Тоталитарная личность как фактор внутренней консервации посткоммунистических обществ (социологический аспект)

Внутренний, личностный (социологически фиксируемый) ресурс сохранения политического и экономического статус-кво в Беларуси является определяющим для современной белорусской действительности, а его потенциал выживания, возможно, даже превосходит потенциал выживания общества советского образца. Несоизмеримость военно-стратегической мощи и геополитического влияния (факторов внешнего порядка) Советского Союза и Республики Беларусь вполне успешно компенсируется следующим:

— «ядерное сдерживание» имеет значение лишь в условиях жесткой централизации и духовной монолитности современного государства, ибо вооруженные силы готовы решать политические «центростремительные» задачи лишь при наличии соответствующей и бескомпромиссной управленческой воли;

— умонастроения большинства государств — членов Организации Объединенных Наций пока не допускают применения каких-либо радикальных санкций и «эффективных мероприятий» против стран, неугодных США и Западу в целом (см. неувядающий пример кастровской Кубы);

— провал (с точки зрения массового обывателя и особенно низкооплачиваемой интеллигенции в лице провинциальных врачей и учителей) либеральных реформ в России гарантирует крайне низкую эффективность нового, очередного «тура» «демократического просвещения» широких слоев населения, публичная политика как сфера надежд социума надолго дискредитировала себя*;

— понятный отказ руководства РБ от идеологии пролетарского интернационализма, международных программ «бескорыстной помощи» и планетарных амбиций советского образца делают экономику страны «более экономной»;

— «замораживание» программ приватизации, сохраняющее состояние экономической стагнации, обеспечивает, тем не менее, возможность перераспределения прибавочного продукта между различными слоями населения страны без болезненного (для отдельных массовых слоев общества) адекватного учета критериев экономической эффективности;

— экономическая стабильность достигается и определяется в сегодняшней Европе исключительно заполнением повседневного потребительского рынка, напряженность на котором в ближайшей и среднесрочной перспективе исключена в РБ;

— демонстрация приверженности руководства страны идее общественного равенства вполне соответствует доминирующим социальным ожиданиям большинства населения, будучи дополняемой показательными «порками» и — нередко — арестами чиновничества;

— всевозрастающий тотальный контроль за финансово-экономическими потоками «из Беларуси» и «в Беларусь» серьезно ограничивает возможности внешних воздействий на умонастроения в государственном аппарате и в темпах формирования реально автономных структур «гражданского общества»**.

Тоталитарная личность выступает, таким образом, единственным субъектом политической жизни в посткоммунистической стране — наряду с первым лицом, опирающимся на мощь монополизированных электронных СМИ. Любой лидер такого общества и такого государства неизбежно оказывается заложником этого омассовленного Субъекта, поставленным перед необходимостью перманентного исполнения стихийных, примитивных и уравнительных по сути «народных» социальных заказов-наказов, далеко не всегда совпадающих с логикой эволюции мирового сообщества (особенно в Европе).

Сформированность общественного типа «тоталитарная личность», а также начало его реального доминирования в стране и в государстве были впервые зафиксированы на эмпирическом уровне в ряде исследований отечественных социологов, посвященных реалиям общества после Сталина. Ликвидация реальной кастовости в структуре общества СССР (выражавшейся в наличии многомиллионной трудовой армии заключенных, отсутствии паспортов у колхозников до 1974 года, исключительном имущественном положении персонально подконтрольной вождю номенклатуры) лавинообразно привела к складыванию этого исторически нового социального типа.

«Тоталитарная личность» как социальная основа общества реального коммунизма начала осмысливаться партийными экспертами и обществоведами в СССР (естественно, без использования соответствующих терминов) еще в 1970-х годах. Было отмечено определенное сходство между конформистской базой «массового общества» Запада — «средним классом», с одной стороны, и политически инертной, «агрессивно-послушной» и управляемой «общностью советского народа», с другой. Описания перспективных тенденций изменения социально-классовой структуры общества в Советском Союзе, содержащиеся в программных документах КПСС и в Конституции СССР (1977 года), на уровне базовых идей вполне соответствовали теориям «среднего класса», доминировавшим в то время в социологии США.

