/Стена/

«Негуманное» образование (1)

В 90-е годы, когда страна еще не избавилась от «либерально-демократических иллюзий», а ее руководство хотя бы формально считалось с цивилизованным миром, в сфере образования особой популярностью пользовались темы гуманизации и гуманитаризации. Именно под этим лозунгом обновлялись учебные планы, создавались новые учебные пособия, апробировались современные методики обучения. Сегодня другие темы и приоритеты, однако это не означает, что проблема гуманитаризации уже решена, и наша школа вдруг стала гуманной.

* * *

Как известно, один из самых сложных вопросов общественной жизни — «чему и как учить в школе». В нем каждый чувствует себя «стратегом». И дело не только в одном лишь досужем любопытстве. Так же как и политика, образование затрагивает каждого. Мы все в этом споре и «судьи» (родители), и «потерпевшие» (вчерашние ученики и студенты), а кое-кто и «обвиняемые» (преподаватели).

Образовательную реформу (ставшую уже перманентной) можно оценивать по-разному. Оптимисты отметят ее достижения, пессимисты — неудачи. Но есть проблема, которую нельзя не заметить. Школа так и не стала любимым местом для ее обитателей. Ученик и учитель в массе своей по-прежнему ходят туда с неохотой.

Белорусская школа остается «советской». По своим методам, стилю деятельности и, самое главное, царящей в ней атмосфере. Реформирование в этом смысле мало что изменило. Здесь по-прежнему озабочены «количеством» — число изучаемых предметов, нагрузка на ученика и преподавателя, требования министерства постоянно растут. Главным критерием оценки остается полученная (заученная?) сумма знаний. Учитель и ученик играют привычные роли начальника и подчиненного. Положение самого учителя в отношениях с руководством остается прежним — бесправным и опекаемым.

Школа напоминает машину, потерявшую управление. У нее нет хозяина (водителя), способного видеть ее проблемы целиком. При введении новых (равно как и ликвидации старых) предметов, написании учебников, увеличении или сокращении нагрузки каждый участник педагогического процесса «тянет одеяло на себя». Об интересах ученика заботиться некому. К реформе привыкли и не ожидают от нее чего-то принципиально нового. Масштаб нововведений постепенно мельчает. На смену стратегическим задачам начала 90-х — коренного изменения планов, стиля, форм и методов обучения — пришли проблемы частные (мелкие). Наиболее «важными» из них в последние годы стали вопросы «пятидневки» и «десятибалки». Набившая оскомину «воспитательная функция» педагога сводится к подготовке школьника в вуз («Учись хорошо, иначе пойдешь на завод»).

* * *

Сама постановка вопроса о необходимости гуманизации образования может показаться парадоксальной. Разве может образование быть негуманным? Когда и каким образом оно стало таким? Кто в этом виноват? Эти вопросы сопровождают школу буквально с момента ее возникновения. Во все времена она была и остается элементом системы власти, одним из средств контроля государства над индивидом. Каждая эпоха детерминирует свой тип власти и обучения, свою систему наказаний и контроля. Французский философ и социолог М.Фуко убедительно показал, как школа, наряду с тюрьмой, становится важнейшим звеном в системе «дисциплинарных практик». В каком-то смысле гуманизация образования всегда будет представлять собой недостижимый идеал, к которому можно лишь приближаться. В процессе преподавания неизбежна унификация, подчинение единичного всеобщему, уникального (личностного) — стандартизированному. Современная педагогика находится в поисках новых форм (технологий) обучения, способствующих индивидуализации учебного процесса, повышению в нем роли творческих, личностных начал.

Белорусской школе до этих «нововведений» пока далеко. Нынешняя модель образования не соответствует даже действующей Конституции. Вместо ценностей демократии школа несет в себе рудименты советского прошлого. Процесс гуманизации и гуманитаризации учебного процесса наталкивается на скрытое или явное противодействие со стороны всех участвующих в нем агентов — (1) государства, (2) общества, (3) самой школы.

