядит довольно убедительно, хотя ей, на мой взгляд, недостает еще одной опоры, а именно: институтов «внешней» легитимации системы, в роли которой выступают различного рода союзы и, в частности, СНГ — главный гарант (sui generis) «тождества» воли доминирующего меньшинства и воли масс. Сложнее согласиться с утверждением Дардена, что данная система достаточно устойчива и в видимой перспективе не будет подвержена существенной коррозии. Дело в том, что устойчивость подробной системы определяется не только ее специфическим характером (скажем, потенциалом внутренней «прочности»), но и тем, насколько ей удается собственную специфику скрыть. В этом смысле «слабые» звенья описываемой системы — Грузия, Украина и, возможно, Молдова — в конечном счете способствуют тому, что скрытые ее стороны все более оказываются в поле публичного обозрения.

Пожалуй, с большим вниманием следовало бы отнестись к прогнозу ведущего экперта центра Карнеги Лидии Шевцовой, в соответствии с которым, Кремль будет продолжать действовать в стилистике укрепления единовластия (правящая клика уже подмяла под себя и государственный аппарат, и политическое поле) [2]. И поскольку политики в России больше не существует, российский правящий класс миновал своего рода «точку невозвращения» и теперь связан необходимостью следовать «заложенной» программе (репрессии, кадровые чистки, централизация экономики и т. д.). По словам Шевцовой, «по сравнению с российским „возвратом в холод“ белорусский режим Лукашенко может показаться субтропиками». Именно в силу того, что программа политической «моносубъектности» (как Л. Шевцова определяет политическую систему РФ) является чрезвычайно ресурсозатратной, и в особенности в современных условиях, у России будет все меньше возможностей отвлекаться на происходящее в СНГ, а в конечном счете — на происходящее внутри себя. Другими словами, Шевцова живописует своего рода динамическую схему ослабления российской власти — именно вследствие ее тяготения к определенным образом понятой «силе».

Анализ Шевцовой представляет собой редкий случай того, что в рамках доминирующего в Торговой Федерации дискурса квалифицируется как «предательство национальных интересов». В нашем случае «предательством» именуется как раз то, что порывает с принципом корпоративного эгоизма и приближается к измерению любви к patria, как ее понимает Макиавелли, — любви, базирующейся на ценности virtu, доблести, силе. Показательно, что свой анализ Шевцова осуществляет преимущественно в терминах «силы» и «слабости». Например, она рассуждает о том, что политические риски инвестирования в российскую экономику значительно выше, чем это может показаться извне. На первый взгляд, ее забота посвящена исключительно внешним инвесторам, однако это не так. Речь, в том числе, идет и о том, что правящий класс, активно подготавливающий экономический плацдарм на случай «отступления» в 2008 г., перечеркивает собственную будущность, ослабляет собственную «силу», поскольку занимается демонтажем механизма обязательств, взаимных гарантий, дискредитаций института собственности и пр.

В складывающихся обстоятельствах все меньше следует уповать на возможность мирной передачи власти — и это касается почти всех постсоветских стран. В этих условиях грузинский и украинские прецеденты приобретают особую значимость. Это примеры, дающие надежду на то, что тотальный «шантаж» может быть преодолен относительно безболезненно.

Наконец, самое важное в данном контексте: следом за Лидией Шевцовой можно утверждать, что неспособность России принести мир в условные «зоны ответственности» (а это расценивается как ее международное обязательство) может заставить Запад отказаться от молчаливого сговора с РФ по поводу ее доминирования в этой части мира. Первым свидетельством такой готовности можно считать инаугурационную речь Джорджа Буша и сделанную Кондолизой Райс «расшифровку» к ней, в соответствии с которой Беларусь (союзное государство!) включена в «ось тирании» — наряду с Кубой, Кореей, Зимбабве и Ираном. Это уже, что называется, совсем иная зона.

Примечания:

[1] Darden K.A. Blackmail as a tool of state domination: Ukraine under Kuchma // East European Constitutional Review. — Vol. 10, #2-3 (Spring Summer 2001).

[2] Шевцова Л. Россия — 2005: логика отката // Независимая газета. — № 11-12. — 21, 25 января 2005 г.