Так, в частности, в ряде статей и выступлений Генерального секретаря ЦК ЦПСС (в 1982–1983 гг.) Ю. В. Андропова содержалось утверждение о том, что становление бесклассового общества в Союзе ССР в основном произойдет в «исторических рамках зрелого социализма». Доминирование в составе советского народа усредненного типа личности стало главной характеристикой социологического образа общества в Советском Союзе. Для объективного наблюдателя также не составляло секрета и то, что в массовом порядке «тоталитарная личность» могла быть выведена лишь искусственно, в условиях перманентной консервации отживших социально-экономических отношений***. (Применительно к условиям Беларуси данный феномен нашел отображение в безусловно пионерских работах конца 1970-х годов профессора Г. П. Давидюка о «маятниковых мигрантах», т. е. о жителях городов сельского происхождения — о «горожанах в первом поколении».)

Общественная пассивность советских граждан (нежелание бескомпромиссно относиться к недостаткам повседневной жизни, безынициативный труд****) при этом явно не отвечала масштабам экспансионистских амбиций коммунистических лидеров СССР. «Перестройка» в Советском Союзе (попытки введения хозрасчета и самофинансирования в экономике, политическая реформа — постепенное введение альтернативной выборности советов всех уровней, допущение определенной свободы прессы) была обусловлена стремлением руководства покончить с повсеместной и универсальной социальной апатией населения страны. «Мятежные 90-е годы» оказались не в состоянии принципиально видоизменить облик социума.

Восстановление в Российской Федерации единолично правящей партии в лице «Единой России», игнорирование мнения допущенной в Государственную Думу оппозиции, засилье органов государственной безопасности, презентация убогих и безвозвратно отставших от жизни моделей «новой государственной» идеологии, пропаганда культа первого лица при помощи монополизированных электронных СМИ — выступают характерными признаками и всех прочих державных субъектов СНГ. Все это демонстрирует сложность задачи позитивной качественной трансформации посткоммунистических обществ.

Главной проблемой любого общества в исторической ретроспективе является характер и механизмы принуждения основной массы граждан к эффективному труду. Тоталитарная личность способна трудиться только в условиях преобладания внеэкономического принуждения (условия ГУЛАГа, уголовная ответственность за неоднократное опоздание на рабочее место, феодальное прикрепление крестьянина к земле и рабочего — к месту прописки). В условиях заметного для Истории срока суверенного существования «общества тоталитарных личностей» оно обречено функционировать в утомительном режиме «мобилизационной экономики» и терпеть поражение в соревновании с экономиками либерально-открытого типа. Тем не менее, утрата Родиной государственного суверенитета (и даже крушение самой Отчизны) оказываются не в состоянии трансформировать базовые ценностные установки***** тоталитарной личности, ибо функциональная неграмотность, неспособность к гибкой мировоззренческой и даже профессиональной переподготовке выступают атрибутом такого социального типа.

В современной социологии наилучший анализ обществ подобного типа («постисторического», существующего за пределами исторического времени) осуществил культовый французский мыслитель Ж. Бодрийар. Его характеристика поведения «масс» в контексте «конца Социального» может быть вполне приложима к наличной общественно-психологической ситуации в РБ. Передача мелко-мельчайшей собственности в распоряжение людей (приватизация квартир и дачных участков) еще более сближает опыт граждан «усталой» Европы и не нуждающейся в «волнительных» реформах массы населения Беларуси.

