Если говорить о том, что политика не сводится лишь к проблемам реализации власти как таковой, но неизбежно включает проблему легитимности ее осуществления (Р. Арон), то нынешнее состояние белорусского политического режима можно охарактеризовать как «тавтологическое». Другими словами, проблема легитимности уже не есть проблема законности, но есть проблема обладания властью, проблема силы. Власть перестает подпирать себя аргументом закона и права и говорит: я власть потому, что я власть. Потому что ничего более вразумительного придумать не в состоянии.
Тем самым то полулегальное положение, в котором власть находилась, начиная с 1996 года, закрепляется в качестве окончательно нелегального. 10-летний «конституционный» срок исчерпан, и посему все нынешние официальные решения суть решения «на краю пропасти» — они почти незаконны. То есть существует определенный временной лаг исчерпания законности до ее полного исчезновения. Остаточных эффектов «законности» почти достаточно для принятия решений по актуальным проблемам «текущего» свойства, но их фатально недостает для стратегических решений.
Возьмем известный стратегический проект, трактующий о необходимости создания парка высоких технологий. Кто сегодня — из местных или внешних инвесторов — готов доверять распискам и гарантиям правительства и президента? Разве это не старые банкноты, последний срок ликвидности которых истекает летом 2006 года? Если же власть говорит о том, что этот срок будет пролонгирован, они становятся фантиками уже сегодня. Это к вопросу о том, насколько важна так называемая легитимность. Ее значение далеко выходит за пределы собственно политики.
Некоторым образом это понимает и сама власть. Посему собственную легитимность она старается подпереть чем-то весомым — уже не аргументом силы права (который обеспечивает преемственность гарантий и обязательств даже в случае смены элит), но аргументом права силы (преемственность гарантий и обязательств за счет насильственного удержания власти). Вообразите себе Майкла Тайсона, который требует инвестировать деньги в его боевое предприятие лишь на том основании, «что в течение ближайших 20 лет меня никто не побьет».
Именно в этом разрезе следовало бы воспринять два наиболее заметных политических события нынешней недели — пресс-конференцию Александра Лукашенко 20 июня и акцию «несогласных» 21 июня. Остановимся на них.
Поскольку каждого ударить по голове дубинкой нельзя, т. е. убедить в своей силе непосредственно, то власть прибегает к излюбленному средству популистского трепа, убеждению посредством слов и цифр. Основная задача пресс-конференции — убедить внешнеполитических партнеров, избирателей, чиновников, армию, наконец, оппозицию в том, что власть остается властью. Что она сильна, несмотря на все разговоры о ее слабости. Следует обратить внимание: если до недавнего времени власть оперировала какими-то обещаниями, программами будущего и пр., то сегодня акцент ставится на «тавтологическом» де-факто: оппозиция слаба, такой-то прирост ВВП, столько-то процентов электоральной поддержки и пр. Основной посыл такой: так уж получилось, что легитимность исчерпала себя как раз в тот момент, когда я так сильна, когда все в моих руках. Или: к сожалению, рельсы кончились тогда, когда я набрала наибольшую скорость.
Показательная диалектика: власть начинает расхваливать собственную силу в момент, когда ее слабость видна, что называется, невооруженным глазом. Состоит она, прежде всего, в ее незаконности, ибо сила никогда не есть только сила. Имеются определенные различия в положении Александра Лукашенко и, скажем, Фиделя Кастро. Последний пришел к власти силой и силой же установил новое время закона (пусть даже это время окажется недолговременным; вообще говоря, только в благословенных странах законы живут дольше людей). Первый пришел благодаря праву закона — системе демократических выборов, «неожиданно» сработавшей против Вячеслава Кебича, но начал постепенно перелицовывать в право силы (достаточно обратить внимание на то обстоятельство, что поправки и изменения в избирательное законодательство вносились едва ли не ежегодно). Различие очевидно: Лукашенко куда в большей степени зависит (и опознается как политик) от некой системы «внешней» легитимации. Следовательно, он куда слабее Кастро.
Он куда более Кастро нуждается в пространном обосновании своего исключительного и исключительно зыбкого положения. Поэтому он столь много уделяет внимания оппозиции, ее «неэффективным» действиям, ее слабости и «безмозглости» (последний эпитет он применил во время встречи не менее пяти раз, стремясь, чтобы это запомнили). Поэтому в ход идут любые аргументы, как бы подтверждающие его силу — как если бы, например, ВВП мог служить обоснованием права на власть. Поэтому-то власть вообще все чаще реагирует на любой шорох в прессе и любой слух в народе. Доходит до смешного: президент оппонирует микротиражным сетевым изданиям. А его пресс-секретарь опровергает слухи о его болезни (о которой почти все услышали из уст секретаря). Это ли свидетельство силы? Вообще говоря, при исчерпании законности сила становится слабостью.
