Беларусь у «конца истории»
Как широко известно, краеугольной мыслью белорусского идеологического строительства, его, так сказать, доктринальным фундаментом, является аксиома, что не разделять политические принципы Александра Лукашенко, которые последний и сам-то затрудняется отчетливо сформулировать, можно только за деньги. Именно американские, а также отчасти европейские и российские «олигархические» деньги, по умозаключениям белорусских идеологов, выступают главной причиной того, что «кое-кто у нас порой» не торопится согласиться с воззрениями и помыслами белорусского президента (другие в Беларуси не принято всерьез принимать в расчет) относительно функционирования демократических институтов, геополитических процессов, культурных феноменов, роли и места искусства, форм организации и содержания образования, направления научных исследований, структуры крупного производства, очистки картофеля и т. д. Какие-либо иные мотивы наличия возражений и политической оппозиции, кроме подкупа богатыми зарубежными врагами, белорусским идеологам пока как-то не приходили в голову. Это симптоматично. Поскольку оборотной стороной такой нетривиальной мировоззренческой позиции неотвратимо становится вольно или невольно утверждаемый пропагандой тезис, что и любить Александра Лукашенко в качестве президента следует тоже только за деньги.
* * *
Действительно, в арсенале белорусской «идеологической» работы практически отсутствуют последовательно прописанные собственно идеологические, идейные, философско-этические аргументы. Главным мотивом пропаганды является превознесение действительных или мнимых экономических показателей, свидетельствующих, по мнению авторов соответствующих материалов, о небывалом уровне «процветания», достижение которого всецело приписывается персонально Александру Григорьевичу. Даже всуе упоминаемая прежде «социальная справедливость» почти ушла из «государственнической» риторики, поскольку никто пока не взялся внятно растолковать, в чем она, собственно, состоит (особенно после отхода от «марксистко-ленинской» фразеологии) и чем белорусская «социальная политика» более совершенна, нежели построенная на идее сбалансированности система социального обеспечения, принятая в «цивилизованных» государствах. За исключением, разве, пресловутого пожелания «чтобы не было богатых». Ну не будет. И что? Из белорусских «богатых» широким массам пока более всего известны находящийся в заключении госслужащий Егор Рыбаков и осужденная госслужащая Галина Журавкова, вкупе с ее огорченными друзьями и родственниками, собравшими за несколько дней сумму, превышающую миллион долларов. Вряд ли оба этих знаменитых случая правомерно проводить под рубрикой «угрозы неуправляемого капитализма».
Кроме наличия Александра Лукашенко, «белорусская экономическая модель» не имеет сколько-нибудь отчетливых характеристик. Во всяком случае, в большинстве «разрешенных» интерпретаций. Поминая эту «модель» к месту и не к месту, «идеологи» немедленно воспаряют в оккультную область туманных и мало что говорящих магических формул, вроде «централизованного управления с элементами авторитаризма», «преобладания роли государства» и т. д., как только наступает неприятный момент перехода от восторгов к разъяснениям. Экономическое состояние Беларуси, каким бы оно ни было (некоторые, самые отважные пропагандисты заверяют, что оно едва ли намного хуже, нежели в Швеции или, например, в Германии), связывается исключительно с личным участием Александра Григорьевича. Его отсутствие на президентском посту, по твердому убеждению самого Александра Григорьевича и его идеологического окружения, приведет Беларусь к решительному апокалипсису: экономическому краху, грабежам, насилию, продаже белорусов в рабство «западному капиталу», изгнанию русскоговорящих и бесконечному ряду других бедствий эпического размаха. Уже много сказано о том, насколько оскорбительным является такое представление для граждан страны. Много сказано и о том, какова цена «белорусской модели», если без Александра Лукашенко она годится разве что в музей.
Не случайно белорусская идеология ничего не говорит о будущем. Не существует никаких даже предварительных официальных стратегических ориентиров, связанных с судьбой страны после окончания правления действующего президента. Все усилия власти и идеологического аппарата направлены на сохранение «статус-кво», именуемого «поддержанием стабильности». Любые футурологические изыскания и пророчества власти группируются вокруг роста «средней зарплаты» (в долларовом эквиваленте) и увеличения все тех же экономических показателей.
