Добрососедство по разные стороны баррикад
До недавнего времени проблема белорусско-украинских отношений не квалифицировалась в качестве «популярной» — в том смысле, что не рассматривалась в качестве самостоятельной. Например, на сайте белорусского МИД в разделе «двусторонние отношения» Украина не упоминается. Несмотря на то, что эта страна является третьим по значимости (после России и ЕС) внешнеэкономическим партнером, отношения с ней всегда подверстывались к чему-то, что Украиной не является (СНГ, ЕЭП). Таким образом, вопреки факту соседства, российско-украинские отношения неизбежно предполагали фигуру посредника. Поразительно, что даже идея «оранжевой экспансии» обрела специфический зигзагообразный контур: украинская революция должна быть отражена на белорусской поверхности не непосредственно, но с помощью сложной системы зеркал (Россия, СНГ, ЕС).
То обстоятельство, что описываемая проблема все же некоторым образом всплывает в поле политической рефлексии, связано отнюдь не только с тем обстоятельством, что Виктор Ющенко недавно охарактеризовал перспективы украино-белорусских отношений в качестве «сложных». И провоцирующий на подобное заявление вопрос, и вызванный этим вопросом ответ, в свою очередь, программируются ситуацией, при которой воображаемому посреднику делегируется все меньше регулятивных функций.
Если подразумевать под этим посредником институт СНГ, то он все более демонтируется и, следовательно, все менее применим в функциональном смысле (в конечном счете, СНГ представляет собой инстанцию для «альтернативной» легитимации выборов и плебисцитарных акций на постсоветском пространстве). Что касается ЕЭП, то эта структура все еще недомонтирована, и ее будущность представляется «загадочной». Еще более «загадочное» и неоднозначное впечатление производит Россия: имеются проблемные области в отношениях с двумя ее славянскими контрагентами, и, следовательно, она больше не в состоянии разыгрывать роли «незаинтересованного» посредника.
Таким образом, совокупность политических отношений, ранее присутствовавшая в виде «единой» славянской туманности, распадается на три группы отношений, причем далеко не всегда взаимосвязанных. Так, например, Россия может иметь натянутые отношения одновременно с Беларусью и Украиной, и необязательно похолодание на одном азимуте преобразуется в потепление на другом. Многие из нас привыкли мыслить в парадигме «сообщающихся сосудов»: если критическая масса российских поставок не транслируется через Украину, то обязательно должна идти через Беларусь, и наоборот. Если и ранее для подобных воззрений не было реальных оснований, то сегодня их не остается даже в качестве воображаемых.
Характер нового позиционирования Украины относительно предполагаемого посредника (Москвы) проявляется уже на уровне ключевых назначений. Хорошо известно, что в результате известной пропагандистской кампании образ Юлии Тимошенко был демонизирован до такой степени, что российский правящий класс сам стал ее, мягко говоря, опасаться. Тот самый случай, когда черт страшен настолько, насколько страшным его малюют. Доходило до умственных затмений: Михаил Делягин пророчил, что в случае появления Тимошенко в правительстве российские газопроводы начнут взрывать, а российский бизнес будет сметен погромами. В конечном счете, в российских СМИ установилось мнение, что «главным условием» позитивного сотрудничества Кремля с новыми украинскими элитами является недопущение Юлии Тимошенко к Рычагам и Детонаторам.
Можно утверждать, что Виктор Ющенко является первым политическим лидером (в пределах известного пространства), который всерьез отнесся к заповеди Владимира Путина, трактующей о мухах и котлетах. Назначение Юлии Тимошенко премьер-министром — это не просто назначение, но и акт политического именования, придающий российским «пожеланиям» статус каприза, блажи. Имеется в виду следующее: мы намерены сотрудничать с Россией в тех-то и тех-то областях, что же касается всевозможных пожеланий типа «мы не хотим, чтобы премьером была г-жа Тимошенко», то они суть блажь, никакого отношения к сотрудничеству и интересам не имеющая (котлеты отдельно, мухи отдельно должны быть).
Еще один показательный момент — недавнее выступление Виктора Ющенко во Дворце Европы в Страсбурге, вызвавшее у разнообразных уполномоченных лиц из Торговой Федерации недоброе недоумение. Собственно, ничего плохого украинский президент о России не сказал, но в том-то и дело, что он не говорил о ней почти ничего. Как-то все время умудрялся ее замалчивать и как бы даже игнорировать ее великие газовые прииски, великую культуру, «Братьев Карамазовых» и ВВП. Для восточных соседей UA это почти немыслимо — когда украинско-европейские символические потоки уже не опосредуются российским терминалом, когда европейско-украинские дела не «согласуются» с кем нужно (хотя бы в формально-демонстрационном регистре). Для Кремля обиден не столько факт наличия подобных «сепаратных» дел, сколько очевидная демонстрация того, что эти дела могут делаться без оглядки на Федерацию. Здесь Виктор Ющенко еще раз «нахально» продемонстрировал свою способность отличать мух от котлет: российско-украинские отношения — это одно, отношения между Украиной и ЕС — это нечто другое, и не вовсе не всегда имеется необходимость две эти группы отношений вязать в один тугой узел.
