Середина прошлой недели была ознаменована массовым информационным бумом по поводу заявлений официального Минска. Гудели сети интернета и линии телекоммуникаций. Полосы газет активно предлагали читателям жареных «колобков». Вновь из «белого» (или какого там, неизвестно) зала белорусского президента прозвучали, как выражались информационные агентства, сенсационные заявления.
Все они были связаны с одним событием — обсуждением на совещании у белорусского президента вопросов использования российского рубля в качестве единой валюты Союзного государства. И вопрос не был из ряда неожиданных, поскольку сроки, о которых шла речь, предварительно оговаривались соглашением 2000 г. К тому же накануне Минск посетил министр финансов РФ А. Кудрин, который встречался по этому вопросу лично с президентом. (Правда, готовность российской стороны к такому «форсированному» переходу договоренностей в плоскость практики несколько обескуражила г-на Прокоповича, но это, как говорится, его проблемы, как и проблемы системы, в которую он включен).
Что же тогда составило суть сенсации или эксклюзива, если угодно?
То, что президент увязал введение российского рубля со всем комплексом экономических договоренностей? Но это аргумент из колоды отыгранных карт, ибо претензии по выполнению заключенных договоренностей имеются у обеих сторон. Опасения А. Лукашенко вызваны другим. Экономисты-аналитики утверждают, что введение российского рубля влечет за собой непредсказуемые последствия для Беларуси, а при продолжении нынешнего экономического курса тем более. И связаны они со всеми «прелестями» инфляции, сокращениями социальных программ и признаками «шоковой терапии» (против чего боролись, спрашивается?). А курс пока менять не предполагается. Если, конечно, не принимать за изменение курса объявленные приоритеты жесточайшей экономии на предприятиях (вспомните «экономика должна быть экономной» — это из недалекого советского прошлого) и ставку на внутренние инвестиции (что-то я не помню ни одной страны, которая из такого критического положения смогла выйти за счет внутренних ресурсов, включая любимый сердцу президента Китай).
В любом случае — меняй курс, не меняй — надо будет работать в новых условиях: экономический ресурс уменьшается (а соответственно и политические возможности), а ответственности больше. Отсюда и торг по всем направлениям.
Поэтому не могут выглядеть сенсацией и заявления белорусского президента о том, чтобы «были гарантии в плане каких-то властных, не каких-то, а властных рычагов… Нельзя ввести валюту, не решая другие вопросы: вопросы обороны, внешней политики, единого курса…»
Конечно, пресловутые «властные рычаги» не дают покоя, также как и положение международного изгоя, в котором оказалась Беларусь. Что же она сегодня должна в одиночку отбиваться от проклятых империалистов «всех мастей»? Но ведь это уже почти былинная история. Да и по силам это пока белорусскому лидеру — дайте только «третий срок», потому что не готов, оказывается, В. В. Путин пустить на свое «политическое поле» А. Г. Лукашенко. Нет, не только его (не себе же хочет А. Г. Лукашенко обеспечить такую возможность), но и всю «королевскую рать», которая названа, заметьте, поименно и которая «не глупее… Лукашенко, а во многом умнее», правда, «в своих вопросах». А так, чтобы по всем вопросам нашелся кто-то масштабно умный, так этого пока, увы, нет. Вот и приходится опять утруждаться Александру Григорьевичу — проводить референдум, спрашивать у народа «Я ль на свете всех милее». Стоит привести слова Александра Григорьевича дословно, право же это не ново, но как звучит! «Референдум нужен будет только Лукашенко, чтобы спросить у народа разрешения, можно ли ему участвовать в очередных выборах. Вот и все. Вот для чего нужен референдум (наконец-то, признался, фу, зачем так долго мучился? — авт.). Если мы придем к этому, то я обязан у народа спросить, разрешит он мне участвовать или не разрешит. Но если мы демократическое государство, почему мы должны запрещать? Наверно, не надо. Но для этого надо изменить соответствующую норму Конституции. Правильно? Но это у народа надо спросить. И не надо тут разного рода спекуляции, что Лукашенко ради своей личной власти продает страну».
Спекуляций действительно не надо: не продается страна, она нужна для Лукашенко, чтобы на ней сидеть — прочно и навсегда (в другую же не пускают).
Но и это известно и, как уже сказано, не может претендовать на сенсацию. Сенсацией было бы заявление, что интеграция в этом виде зашла в тупик, и что в этих обстоятельствах белорусский президент не вправе претендовать на то, чтобы и дальше вести страну к еще большему тупику, и что есть другие люди (хотя бы из названного списка), которые могут предложить что-то иное, и он, президент, уступает им место (такой небрежный российский вариант с преемником).
