/Дао

Девятый вал социализма, тоталитаризма и авторитаризма

Предсказать развал СССР можно было с полной уверенностью. Информация «шла в руки», если было бы желание обратить внимание на 12-летние циклы в развитии нашего политического и экономического пространства. Думать глобально и действовать явно не локально.

Логика процессов остается прежней. Алгоритмы движения к ценностям, какими бы противоречивыми они ни были, определяют суть изменений в мире. Беларусь не является в этом отношении исключением. Она явно задержалась на стадии социалистического равенства и справедливости в лучших советских традициях. Это и вопрос, и ответ о том, что и когда может произойти.

Несвобода, как форма справедливости и ее алгоритмы реализации

В какой-то момент времени социум, причем не только белорусский, получил возможность пройти тест на идентичность. Для нашей страны и ее соседей такая возможность открылась в последние 15 лет. Как мы понимаем себя, страну, исторический выбор и свое ближайшее будущее, стало важно именно в последние годы. Элиты, формируясь и деформируясь, создали значительное количество образов прошлого и будущего, что стало для них особой формой самоудовлетворения. Не отстает в этом промысле и белорусская политическая элита, ее различные касты и группы. Склонность к переменам у элиты и общества разная, что также «действует на нервы» и рождает комплексы неполноценности и у политиков, и у лидеров общественного мнения.

То, что происходит с нами, будет более точно классифицировано значительно позже. В нашей же «сиюминутности» пока присутствует желание опередить время и грудью проложить дорогу в новое будущее, которое представляется прекрасным. Сомневаться в благих намерениях элит разных стран не приходится. Это данность и политическая, и психологическая. Однако история развития идей и политической их прагматизации свидетельствует о наличии определенного алгоритма изменений.

Европейский путь в будущее в прошлом веке складывался под значительным влиянием идеологии марксизма, социалистической концептуализации настоящего и будущего. Особенностью было то, что социалистическое «аксиологическое пространство» теоретически дистанцировалось и до сих пор дистанцируется от авторитаризма и тоталитаризма. «Чистый» социализм и коммунизм не имеют ничего общего с тоталитаризмом. Так всегда считалось в самих рядах коммунистов и социалистов различных направлений. Однако политические реалии «реального социализма» в тех или иных формах самым тесным образом были фундированы тоталитаризмом и авторитаризмом. Причем, дело не в восточной или западной интерпретации коммунизма и социализма. Вектор социальной справедливости, доминирующий в аксиологической системе координат коммунизма и социализма, сам по себе не нес авторитарной оболочки. Но социальная справедливость стала генератором противодействия свободе человека. Речь идет не просто об экономической свободе, а о свободе как самоценности и некоего абсолюта, если она вообще может быть абсолютом.

Движение к справедливости, столь нежно обожаемое в Беларуси, точно также после развала «большого социализма» сформировало мутантную систему ценностей, где несвобода поощряется и приветствуется. В нашей стране даже не понимают сути того, что в социал-демократической ортодоксии западного типа, называется «недостойные человека зависимости». Мы до этого не дошли, не идентифицировали в себе, в своем обществе именно эти зависимости, ставящие нас на уровень ниже в цивилизационном отношении.

Впрочем, это не только наша особенность. Германия и другие европейские страны аналогичным образом обменивали свободу на справедливость, но именно ту справедливость, которая генерировала и абсолютизировала несвободу. Оболочкой такого выбора была модель национального социализма, точнее национал-социализма, который вызвал коллапс демократии в этой стране и привел Европу в состояние войны. Впрочем, война с успехом стала мировой, и это также показало, во что обходятся человечеству те или иные теоретические конструкции.

Более наглядно генезис «несвободы» как практического феномена можно алгоритмизировать на примере европейских стран прошлого и начала этого века — посредством выявления так называемых «точек исторической бифуркации», которые прошли через жизнь нескольких поколений нашей страны, ряда европейских государств. Особенно интересно то, что эти точки бифуркации имеют свой алгоритм, составляющий примерно 12 лет. Такие циклы, как биологические, так и экономические известны в науке и они хорошо подтверждают связь космогонического, биологического и социального в жизни нашей планеты, а не только и не столько европейцев и белорусов.

Итак, историческая алгоритмизация по 12-летним циклам представляется следующей.