При нынешнем стечении политических обстоятельств сила власти может быть подорвана статьей Михаила Подоляка. Потому-то его в срочном порядке вывозят из страны. Или, например, заявлением Путина: он старается молчать, потому как в противном случае, не ровен час, придется оплачивать реформы в Беларуси. Все очень зыбко — это понимают даже политически неграмотные старухи на рынке. Они говорят о том, что шесть килограммов еды (из расчета на брата-полешука), ввезенных «из Польшчы», способны подорвать пресловутую белорусскую стабильность. Вот где зарыта истина политического момента.
Когда Александр Лукашенко говорит о голодовке «Республики», он (в испуге?) путает рост и вес Парфеновича и Фролова (кто из них может весить два центнера и быть ростом с полутораметрового подростка?). Почему? Потому что эта акция напрямую угрожает этой «силе», демонстрирует ее несостоятельность. В приватных беседах (по слухам, проистекающим из Администрации Президента) А.Г. и Путина называет «метром с кепкой», словно стремясь «заговорить» силу России ростом ее президента. Какая же сильная у нас власть! Какая смелая! Как решительно клеймит она своих врагов!
Стоит ли говорить о том, что 50 активистов «Зубра» способны «дестабилизировать» обстановку в стране? Во всяком случае, министр МВД говорит об этом прямым текстом. И даже требует лишить аккредитации журналиста «России» за якобы неверные цифры участников акции: их, дескать, было не четыре тысячи, не пять тысяч, но полторы сотни. То есть обстановку в стране может дестабилизировать не только акция как таковая, но и сообщение о ней. Можно вспомнить о том, что корреспондента НТВ в свое время выслали из страны за подобную «неточность» в освещении похорон Василя Быкова. Белорусское общественное равновесие настолько неустойчиво, что достаточно бабочке сесть на одну его сторону — и все полетит в тартарары.
Вообще говоря, в какой-то момент так оно и произойдет — в особенности, если по бабочке будут бить кувалдой вместо того, чтобы ее сдуть.
Уделим внимание цифрам — не конкретным цифрам, но цифрам как таковым: приросту ВВП, электоральной поддержке, поголовью скота, центнерам веса, сантиметрам роста, количеству участников акций и пр. Эти цифры выступают в качестве своеобразных эквивалентов «силы» власти. Как если бы эти цифры позволяли и далее преступать закон. Как если бы лишний процент прироста валового продукта давал право на пролонгацию президентских полномочий. Так зацифрованная слабость/сила спешит прикинуться легитимностью. Российские аналитики смеются: если исходить из приростов и объемов ВВП, то в России должен править не ВВП, а царь Петр (тот, что копал тоннель в Европу).
Магия цифр иной раз зачаровывает даже независимых журналистов и экспертов. Вот они уже с увлечением обсуждают «действительное» число участников акции 21 июля, пытаясь вывести из пифагорейских раскладов формулу ее «эффективности/неэффективности». Или: все с азартом интерпретируют результаты социологических замеров, словно они имеют непосредственное отношение к будущему страны. Даже если бы Александр Лукашенко проводил социологические расчеты лучше Андрея Вардомацкого, если бы его поддерживало 99% процентов населения страны, какое это сегодня имеет значение? Разве что чисто «механическое»: столько-то бюллетеней необходимо допечатать для нужного результата.
Какое вообще имеет значение апелляция к электорату, когда речь уже не идет ни о праве закона, ни о демократии, ни о чем бы то ни было, связанном с «поддержкой». Понятие «поддержка» имеет отношение лишь к законным решениям — когда остается право их опротестования. «Поддержка» позволяет из альтернативных вариантов законных решений выбрать наиболее популярное, но не более того.
Вернемся к акции 21 июля. Многих наблюдателей поразило, насколько грубо и жестоко «правоохранители» (уже непонятно, какое право они охраняют) обращались с участниками акции на Якуба Коласа. Тем самым власть дает понять: я могу так сильно стукнуть, что вы уже на ногах не удержитесь. Бойтесь и сидите дома. Бойтесь и верьте в мою силу. Там, где магия цифр уже не действует, применяется грубая физическая сила.
Нужно сказать, в известном отношении этот аргумент убедителен: если зарубежные СМИ говорили об акции как о событии, то многие белорусские независимые СМИ как бы согласились: да, это «провал». Неужели они ожидали смену власти уже 21 июля? Вообще говоря, это также следовало бы воспринять как своеобразное свидетельство слабости силы.
Мишель Фуко, посвятивший свою жизнь исследованию проблемы власти, подчеркивал: власть никогда не является только репрессивной машиной, но с необходимостью включает момент соблазна. Когда этот момент истоньшается, ее ждет необратимая деформация, ослабление. 21 июля подводит временную границу, за которой потенциал соблазна быстро устремляется к нулевой отметке (специально для любителей цифири). Власть становится «тавтологичной», она уже не несет в себе сообщения о Перспективах. Она уже не может гарантировать будущего не только кому-то, но и себе самой — тем агентам, которые составляют ее дряхлеющее тело. Быть может, это и утешительно с точки зрения некоего абстрактного возмездия, но нехорошо в разрезе надвигающегося социального беспокойства.