По мысли Ж. Бодрийара, масса тоталитарных личностей не способна активно и осмысленно поддерживать политические лозунги и социально-преобразующие программы (за исключением агрессивно-уравнительных). Весь энергетический потенциал социального и политического такие люди поглощают и нейтрализуют безвозвратно. Они не являются ни хорошими проводниками политического, ни хорошими проводниками социального, ни хорошими проводниками смысла вообще. Призыв к массам, в сущности, всегда остается без ответа. Они не излучают, а, напротив, поглощают все излучение периферических созвездий Государства, Истории, Культуры, Смысла. Они суть инерция, могущество инерции, власть нейтрального.

«Социальное» в этом контексте («омассовленное», тотально организованное и отстроенное) суть полная противоположность «социологического», тщетно пытающегося отобразить это «рыхлое, вязкое, люмпен-аналитическое представление». Тоталитарная масса, согласно Бодрийару, обладает свойством «радикальной неопределенности», она не имеет какой-либо социологической «реальности», она «выступает неразличимостью нейтрального, то есть ни того, ни другого». В массе невозможно отчуждение, ибо здесь не существуют ни один, ни другой. Массы тоталитарного типа предельно деформируют всевозможные схемы разума, они не отражают социальное, они не отражаются в нем — «зеркало социального разбивается от столкновения с ними», они не оказывают какого-либо активного сопротивления, а выступают в качестве все и вся деформирующей «гигантской черной дыры».

Информация, призванная удерживать массы в поле смысла, апеллирует к тяготению последних к зрелищности: рациональная коммуникация и массы несовместимы. Массы противопоставляют собственный отказ от смысла и жажду зрелищ диктату здравомыслия, все артикулированные осмысленные политические и экономические послания-программы поглощаются их переводом массой в плоскость иррационального («голосование сердцем»).

Бодрийар отмечает, что «после многочисленных революций, и сто- или даже двухсотлетнего обучения масс политике… только лишь тысяча человек готова к действию, тогда как двадцать миллионов остаются пассивными». Безразличие масс относится к их сущности, это их единственная практика; приписывание же им «желания подавления и порабощения» (чего-то вроде «повседневного микрофашизма») есть, согласно Бодрийару, «последняя попытка привязать массы к смыслопроизводству». С XIX в., с Великой французской революции, политика отдает себя во власть Разуму: «политическая сцена» уже не пространство театра суверенных свободных личностей эпохи Возрождения, она отсылает к фундаментальному началу — народу, воле населения и т. д. На политической сцене захватывают господство новые смыслы. Сфера политического уравновешивает силы, в ней отражающиеся: социальные, экономические, исторические.

Конец политики, пишет Бодрийар, наступает с возникновением марксизма: начинается эра полной гегемонии социального и экономического, и политическому остается быть лишь зеркалом — отражением социального в областях законодательства, огосударствленных представительных институтов и исполнительной власти.

По мысли Бодрийара, в ХХ столетии у «социального» больше нет имени, нет персонификации. Вперед выступает анонимность. Масса. Массы. Результат таков: исчезает социальное, рассеивается и зависимое от него политическое. Единственный оставшийся агент — «молчаливое большинство», не могущее иметь какой бы то ни было электоральной (и даже социологической) репрезентации. Массы перманентно тестируют и зондируют (преимущественно посредством так называемых СМИ): «политический референт уступил место референдуму» (Бодрийар). Это уже симуляция, а не репрезентация. Данные социологической статистики в этом плане выступают лишь как параметр, аналогичный спектру звездного излучения: это имитация изображения в принципе невыразимого социального.

С механизмами классического социального выбора — подавлением меньшинства, предпочтением, оказываемым харизматикам, — дело обстоит иначе: «здесь все еще в силе диалектическая структура, поддерживающая ставки политики и различные противоречия» (Бодрийар). Массы более не субъект истории, они в принципе не способны войти в сферу осмысленной речи, они уже не в состоянии осмыслить собственное положение и свои проблемы, т. е. отрефлексировать самих себя.