график

Обращаем внимание на то, что в нашем исследовании мы не говорим об особенностях демократического, либо национального социализма, либо реального социализма или неокоммунизма. Скорее следует обратить внимание на несвободу в ее реалиях авторитаризма и тоталитаризма. Именно «несвобода» как социальный и политический феномен столь интересно определяет специфику Беларуси в наше время. Если бы речь шла только о проблемах электорального поведения, выборе президента или парламентских гонках, то можно найти сотни объяснений тому, что имеет место в Беларуси и кто в этом виноват. Что же делать — об этом говорится гораздо меньше.

С другой стороны, может ничего и революционного делать не надо. Не стоит рвать на себе рубашку и звать на ценностные и идейные баррикады. В стране развивается собственная, но прогнозируемая логика движения, смены систем ценностей, социальных стереотипов. Параллельно происходит и смена генераций элит. Явно или не очень, но это идет. Алгоритм изменений не обходит стороной и нашу жизнь.

Волновая и циклическая динамика социума: цунами по имени «социализм и справедливость»

Мы, как страна, жили и живем в общем историческом процессе, который разными «силовыми» полями создает формы политической и экономической своеособенности. То, что ближе всего было Беларуси и отразилось на жизни последних поколений, связано именно с данной динамикой. Конечно, жителям Камчатки или Чукотки данные исторические циклы менее интересны и менее всего заставляют связывать собственную историю с отмеченными циклами. Нам же это важно в первую очередь. Волны такой динамики прошли через страну, чаще даже накрывая население небольшой Беларуси с головой. Этот исторический процесс был подвижен.

Как цунами прошли 3 больших волны, сформировалось семь циклов от возникновения СССР и «Октябрьской революции» до распада Советского Союза. Впрочем, этим дело нашей несвободы не закончилось. В равной степени мы можем говорить о несвободе ряда европейских стран, включая и те, которые по привычке называются цивилизованными. При этом надо признаться: слишком велика инерция таких тектонических сдвигов. Атаки террористов в Европе уже вызвали новый виток движения к несвободе, что вряд ли можно было ожидать 10-15 лет тому назад.

Что же конкретно сказывается в новейшей истории? Во-первых, наличие волновой динамики. Во-вторых, цикличность с разной степенью интенсивности. Итак, проинтерпретируем ситуационно эту циклическую динамику.

Циклические алгоритмы

  1. 1917-21 — военный коммунизм в СССР (России, Украина, Беларусь). Начало формирования авторитаризма и тоталитаризма.
  2. 1933 — национал-социализм в Германии, создание европейского варианта авторитаризма и тоталитаризма
  3. 1945 — крушение европейского тоталитаризма и начало «советского» социализма в Европе
  4. 1956 — Венгрия — кризис коммунизма и артикуляция «гуляшный социализм»
  5. 1968 — Чехословакия «социализм с человеческим лицом»
  6. 1980 — Польша — кризис восточноевропейской модели социализма
  7. 1992 — крушение СССР — общий кризис социализма
  8. 2004 — Украина — оранжевая революция как отражение кризиса номенклатурного посткоммунизма (за год до этого — Грузия). Смена элит, генерационный сдвиг.
  9. 2016 — возможный вариант крушения посттоталитарного и авторитарного неосоциализма (постсоветское пространство — Корея — Куба — Беларусь)

Что же происходило на каждом циклическом этапе? Что создавалось и разрушалось. Краткий экскурс таков:

1917-21 — военный коммунизм в СССР (Россия, Украина, Беларусь). Начало формирования авторитаризма и тоталитаризма.

Не будем полемизировать по поводу того, какой была эта волна или этот этап: историческим или всемирно-историческим. Главное состоит в том, что под лозунгами справедливости и борьбы против эксплуатации сформировались контуры новой системы авторитаризма, перешедшего в тоталитаризм. Покончено было с собственностью как источником свободы человека, на ее место инсталлировано равенство и справедливость, но с «социалистическим» оттенком. Справедливо было отнимать собственность или даже жизнь, если это соответствовало революционным тезисам. Будущее превращалось в высшую ценность, настоящее становилось полем экспериментов. Без ограничений и оговорок. Уже гораздо позже появились слова песни «сегодня не личное главное, а сводки рабочего дня».

Справедливость по логике должна была вести к формированию разветвленной конструкции эгалитарного общества, но это никак не получалось. Более того при сталинском социализме эгалитарность была всеобщей, а равенство в бедности главным социальным императивом. Кремль и его обитатели также соответствовали стандартам равенства и бедности. Но все это было в 20-30 годах, а затем быстро модифицировалось.