Государство

Оговорюсь, что мы сразу оставим в стороне тот «критический» подход, согласно которому всякая школа носит властный, подавляющий характер. Действительно, утверждение либерально-демократических ценностей отнюдь не означает, что проблемы школы на Западе полностью решены. В противном случае не было бы протестных молодежных движений 60-х, гневных упреков учителю (вспомним альбом Pink Floyd « The Wall „). В Англии, известной традиционной суровостью обращения с детьми, от физических наказаний отказались лишь в ХХ веке. В американских школах тоже хватает конфликтов — вплоть до кровавых инцидентов с оружием. Однако обсуждение этих вопросов мало что дает для понимания проблем современной белорусской школы. (Разве что лишний раз порадует комментаторов БТ, с радостью смакующих любую проблему Запада.) В нашей стране господствует недемократический режим, который порождает недемократическую школу со всеми вытекающими…

Как известно, система государственного образования служит механизмом передачи подрастающему поколению господствующих в обществе ценностей. Государство как инстанция, призванная выражать общественные интересы, всегда стремится играть в этом процессе ключевую роль. Однако в зависимости от типа политической системы эта роль может быть различной.

Если использовать современную (нашу местную) терминологию, то характер взаимоотношений школы и государства определяется «государственной идеологией». В ней оговариваются условия «общественного договора», который заключается между властью и обществом. Текстуально она закреплена в государственной Конституции. Согласно этому документу в обществе происходит «распределение ролей» между властью и гражданами, регулируются возникающие конфликты, выстраивается стратегия общественного развития. В ней аккумулированы базовые общественные ценности, в отношении которых предполагается наличие общественного согласия (консенсуса). Эти ценности и должны быть положены в основу системы государственного образования.

Согласно Конституции Беларусь является «демократическим правовым социальным государством». Однако модель взаимоотношений государства и школы здесь воспроизводится совершенно иная, доставшаяся в наследство от СССР. Своими корнями она связна с «идеальным» государством Платона, с картинами идеального строя социалистов-утопистов (особенно «Городом солнца» Томмазо Кампанеллы), сочинениями видных советских педагогов. Рассмотрим ее основополагающие характеристики.

Монополия на истину

Тоталитаризм подчиняет всех единой цели. Эта цель может быть аристократичной, как у Платона, «возвышенной и гуманной», как у коммунистов, либо «приземленной» и «прагматичной», как сегодня в Беларуси. В любом случае есть те (тот), кто эту цель знает и воплощает в жизнь. У Платона этим знанием обладали философы. Простым людям доступно лишь мнение. В советское время роль «знающих» играли идеологи коммунистической партии (авангарда общества). Сегодня это просто чиновники. Во всех случаях это люди «государственные». Именно поэтому, когда речь заходит о реформе образования, решающий голос по-прежнему остается не за родителями (гражданским обществом), но за министерством образования либо президентом. Вот почему любой чиновник от образования по определению «знает» лучше, чем «рядовой» учитель.

Претензии белорусского государства на монополию в сфере знания отнюдь не означают, что оно (государство) действительно «знает» что-то такое, чего «не знает» общество. И то, и другое вот уже который год находятся в поисках национальной идентичности и в этом смысле равны в «незнании». Монополия государства на истину сохраняется по форме. А форма, как известно, более устойчива (а порой и более значима), чем содержание. Можно учить математике и воспитывать толерантного человека. И наоборот — можно проповедовать идеи добра и справедливости, но в такой форме, что вырастают пьяницы и преступники. Монополия государства и учителя (как его представителя) на истину позволяет сохранять главное — атмосферу советской школы с ее иерархией, зубрежкой, бездумным выполнением указаний сверху.

Монополия на истину делает бессмысленной всякую вариативность содержания. Все нововведения сводятся к методике, не затрагивая раз и навсегда установленных канонов. Впрочем, страдает и методика. Под вопросом оказывается такая форма активного обучения, как дискуссия. О чем спорить, если истина уже открыта и дело заключается лишь в том, чтобы ее «выучить»?

Данная установка накладывает отпечаток и на то, как учащиеся (студенты) и преподаватель размещаются в классе (аудитории). Они сидят лицом друг к другу как бы по разные стороны баррикад. Учитель «знает» и «дает», ученики «берут» и старательно воспроизводят в своих ответах. Их расположение в затылок друг другу (как в армии) исключает обмен мнениями. Все равны перед «начальством». Современные методики активного обучения не случайно начинают с того, что ломают привычную «картину» класса. Участники учебного процесса располагаются в форме круглого стола, потому что равны в своем праве иметь свое мнение. Никто не обладает монополией на истину. Тем более, что в современной парадигме обучения знание не дается в готовом виде, предполагается его поиск и обсуждение. Вопросы социогуманитарного характера вообще не предполагают однозначных ответов. Здесь всегда есть место мнению, всегда остается возможность выбора.