Похоже, однако, что Беларуси это не грозит. Потому что после долгих и несмелых вопросов «могу — не могу», «должен — не должен», президент уверено напоминает, что он главный стабилизатор всех кризисов. «И потом, я хочу просто определенно сказать, что если оппозиция или другие, может, кто-то из нашей команды, будет создавать в стране дополнительную нестабильность, и страна будет двигаться динамично не к спокойствию, а в обратном направлении, то вот это — фактор, который заставит меня более активно работать на то, чтобы остаться у власти». И это тоже известные тезисы: оппозиция, конечно, не дает по-прежнему стать Беларуси благополучной. И это заставляет Лукашенко бросить все оставшиеся силы на алтарь служения народу.
Одна неувязочка. Как, это у нас (!), оказывается, есть «дополнительная нестабильность»?! Значит в самой наистабильнейшей стране на всем пространстве СНГ и Восточной Европы у самого стабилизаторнейшего из президентов существует, по его же признанию, нестабильность, которая чревата еще дополнительной, «динамично» двигающей ее «не к спокойствию», а «наоборот». Просто когнитивный конфликт какой-то. Так и хочется спросить, так что же у нас все-таки? Может страна и не движется вовсе, тем более динамично? А может, движется, но не в том направлении и не динамично? (Наверное, это и есть эксклюзив, который будет определять моду в этом сезоне. Но вряд ли это тянет на сенсацию).
Я бы, конечно, могла посоветовать, отбросив все условности, прямо сказать народу: «Хочу еще раз быть президентом. И все тут». Нравится –не нравится, а с этим придется считаться. И далее идти ва-банк, по формуле «увидеть третий срок и…», ну, как там заканчивается фраза о Париже. Ну, не сразу, конечно, ну, уж это как получится, потому что предвосхищение политической смерти от неумеренной жажды власти было хорошо подмечено одним из наиболее остроумных из политиков У. Черчиллем: «Диктаторы ездят верхом на тиграх, с которых боятся слезть, а тигры между тем становятся все голоднее».
Впрочем, это заслуживает особого разговора. В связи с заявлениями о «сдаче» или «продаже» страны, проведении референдумов в этой самой стране возникает интересная конфигурация, не учитывать которую в будущих кампаниях нельзя.
Речь идет о ресурсах общественной поддержки и протеста интеграции вообще и в соотношении с демократией в частности. Так получилось, что в начале интеграционных процессов, когда интеграция обозначилась в политике двух стран в виде привлекательной декларации, ее содержание — как для белорусского, так и для российского народа — имело важные психологические эффекты (воссоединение связей народов бывшего СССР, да еще и славянских амортизировало возникшие конфликты идентичности). Однако для белорусов уже тогда значимой являлась и экономическая составляющая интеграции, с ней были связаны надежды на улучшение экономической ситуации. Политическая же составляющая союза с Россией никогда не имела в общественном сознании белорусского населения четких очертаний (что отличало общественное мнение от позиций правящей элиты). Отсюда социологические опросы фиксировали противоречивые ответы респондентов на различные вопросы анкет: от восстановления (обновленного Союза) 30–35% в 1997 г. до союза независимых государств 24,5% и добрососедских отношений двух стран — 41,4% (НИСЭПИ). Союзнические отношения между двумя странами, однако, всегда поддерживали от 50 до 53% респондентов, в то время как противниками их выступало от 26 до 34% (вопрос о голосовании на гипотетическом референдуме об объединении Беларуси и России). А по данным «Евробарометра», в 1997 г. более 76% белорусов связывали свое будущее с развитием отношений с Россией.
Однако эти ориентации всегда были связаны с экономической конъюнктурой российского рынка и со степенью конфликтности российских территорий. Показательно в этом смысле резкое повышение количества респондентов, отдавших предпочтение независимому добрососедству Беларуси и России союзу двух стран сразу же после падения российского рубля в 1998 г. (50,8% против 28,1% в 1998 г., в сравнении с 34,5% против 26,2% в 1997 г.). Характерно также, что при Ельцине количество тех, кто предпочитал добрососедские отношения между двумя государствами союзу независимых государств, выражалось в цифрах: соответственно 41-51% против 28-33%.