Для консервации равенства и справедливости требовалась сильная власть, авторитарная была просто необходима, а тоталитарная ее разновидность пришла как бы сама собой. Это — в СССР, а в странах «народной демократии» удалось ограничиться обычным авторитаризмом и несвободой, с которой население государств Восточной Европы на определенное время примирилось.

Равенство в бедности и справедливость социалистического типа заложили особый тип общества, черты которого проявляются в Беларуси и до сих пор. Более того — усиливаются официальной властью и используются для политических целей.

1933 — национал-социализм в Германии, создание европейского варианта авторитаризма и тоталитаризма

Эта волна накрыла Германию, Италию и затем распространилась по всему миру. Социализм и справедливость в иной оболочке стали использоваться для создания нового авторитарного общества. Муссолини и Гитлер акцентировались на тезисе справедливости, включая в него и необходимость жизненного пространства, и борьбу против западного либерализма, включая американский и британский. Авторитаризм, как основной способ общественного развития был приемлем и воспринимался адекватно значительной частью немцев и итальянцев. Этим они мало чем отличались от жителей СССР. Движение к тоталитарному обществу проходило аналогичным образом. Две тоталитарные системы столкнулись и в итоге — война, десятки миллионов жертв.

Есть ли магия цифр в этих процессах? Судите сами, в 1922 году был образован СССР, а в 1933 — тот рейх, который стал фундаментом европейского варианта тоталитаризма. Условно, если считать советский вариант восточным тоталитаризмом. Волна этого цикла, начавшаяся в 1933 году, ровно через 12 лет закончилась разгромом национал-социалистской Германии. Что, с другой стороны, вызвало к жизни новые формы авторитаризма на экономическом и политическом пространстве Восточной Европы.

1945 — крушение европейского тоталитаризма и начало «советского» социализма в Европе

Результатом второй мировой войны стало распространение авторитаризма и менее жесткого тоталитаризма на значительную (если не всю) часть Восточной Европы. Почему это произошло? Причина проста — сила СССР и ожидания внутренней трансформации советского социализма после второй мировой войны. Естественно, оставалось полагаться на время и внутреннюю эрозию советской системы, перенесенной на государства восточного блока. Что и произошло с течением времени. Та справедливость и тот авторитаризм, который пришел в Европу вызвал достаточно быстро неприятие и противодействие, что обнаружило себя через 11 лет в Венгрии.

1956 — Венгрия — кризис коммунизма и артикуляция «гуляшного социализма»

То, что Ю. В. Андропов увидел в Венгрии в 1956 году, сказалось на всей его биографии. Есть основания полагать, что слишком поздний и драматический приход его к власти сыграл крайне негативную роль в истории СССР и стран, входивших в великую страну (как принято писать многими сейчас). Главный вывод был понятен — тоталитаризм был неприемлем для стран Восточной Европы, возможно за исключением ГДР, что крайне интересно и заслуживает специального анализа. Эгалитарная справедливость, навязываемая сверху, также не инсталлировалась в ценности общества и его ожидания. Равно как и экономическая и политическая несвобода.

Для лидеров стран социализма довольно быстро стало понятно, что авторитаризм должен быть мягким и гибким. Лишать людей собственности и элементарных векторов экономической свободы в контексте «событий в Венгрии» также не стоило. Как результат в этой стране был сделан поворот в сторону детоталитаризации и начался период «гуляшного социализма». Частная собственность, наличие возможностей выйти за рамки советского понимания справедливости, работа на собственном участке земли, своя мастерская и прочие атрибуты экономической свободы стали фактором медленной трансформации этой страны в новую жизнь, причем явно не в духе авторитаризма и той справедливости, которую в СССР проповедовали как пролетарскую, а затем — социалистическую. Венгерский кризис был важной точкой бифуркации в советской Европе. Он показал, что в самой системе авторитаризма и постулируемой справедливости есть негуманное начало. Авторитаризм и неправда перевешивали идеологические штампы и формулы, которые проходили в СССР, но не принимались в странах Восточной Европы. Возникла необходимость обмена части политической несвободы на элементы свободы экономической, что и произошло в Венгрии. Это имеет эффект по настоящее время. В 90-х годах венгерские реформы шли быстрее, и страна оказалась ближе к Евросоюзу.

Ровно через 12 лет после венгерской бифуркации аналогичные, но более тонкие и интересные, процессы стали происходить в Чехословакии, которая считалась витриной реального социализма стран Восточной Европы.