Монополизация истины налагает на учителя очень высокую ответственность — непогрешимым быть нелегко. Такой подход всех «напрягает» и неизбежно сказывается на формах и методах преподавания. Учитель боится (не имеет права) сказать «не знаю». Иначе он подрывает свой авторитет как человека «все знающего». Он болезненно реагирует на вопросы учеников: «Проверяете меня, что ли». Казалось бы, задающий вопросы демонстрирует повышенный интерес к предмету и уже тем самым достоин если не поощрения, то хотя бы поддержки. Дополнительные вопросы свидетельствуют о том, что учителю удалось добиться главного — «разбудить» ученика в его тяге к знанию. В нашей школе, напротив, задающий вопросы оказывается в психологически дискомфортной ситуации.

С одной стороны, в глазах товарищей по учебе ты выглядишь либо «тупым», либо «слишком умным». (В «простой», не престижной школе (ПТУ) нередко существует установка на высмеивание отличников. Подобно тому, как в армии высмеивают тех, кто выслуживается перед начальством. Сказывается низкий социальный статус учащихся и низкая ценность образования.) С другой — в глазах учителя, который ждет от тебя «простого воспроизводства», ты либо плохо соображаешь (не усваиваешь с первого раза), либо, что еще хуже, пытаешься поставить учителя в тупик («строишь козни»). О проявлении чистой любознательности речи нет. Порой и сам учитель, выбравший специальность по указке родителей или конъюнктуре вступительных экзаменов (низкий конкурс), уже забыл, что это такое.

Учет и контроль

Согласно классикам марксизма-ленинизма, «учет и контроль» является основой справедливого общественного устройства. Философский фундамент такого подхода положен еще Платоном. Принцип методологического эссенциализма утверждает скрытость истины от глаз обывателя (мнение редко совпадает с истинным знанием). «Природа прячется», и для того, чтобы ее постичь, необходимо обладать соответствующими знаниями и способностями. Обычному человеку свойственно ошибаться, поэтому он нуждается в постоянном контроле со стороны тех, кто «знает». Научный коммунизм поставил в центр мироздания «простого» человека и вместе с тем был пронизан недоверием к нему, к его способности самостоятельно (без унизительной опеки) мыслить и принимать решения.

Политика повсеместного и постоянного учета и контроля привела к тому, что в учебном процессе доминирует не столько усвоение знаний, сколько их проверка. Учитель озабочен не столько объяснением и проработкой материала, сколько контролем над успеваемостью. Долгие опросы либо частые контрольные не способствуют пробуждению интереса к предмету («один отвечает, остальные скучают»). Если провести аналогию с юриспруденцией, то здесь уместно вспомнить принцип презумпции невиновности. В правовом государстве никто не должен доказывать свою невиновность. «Пусть останутся не наказанными преступники, чем пострадает хотя бы один невиновный».

Аналогичным образом и демократическая школа утверждает своего рода презумпцию знания. Это значит, что главным в учебном процессе должно быть постижение нового, пробуждение интереса к знанию. Если учитель стоит перед дилеммой — проводить опрос или организовать игру для лучшего усвоения материала, у него не должно быть сомнений в выборе последнего. Наша школа по-прежнему базируется на презумпции контроля. Это когда учитель прежде всего озабочен тем, чтобы не «отсиделся (остался не пойманным) двоечник». Даже если это явно не на пользу остальным. Вот и высиживают часами на уроках ученики, скучая и дожидаясь своей очереди «отвечать». Если же учитель пренебрегает этим занятием, первый же проверяющий строго укажет ему на недостаточное количество оценок, т. е. на его «плохую работу».