Серия подобных событий вполне вписывается в картину последовательной (хотя и несколько заторможенной) эмансипации постсоветского пространства. Можно вспомнить о том, сколько усилий политические элиты стран Балтии приложили к тому, чтобы эти страны расценивали в качестве самостоятельных, не имеющих к России прямого отношения. Сегодня же сообщается о том, что Саакашвили и Ющенко совместно катаются на лыжах, причем сообщается так, что становится ясно: эти люди являются уже не племенными вождями, но полномочными представителями суверенных стран (пусть и соседствующих с Россией).
Коль скоро Украина является/становится государством, не относящимся в полном смысле к доменам ЕС или России, то отношения с Беларусью необходимо строить «непосредственно», т. е. не опираясь на постсоветские институты или структуры ЕС. Именно в этой ситуации проблема украино-белорусских отношений регистрируется в качестве таковой. И соответственно перед новым Кабинетом министров и министром иностранных дел Украины ставится задача выработки политики в отношении Беларуси.
Большинство белорусских аналитиков разделяют точку зрения, в соответствии с которой отношения между Беларусью и Украиной не претерпят существенных изменений (т.е. перевод этих отношений из регистра «опосредованных» в регистр «непосредственных» никак на них не отразится, и, быть может, даже не произойдет никакой смены регистров). Подобный взгляд, склоняющийся к исчислению политических сношений в величинах товарооборота, во многом является «развитием» и «продолжением» официозной перспективы, игнорирующей, например, то обстоятельство, что товарооборот между ЕС и Беларусью является гигантским, но не находит адекватного выражения в пространстве политических обменов.
Собственно говоря, белорусско-российские отношения уже изменились — как только Виктор Ющенко признал наличие политических проблем. Мы не помним подобных артикуляций-оглашений в эпоху Кучмы: проблемы, быть может, и существовали, но говорить о них считалось дурным тоном. Так поступали все в СНГ, придерживаясь «магической» установки, согласно которой проблемы существуют лишь в той степени, в которой о них упоминают. Базируясь на этой «парадигме», российские аналитики говорят о кризисе американской демократии или «неразрешимых» проблемах расширения ЕС лишь на том основании, что об этом говорят в Америке и Европе. Казалось бы, факт признания проблем в качестве проблем говорит в пользу того, что у этих проблем есть шанс стать проблемами решенными, но в пределах постсоветского пространства все это осмысливается как-то иначе. Именно поэтому в СНГ «проблем нет», и оно тихо (беспроблемно) растаскивается по суверенным углам, т. е., попросту говоря, разваливается.
Следовало бы сказать о том, что интенсивность политического взаимодействия между Украиной и Беларусью всегда был невысока: если межправительственное сотрудничество осуществлялось на более или менее постоянной основе, то президенты «внезапно» сталкивались на более многолюдных тусовках. Так что в содержательном плане белорусско-украинские отношения действительно сводились к торговым обменам. Было, впрочем, несколько эпизодов, когда постулировалась теоретическая возможность независимого украино-белорусского политического взаимодействия, — на заре парада суверенитетов, когда подумывали о формировании Балтийско-Черноморского союза, или, скажем, прошлым летом, когда размышляли о перспективах «антигазпромовского» заговора. Все эти рефлексии носили, конечно, чересчур «возвышенный» характер, никогда не выливались в значимые политические акции и представляли интерес лишь постольку, поскольку затрагивали сферу «непосредственного» соприкосновения интересов.
Считалось, что развитию двусторонних отношений препятствуют две неурегулированные проблемы — Договор о государственной границе и так называемые «украинские долги». Договор о государственной границе был заключен в 1995 г. Кучмой и Лукашенко, но по сей день не ратифицирован белорусским парламентом. Дело в том, что Беларусь увязывает ратификацию этого документа с согласием украинского правительства признать за собой старые долги украинских предприятий белорусским. Может показаться, что, говоря о политических проблемах, Виктор Ющенко имеет в виду именно две упомянутые. Однако сегодня двусторонние сложности этим проблемным полем далеко не исчерпываются. И прежде всего, потому, что Виктору Ющенко гораздо сложнее, чем его предшественнику, сохранять пресловутый политический нейтралитет к Беларуси и ее руководству. Почему?
Первая причина уже названа: политический нейтралитет в том виде, в котором мы его знаем, был возможен только при наличии опосредующей инстанции, воплощаемой главным образом Москвой. «Москва молчит — молчим и мы» — вот формула нейтралитета подобного рода. Вторая причина состоит в том, что Виктор Ющенко получил власть далеко не так, как ее получали и подтверждали его коллеги. И поскольку он не обязан своей легитимностью ни авторитету Москвы, ни институту наблюдателей СНГ, то он, подобно Михаилу Саакашвили, не обязан петь в общем хоре. Третий «причинный» комплекс обусловлен продекларированным стремлением вступить в ЕС. А это подразумевает, что Киев должен руководствоваться демократическими принципами этой организации (т.е. стремиться соответствовать «копенгагенским критериям»).