1968 — Чехословакия — «социализм с человеческим лицом»

Именно чешский кризис несвободы и авторитаризма стал своего рода критической точкой развития той несвободы и мнимой справедливости, которая являлась фундаментом реального социализма. Кстати, сам термин появился после «чешских событий», как некий феномен, скрывающий противоречия самой конструкции «царства свободы». Царства хватало, особенно для геронтократической верхушки Кремля, а свобода оставалась формой ожиданий, мифом для тех, кто не просто читал «Правду», а думал.

В Чехословакии сложились и ценности гуманистической демократии, которые до сих пор можно считать более высоким уровнем целеполагания, чем варианты буржуазной демократии 50-60-х годов. По этой причине для нынешних постсоветских стран именно традиции гуманистов и правозащитников этой страны важнее, чем их аналоги «чисто западных» стран. Условно говоря, демократизм Вацлава Гавела оказывает большее влияние на ценности свободы и формирование демократических традиций в Беларуси или Украине, нежели демократизм Кеннеди или Черчилля.

Данный феномен пока не идентифицирован нашей политической элитой. Парадокс, но в ряде социологических исследований в Беларуси в 90-х годах при выявлении популярных политиков нынешнего мира респонденты ставили на первые места сильных политиков, типа Гельмута Коля или Маргарет Тэтчер. Однако это было отражением кризисного сознания, когда при низких доходах в 50-70 долларов население ждало своего сильного политика, который может сотворить чудо. Ценности гуманистического общества, социализма с человеческим лицом, оставались вне основной системы ценностей.

С ростом уровня жизни и с развитием элементов экономической свободы будет возрастать и стремление к гуманистическим ценностям. Либерализм в этом случае не является «палочкой-выручалочкой». Об этом также надо думать и … не только.

1980 — Польша — кризис восточноевропейской модели социализма

Немного личных воспоминаний. В 2004 году в Варшавском университете Лех Валенса откровенно рассказывал о том, что у него и его друзей по Солидарности в Гданьске не было желания устранять социализм, менять политическую систему страны. Об этом, что называется, даже и мысли не было. Они хотели сделать свою жизнь лучше и больше зарабатывать. Справедливость «по-советски» явно не устраивала рабочих верфей, да и всех жителей Польши. Лех Валенса с юмором отмечал, что если бы знал, что все «это» назовут потом трансформацией, то книгу бы специально написал по данному поводу. Удивительно это ему до сих пор, равно как и то, что его выбрали почетным профессором ряда университетов, да еще и зарплату при этом платили.

Однако важна суть. Именно рабочие начали поход против того общества, которое официально называлось социалистическим, давало шанс стать «всем из ничего». Рабочие не хотели той справедливости, которая была явно в пользу этой социальной силы. Внешне, на словах, но и не только. Производственное сознание, примат производства в теории и практике социализма работали на рабочий класс. Что, кстати, характерно для Беларуси. Официально экономическая политика направлена именно на реализацию интересов простых людей.

Польский прорыв стал историческим для всей системы социализма. Он подготовил и распад Советского Союза. Эта была точка «перед кипением», немного, но еще не 100 градусов по Цельсию.

1992 — крушение СССР — общий кризис социализма

В 1982–1985 годах у автора этой статьи в так называемых «проблемных лекциях» в Минском ИПК для преподавателей общественных наук вузов СССР появилась возможность излагать свою точку о кризисных этапах социалистической идеи на широком историческом материале. Предлагался этот алгоритм бифуркаций, и аудитории задавался вопрос: а что будет в 1992 году? Где произойдет очередной кризис? В какой стране? Вопрос оставался открытым, не хватало духа прямо назвать СССР. По тем временам это граничило с антисоветизмом. В равной степени такая радикальная постановка вопроса не приходила в голову и официальной власти. Слишком все было нереальным для того времени. Но именно это и произошло. То, что обычная логика могла стать столь драматической для большой страны, не вписывалось ни в какие рамки нашего идеологического консерватизма.

Историю не изменишь. 1991 год — распад СССР, и к новому 1992 году мы стали жить в другой стране. Авторитаризм и тоталитаризм сломались мгновенно, хотя пока и чисто внешне. Пошел процесс формирования новых авторитарных систем на пространстве бывшего СССР. Не везде и не в том объеме, но пошел. Авторитаризм стал к 1996 году политической конструкцией и в Беларуси. Авторитарные системы с разной степенью интенсивности стали развиваться в Туркмении, Узбекистане, Казахстане, Грузии, Украине, других странах. От тоталитаризма к авторитаризму — такую логику демократического процесса можно было бы признать закономерной, хотя и не обязательной.