В последние годы опека государства над школой и вузами постоянно усиливается. Растет количество заполняемых бумаг, журналов, отчетов. Бюрократизация учебного процесса исключает всякое творчество. Еще недавно мои коллеги в одном из университетов с удовольствием принимали участие в ежегодном конкурсе педагогического мастерства — на лучшую лекцию и лучший семинар. Сегодня от этого хлопотного мероприятия администрация отказалась. Зато появился целый отдел идейно-воспитательной (идеологической) работы, вынужденный заниматься переливанием из пустого в порожнее. На кафедрах появились дополнительные журналы, в которых фиксируются проведенные занятия, еженедельные идеологические часы, посещение общежития и пр. Не секрет, что одна из немногих возможностей для учителей школ узнать о современных методиках обучения и повысить свою квалификацию была связана с деятельностью различных зарубежных фондов. Они финансировали организацию разнообразных научно-практических семинаров и летних школ. Постепенно эти организации были изгнаны из страны. Недавно декретом президента были введены дополнительные правила согласования всех подобных мероприятий с Министерством экономики. Страх перед революцией бьет по педагогам.

Контроль, как и всякая опека, имеет своих сторонников. Для многих учителей это хорошая возможность не думать. Достаточно выполнять указания вышестоящих инстанций. Можно не напрягаться в поиске нового, отбарабанил — и занимайся своим делом (подработка, дача, хобби). Вот почему в белорусской (высшей и средней) школе так много случайных людей, для которых преподавание является не призванием, а ремеслом. Многие из них не блещут педагогическими способностями, несдержанны в общении с учениками, да и общеобразовательный уровень не всегда соответствует современным требованиям. Но они «непотопляемы», потому что добросовестны в том, что требует государство — выполняют план, вовремя предоставляют отчетность, обеспечивают дисциплину. Мнение «потребителя» (ученика, студента) особого значения не имеет, а начальство они вполне устраивают. Удержать молодежь подальше от политики, наказать по всей строгости у них получается даже лучше, чем у талантливых экспериментаторов.

Такими же случайными нередко являются и руководители — от директора школы до министра. От них требуется умение выполнять директивы, решать хозяйственные вопросы и держать в узде педагогический коллектив. Обширные познания, талант педагога, восприимчивость к новому, коммуникабельность и прочие «штучки» даже мешают.

Доминирование «проверочного» обучения породило и новый тип ученика. В старших классах школы он упорно долбит на «красный аттестат», не досыпая, сидит за учебниками, скрупулезно подсчитывает необходимые баллы. Затем занимается «выбиванием» (выпрашиванием) оценок в вузе. Преподаватели не перестают жаловаться на то, как изменилась психология современного студента. Сегодня в погоне за нужной отметкой он готов использовать самые разнообразные средства — от слез и выдуманных болезней до откровенных угроз и шантажа («выброшусь в окно»). В прошлом студенту и в голову не приходило выпрашивать оценку у преподавателя. Уже хотя бы потому, что обучение считается каким ни есть интеллектуальным занятием, поэтому предполагает соответствующие формы поведения. Пиетета к педагогу было больше, как и доверия к самому факту оценки. Она воспринималась как более объективированная, а потому менее спорная. Ну не станете же вы просить продавца в магазине, чтобы он продал вам молоко подешевле.

Идеология

В 90-е годы белорусская школа оказалась в парадоксальной ситуации. Опекая по всяческим мелочам, государство бросило учителя на произвол судьбы в таком важном деле, как воспитание. Школа оказалась в состоянии ценностного вакуума и утратила способность выполнять свою воспитательную миссию. (Напомним, что в демократическом обществе она выражается в воспитании демократической гражданственности и всех сопутствующих ему качеств — развитого правосознания, патриотизма, толерантности, способности к диалогу, нетерпимости к насилию и др.) Вместо воспитания гражданина она в лучшем случае воспитывала абитуриента. Учитель потерял ценностные ориентиры, беспомощно пытаясь разобраться в сложностях современного политического процесса. «Кто прав в споре — президент или оппозиция? Какие ценности должна проповедовать школа — советского прошлого или западной либеральной демократии?»

Но свято место пусто не бывает. Образовавшуюся брешь залатали «государственной идеологией». Сегодня в каждом классе висят национальные флаги, тексты гимна и, конечно, портрет президента. Смысл воспитательной работы сводится к «простым и понятным истинам» — «мы не хуже других», «мы лучше других» и все это у нас есть лишь «благодаря президенту». Лекарство оказалось хуже болезни. Отсутствие воспитания сменилось «антивоспитанием» (по сути, моральным развращением). Сегодня «государственная идеология» воспитывает либо циничных членов БРСМ, либо глуповатых ура-патриотов (для которых все свое лучше, чем чужое). Подобного рода воспитательная работа подрывает и без того невысокий авторитет учителя, вынужденного «врать прилюдно».