С приходом к власти Путина картина значительно поменялась: в пользу союза высказывается сегодня соответственно 45-49% против 26,5-36% (за добрососедские отношения). При этом кроме экономических ожиданий, которые остались приоритетными в мотивации голосования за союз, появились и иные мотивы, а именно: политические, связанные с развитием демократии в двух странах; здесь при сравнении Беларусь остается в проигрыше: 56,3% считает, что Россия добилась больших успехов в развитии демократии, 17,3% считает, что первенство принадлежит Беларуси. На общественное мнение оказывает влияние не только большая свобода слова и картина российских выборов, но и удачное позиционирование Путина в европейской политике. В силу этого, например, европейские ценности и стандарты стали более узнаваемыми (проективными) и для белорусов. Если в 2000 г. в качестве наиболее предпочтительного варианта внешнеполитического курса 37% опрошенных жителей Беларуси видели в интеграции с Россией, 38,8% — в ориентации на Россию и на Запад одновременно, а 15,5% — в ориентации на вступление в ЕС (НОВАК), то в конце 2002-начале 2003 гг. вступление Беларуси в ЕС одобрило бы около 60% респондентов (НИСЭПИ), а по последним данным, эта цифра превысила 80%.
Иными словами, российский вектор в общественном мнении белорусов связан сегодня с приверженностью России не только экономическим преобразованиям, но и принципам демократии и правам человека, последовательной линией на полноправное вхождение в Европу. Так, по оценкам НИСЭПИ, сегодня исчезает однозначная корреляция между сторонниками рынка, демократии и независимости. И если раньше среди сторонников интеграции противники Лукашенко составляли 18,6%, то сегодня их количество равняется 32,8%. Также в сторонниках интеграции прибавляется и тех, кто предпочитает рыночную экономику.
Эти изменения создают весьма подвижные линии в использовании интеграционной карты, как со стороны белорусской администрации, так и со стороны российской. Судьба демократии и независимости Беларуси сегодня будет решаться в сложной конкуренции между этими двумя ценностями. Не зря же белорусский президент пригласил к участию в обсуждении вопросов единой валюты некоторых участников оппозиции, одновременно предупредив, что если оппозиция будет создавать нестабильность, то он вынужден будет добиваться продления своих полномочий на новый срок. Раскол, которого пока еще не существует визуально в публичной политике, вполне может стать визуальным и определить итоги будущего референдума.
Та часть оппозиции, для которой более важными оказываются ценности независимости (даже в угоду существующему режиму), вполне может быть призвана под знамена Лукашенко во имя спасения независимости страны (еще не понятно, почему пока не задействована фигура Позняка). И тогда третий срок будет подан как единственная возможность эту независимость отстоять (возможно, кому-то даже будут предложены портфели в правительстве). Та же часть оппозиции, которая отстаивает последовательную демократию, будет заклеймена как непатриотичная, даже если она и не против независимости.
В то же время многие комбинации зависят и от российских политиков. Сегодня понятно, что Россия не будет бороться за белорусскую демократию. Она решает свои вполне прагматичные вопросы и вряд ли при благоприятных для себя обстоятельствах будет озабочена тем, какой срок нарисовал себе белорусский политик. Излишний прагматизм и пренебрежение демократическим имиджем, который Россия пока еще имеет в глазах значительной части белорусской элиты и населения, может надолго разочаровать некоторых сторонников интеграции с ней. И… сделать ресурс демократии уязвимым. Излишнее экономическое давление на Беларусь также палка о двух концах, так как любая угроза ухудшения экономической ситуации в Беларуси очень болезненно отразится на общественном мнении белорусов, которым не представляет большого труда «впиарить» в головы российский корень зла.
Пока же группа российских VIP-аналитиков-пиарщиков пытается определить вес белорусской интеграционной карты для будущих выборов в Госдуму и, конечно, российского президента, прекрасно осознавая, что она становится все менее значимой в будущей игре. Поэтому колода тасуется с учетом более крупных и имеющих больший вес для европейской политики Путина фигур, того же Кучмы или Назарбаева. А к белорусской «шестерке» все попривыкли. Главное ее вовремя сплавить, чтобы не мешала более крупной игре. Мелочь, а испортить партию может.
Именно поэтому для России вопрос о введении российского рубля — это вопрос времени, для Беларуси же — вопрос судьбы. Может быть, поэтому в белорусских СМИ расценили все происшедшее как сенсацию, хотя и узнаваемую. И может быть, осознавая, что «тигр становится все голоднее», а колобок уже достаточно напутешествовался в «политических полях», на пути его появится действительно сенсация в виде, например, Г. Василевича с его «особым мнением» о третьем сроке. А может Л. Ермошина с ее «основным инстинктом» к справедливости и истине? Шутка.