Даже спорадические всплески «патриотической» риторики, сопровождающиеся в последние месяцы непременным бряцанием оружием и навязчивыми напоминаниями о российском «ядерном щите», прочно поставлены на экономический фундамент. Скандальное положение нашей страны на международной сцене с высоких отечественных трибун объясняется происками бесчисленных врагов в США, ЕС, сопредельных и соседних странах, элементарно возжелавших экономически поработить не знающую горя Беларусь. Лейтмотивом «патриотической» пропаганды становится сакраментальное «свое не отдадим»!
Отсутствие сколь-либо заметных, кроме экономических, принципиальных мировоззренческих интересов у белорусской власти значительно отличает белорусскую ситуацию от, например, кубинской или северокорейской, где население признает господство над «материальным» «идейных» догматов и (по крайней мере, теоретически) готово голодать ради осуществления доходящих до каждого идеологических постулатов. Мало что на самом деле объединяет Лукашенко, ничем, как показывает истекшее десятилетие, делиться не собирающимся и не умеющим, с русским фундаментализмом, основывающим «православно-славянскую» цивилизации на идее империи и опять-таки, во всяком случае, на словах — на превосходстве «идеального», «духовного», понимаемого прежде всего в религиозном смысле, над «материальным».
Парадоксальность белорусской власти заключается в том, что она, периодически в удобных для нее контекстах взывая к «православно-славянской» идентичности (плохо, впрочем, ею самою понимаемой), на поверку хладнокровно использует этот весьма абстрактный лозунг, помимо прочего, в качестве инструмента для подчинения Православной церкви и ее влияния целям политического правления, но также — и главным образом — для закрепления рычагов политического и экономического господства в руках более или менее сформировавшихся правящих слоев (при непрозрачности механизмов ротации административно-политических и экономических элит уже вполне сопоставимых с «господствующим классом»). Сама по себе попытка соединить воедино «интернационалистский» и атеистический опыт советской эпохи с апологией русско-православной традиции и все это на фоне недавно проснувшегося на государственном уровне белорусского национализма выглядит довольно забавно. Тут вам и торжественное празднование большевистской революции во главе с президентом и праздничный молебен во главе с ним же.
* * *
Не говоря даже о том, что утверждение о безусловной «восточно-православной» (читай, «русско-имперской») идентичности белорусов и даже об исконном наличии у них единых и неизменных культурных корней и социальных практик очевидно исторически некорректно, неуместно в поликонфессиональном обществе, каковым является сегодня общество белорусское, и, наконец, не имеет никакого отношения к объему реальной власти и количеству мандатов президента Республики Беларусь, получившего свой пост правовым путем на основе демократической Конституции, а не выдвинутого на царствование боярами в Земском соборе. Но, как уже было сказано, «православно-славянская» терминология имеет для белорусской власти сугубо «политтехнологическое» значение.
Именно упомянутый правящий слой (верхушку которого составляют привилегированные госчиновники и наиболее тесно сросшийся с властью бизнес) с некоторых пор является ближайшей социальной базой белорусского президента, а вовсе не пенсионеры и сельские жители, находящиеся в своем большинстве в бедственном или близком к нему положении, усугубляемом абсолютным отсутствием сколько-нибудь ясной стратегической перспективы. В условиях, когда результаты выборов предопределяются заранее (дело даже не в фальсификациях: при резком ограничении базовых политических свобод и силовом сведении многопартийной системы к удобной для власти декорации, призванной служить оправданием ее явных неудач, «выборы» практически теряют смысл), больше нет необходимости перераспределять сверх меры получаемые государством доходы непосредственно в пользу потенциального электората. Найдется для них и другое применение.