Но, согласно Бодрийару, если ранее власть подспудно приветствовала эту ситуацию, то сейчас это становится опасным: безразличие масс предвещает крах власти. «Молчание масс» становится главной проблемой современности. Массам не нужен смысл: если в эпоху революций радикалы продуцировали смыслы, не успевая удовлетворять спрос на них, то сейчас «производство спроса на смысл» оказывается главной проблемой. Масса не может быть субъектом политики и экономики, ибо не в состоянии выступать носителем автономного сознания. А поскольку она не поддается информационной обработке, масса не способна трактоваться и как объект. Что, с точки зрения Бодрийара, особо значимо: очевидный и все более распространенный «уход масс в область частной жизни — это… непосредственный вызов политическому, форма активного сопротивления политической манипуляции». Полюсом жизни оказывается уже не историческое и политическое с их абстрактной событийностью, а обыденная, приватная жизнь.

По Бодрийару, «социальное занято тем, что устраняет всякий прирост богатства. Если бы дополнительное богатство было пущено в процесс перераспределения, это неизбежно разрушило бы социальный порядок и создало недопустимую ситуацию утопии». Если бы между индивидами оказалось распределено все свободное богатство, которым располагает общество, они утратили бы потребность просчитывать свои действия, они потеряли бы ориентацию и чувство умеренности и бережливости. Как пишет Бодрийар, «социальное создает ту нехватку богатства, которая необходима для различения добра и зла, в которой нуждается любая мораль». Или иными словами, «ум социального — это и есть глупость в пределах потребительной стоимости» (т.е. в условиях динамики капитализма и постиндустриализма). В этих условиях, мы имеем дело, по Бодрийару, с «поглощением социального ухудшенной политической экономией — просто-напросто управлением».

Важно понять, что лозунги «стабильности», «управляемости», «жесточайшего контроля», «дохождения до каждого человека» не являются порождением приватных интеллектуальных и мировоззренческих предпочтений действующего президента. Это — немаловажный элемент современного мироустройства. Исторически безотлагательное противодействие таковой тенденции возможно лишь в рамках подходов воинствующего, экспансионистского «формационного» мессианизма, по отношению к коему даже среди государств НАТО отсутствует осмысленное единство.

В любом случае исполнить роль трансформирующих факторов для эволюции страны, общества и государства окажутся в состоянии лишь явления внешнего порядка, отношение к которым среди населения неизбежно будет самым неоднозначным.

Примечания:

* Это делает абсолютно бессмысленными (для всех, разумеется, кроме непосредственных грантополучателей) любые дорогостоящие проекты альтернативного теле- и радиовещания на Беларусь, ибо даже в чисто содержательном плане создание каких-либо знаковых для «общественного мнения» идей сегодня неосуществимо. Старшее поколение как совокупность тоталитарно сформированных личностей не способно услышать ничего нового, средняя генерация это уже единожды «проходила», и недеградировавшая ее часть приспособилась к наличным правилам жизни, младшее поколение (наиболее способные представители которого массово эмигрируют — «вовне» и «вовнутрь») не способно поддерживать оппозиционные политические инициативы без опоры на развитое национальное самосознание.

** «Оранжевая революция» на Украине и «розовая» в Грузии были бы в подобных условиях абсолютно исключены.

*** В современной социологии распространено понятие «социальной стратификации», т. е. систематически проявляющегося неравенства, при котором различные общественные группы имеют неодинаковый доступ к таким социальным благам, как деньги, власть, образование, информация и т. п. Социальная стратификация как непреднамеренное следствие наличных общественных отношений воспроизводится в каждом последующем поколении, являя собой необходимый и обязательный фундамент динамизма современного индустриального и постиндустриального общества.

**** Как известно, по производительности труда в промышленности СССР отставал от США в 2–3 раза, в сельском хозяйстве — в 7–8 раз.

***** См. перспективные рассуждения на тему «Тоталитарная личность. Философский анализ социального феномена».