Новая справедливость и новый авторитаризм с элементами рыночной экономики и новой демократии были противоречивыми и неустойчивыми. Естественно, что развитие общественного самосознания неизбежно приводило к отрицанию старого в логике нового. Ключевым элементом становился процесс смены элит. К началу нового века можно было прогнозировать приход в ряде стран новой генерации общественных деятелей, политиков. Это произошло в Грузии и Украине. Новый 12- летний цикл начался в 2003–2004 годах.

2004 — Украина — оранжевая революция как отражение кризиса номенклатурного посткоммунизма (за год до этого — Грузия). Смена элит, генерационный сдвиг.

Объективно элиты постсоветского пространства должны пройти свой собственный путь трансформации. Вообще, общественная трансформация как таковая идет через смены элитных групп. Номенклатура и ее разновидность — неономенклатура — потеряли свое господствующее место в системе национальных элит. Не сразу и не везде, но этот процесс идет императивно. Собственность диффундирует, перераспределяется, меняются подсистемы экономической власти и формируются новые элитные образования. Процесс сложный и многоликий.

Конечно, интересный вопрос — почему Грузия и Украина? Грузия стала пионером не по причине тайных интриг США или иной заморской страны. Кстати, а где интриги России? Ведь там даже военная база оставалась, да и пророссийская фундированность оставалась в генах грузинского общества. Ответ может быть простым. Именно в Грузии старая элита, которую олицетворял Шеварднадзе, не справилась с вызовами времени. Она не понимала и не хотела перемен. Авторитаризм и та социальная справедливость, которые были инструментами правящей элиты, воспроизводили карикатуру на социализм и на капитализм. В итоге — социальный взрыв, революция. Шанс получила новая элита, которую политические лидеры большинства стран СНГ воспринимают с недоверием и опаской.

Аналогичный генерационный сдвиг состоялся и в Украине. В. Ющенко, как и М. Саакашвили представляют новое поколение постсоветских политиков. Их можно идентифицировать довольно четко. Чего не скажешь определенно о Владимире Путине. В какой-то степени он из новой генерации. Но в своей персонализации он одинок. Да, есть в команде Сергей Иванов, есть новая поросль — Медведев, Греф, Кудрин. Но за ними нет никого из явно «прибавляющих в весе» элитных политических и экономических сил. По этой причине и в России возможен генерационный сдвиг. Возникла фобия на революции, но сдвиг может состояться и мягко, системно. Возможно, что введение в правительство новых фигур и является ответом на эти вызовы времени постсоветского пространства.

Однако, что же будет дальше?

2016 — возможный вариант крушения посттоталитарного и авторитарного неосоциализма (постсоветское пространство – Корея — Куба — Беларусь)

Готовиться надо к 2016 году. Или 2015 — даты могут отклоняться и на большую величину. Прошло 8 волн нашей истории авторитаризма и тоталитаризма. Эти волны крепко связаны с идеями социализма, ценностями равенства и справедливости. То, на чем держится правящая политическая элита Беларуси. Да и кроме внешних волн можно выделить и свои собственные — внутренние. Если считать 1994 год — началом нового белорусского авторитаризма, зачем стыдиться именно этого? Между тоталитаризмом и демократией есть место авторитаризму. А.Лукашенко его и занял.

12 лет с 1994 года будет приходиться на 2006 год. Вопрос не в фамилиях кандидатов на пост главы государства. Вопрос смыслообразующий — бифуркация, смена элит. Будет ли она, каким образом произойдет? Или мы будем перемещаться в историческом пространстве по волне 2016 года? Там, скорее всего, состоятся другие перемены. Вполне ожидаемы смены политической генерации в северной Корее, Кубе. И времени достаточно, да и формирование новых элит требует времени.

Впрочем, возможны и другие сценарии, когда системы авторитарной власти и ползучий авторитаризм, который набирает силу в ЕС и США под воздействием борьбы с терроризмом, приведет к новым политическим сдвигам. Это уже будет «объединенный» «девятый вал», который на море в шторм считается самым сильным и опасным.

Итак, девятый вал неизбежен. Было восемь и логика 12-летнего цикла убедительна. Прогнозировать свое будущее надо. Надо делать это чаще и доводить свою точку зрения до политиков и общественности. Готовиться к будущему надо сегодня. Учиться на собственных ошибках. Потому что мы такие. Не все, но вместе — именно такие.