* * * *
Эта привилегированная группа, как становится все более понятно и самому белорусскому президенту, сформированная им же из трезвых прагматиков, не слишком обремененных свойственными искренним оппонентам режима правовыми и демократическими сантиментами, именно в силу политического и экономического прагматизма представляет сегодня для Александра Лукашенко наибольшую опасность. Белорусской власти, по-видимому, не известен (или недооценен) так называемый «парадокс Токвиля». Алексис Токвиль в вышедшем в 1855 году исследовании «Старый порядок и революция» первым обратил внимание на то, что в годы Французской революции источником наиболее взрывоопасных протестных настроений и наиболее организованных и бескомпромиссных выступлений стали не беднейшие, как можно было бы предположить, районы Франции, а наиболее богатые и благополучные.
Поэтому те же Куба и Северная Корея, политическая диктатура в которых держится не на экономических «успехах», а на «мировоззренческих» доводах, обладают большей сопротивляемостью по отношению к пропаганде преимуществ «свободного рынка» и демократического устройства. Борьба за повседневное физическое выживание, особенно в условиях тотального «полицейского» и идеологического контроля — не слишком благоприятная среда для повышения политического самосознания.
Экономический строй Беларуси, вопреки распространенной иллюзии, представляет собой не «социализм» и не повторение «административно-командной» системы советского образца, а скорее разновидность «государственного капитализма» в условиях фактического бездействия антимонопольного законодательства и предельной концентрации политической и экономической власти у сравнительно небольшого круга лиц. Потенциальная революция, таким образом, будет, подобно всем другим историческим революциям, направлена на смену самих основ внеконституционно сложившегося политического и экономического порядка. При этом белорусские экономические достижения, «стабильность» и т. п., воспринимаемые властью в качестве фактора ее самосохранения, могут парадоксально обернуться мощным протестом против непреодолимости внутренних и внешних барьеров, неотделимых от политического режима, позиционирующего себя как архаичный и несовместимый с общепринятыми принципами международного и социального партнерства, на пути дальнейшего самостоятельного развития и роста со стороны групп (не только элитных), чье социальное и экономическое состояние характеризуется сегодня как относительно устойчивое.
* * * *
В нашумевшей некогда статье профессора и государственного чиновника Фрэнсиса Фукуямы «Конец истории», вышедшей в 1989 году и переработанной в 1992 году в книгу, американский социолог, имея в виду отсутствие, как ему казалось, после падения «коммунизма» «глобальных» политических проектов, с ностальгической грустью (как впоследствии выяснилось, преждевременной) писал: «Конец истории печален. Борьба за признание, готовность рисковать жизнью ради чисто абстрактной цели, идеологическая борьба, требующая отваги, воображения и идеализма, — вместо всего этого — экономический расчет, бесконечные технические проблемы, забота об экологии и удовлетворение изощренных запросов потребителя».
Ожидания Фукуямы относительно «забвения ценностей» большей частью не оправдались. С самого начала его утверждения, сформулированные в разгар «перестроечных» процессов в СССР, встретились с довольно сильной критикой на самом Западе и, прежде всего, в Европе, где социальные, культурные и этические ценности традиционно играли значительную роль в жизни общества и существовало мощное интеллектуальное и общественное движение против «теоретического» и практического сведения современного человека к «человеку экономическому». После «11 сентября» по самим США покатилась волна этического и демократического «фундаментализма», наиболее радикально отраженного в ставшей бестселлером книге европейской журналистки и писательницы Орианы Фалаччи «Ярость и гордость». (Сказанное отнюдь не исключает полемики по поводу, в частности, методов «универсализации» Соединенными Штатами «демократических ценностей», равно как и по поводу тезисов, отстаиваемых Орианой Фалаччи). В Европе именно набор ценностей, основанный на осовремененной интерпретации принципов гуманистической и христианской традиции, стал критерием и основанием «европейской идентичности» и европейского объединения.
И лишь официальная Беларусь, замкнувшая себя в рамках логики и «завоеваний» «белорусской политической и экономической модели», которая является, согласно распространяемой пропагандистской версии, вполне завершенной, самодостаточной, не нуждающейся ни в изменениях, ни в развитии и не знающей иных измерений потребностей, кроме финансово-экономических, рискует одиноко остаться на рубежах «конца истории».
Сергей Паньковский
23.05.05Другие публикации автора