В совокупности это и означает, что далее делать вид, что в Беларуси «проблем нет» у Киева почти не остается возможностей. Именно в этом ракурсе и следует воспринимать «признания» Ющенко в Страсбурге. Что же сказал Виктор Ющенко? Во-первых, он признал наличие «политических баррикад» между Украиной и Беларусью. Эти баррикады возникли отнюдь не в силу доставшихся в наследство от Кучмы недоговорок и нестыковок (граница и долги), но в силу, так сказать, различий в политической ориентации. Потому-то и звучит замечание о том, что перспективы украино-белорусских отношений «осложняет нынешняя власть» в Минске. Таким образом, Виктор Ющенко уже нарушил нейтралитет в отношении белорусской власти. Во-вторых, украинский президент сказал о том, что политические разногласия не должны препятствовать развитию отношений добрососедства. Тем самым Ющенко фактически перенял эстафету польской политики, которая — до вступления Польши в ЕС — строилась по сходной модели.
Между делом следовало бы сказать о том, что де-факто и де-юре нарушение «нейтралитета» в отношении официального Минска состоялось еще раньше — когда на церемонию инаугурации Виктора Ющенко были приглашены лидеры политических партий Беларуси. Казалось бы, в том и состоит проявление нейтралитета, чтобы пригласить представителей и власти, и оппозиции, однако на постсоветском пространстве такие действия обычно квалифицируются как вовсе не нейтральные, но как непочтительные и даже враждебные. В формулировке Владимира Путина, «нейтралитет» — это всегда форма недоверия к гражданскому обществу: «Россия никогда закулисно не работала на постсоветском пространстве, в том числе и с оппозицией» (словом, мы ни при каких обстоятельствах не критикуем действующую власть и ни при каких обстоятельствах не поддерживаем контактов с оппозицией).
Итак, концепция «добрососедства по разные стороны баррикад» озвучена, но остаются вопросы относительно ее внедрения в жизнь. Ибо одно дело сказать, а другое — сделать. Обращение к президенту Виктору Ющенко с просьбой о политическом убежище, поданное активистом Объединенной гражданской партии из Жодино Александром Волчаниным, почти не оставляет украинскому президенту времени для размышлений. Отказ в данном случае означает, что Виктор Ющенко не вполне доверяет собственным словам о том, что в Беларусь представляет собой некую разновидность тирании. Предоставить политическое убежище равнозначно политическому признанию, что твой сосед пусть и добр, но все-таки тиран и душитель свободы. В практическом смысле такое действие равнозначно дипломатическому обострению (или охлаждению).
В пределах «президентского клуба» СНГ подобные прошения никогда не удовлетворялись (если опустить проблему беженцев из очагов военных конфликтов). Можно вспомнить об аналогичном запросе трех учителей из Гомеля к Леониду Кучме. Дело, что называется, «спустили на тормозах» (т.е. не ввели в измерение дипломатии): возможно, им предоставили вид на жительство, но не политическое убежище.
Выбор новой украинской власти осложняется тем, что обращение Александра Волчанина, по всей видимости, не станет последним. Сегодня Украина, в отличие от стран ЕС, еще не готова к тому, чтобы принимать политических беженцев «на регулярной основе» — в силу известных финансовых, законодательных и культурных дефицитов. Гостеприимство к политическим изгнанникам — это привилегия, которую сегодня могут позволить себе далеко не все страны. Можно утверждать, что это целая философия, выстроенная на вполне ощутимой материальной основе (или материальная культура, построенная на фундаменте специфической философии).
Вопрос политических изгнанников — далеко не единственный, ставящий Киев перед серьезным политическим выбором. Взять, например, участие Украины в клубе наблюдателей от СНГ. Не участвовать в этих электоральных постановках? Участвовать в них путем ограниченного экспорта демократии внутрь указанного клуба, отказываясь подписывать сомнительные протоколы или внося в них специфические замечания (т.е. превращаться в троянского коня СНГ)? Если бы подробные проблемы разрешались на уровне торговых циклов и геополитических интересов, то все было бы легко, просто и геометрично (как в символической вселенной белорусских властей, вселенной, достаточно удобной и для независимой аналитики). Но все несколько хаотичней и безобразней.
Кучма, конечно, мог позволять себе сеансы одновременной игры за две команды: вот он направляет украинских легионеров в Ирак, вот он следом направляет наблюдателей на белорусский референдум. Ющенко же изначально оказывается в условиях, в которых продолжать такую игру, по меньшей мере, затруднительно. Если же он забудет о своих political conditions, то наша задача, конечно, напомнить ему о них. Нельзя заручаться поддержкой Польши в органах ЕС, а затем нестись в Киргизию и подписывать протоколы, закрепляющие «элегантную» победу.
В силу всех перечисленных обстоятельств заявление Александра Лукашенко о том, что ему все равно, с кем иметь дело в Украине, следует расценить как пожелание, а не как констатацию: нам хотелось бы, чтобы нам было все равно, с кем иметь дело в Украине. Нам многого бы еще хотелось…