Общество в стиле «ретро»

Общество в стиле «ретро»:
Традиции общения Или «несоциализированный социум»

Если вам в общественном транспорте наступили на ногу и при этом забыли извиниться, не торопитесь с выводами. Чаще всего перед вами не какой-нибудь грубиян или невежа (как вы могли сразу подумать), а человек, который просто не умеет достойно выйти из сложившейся ситуации. Ему, может быть, неловко за свой поступок, он даже готов спрятаться или сделать вид, что ничего не случилось. Способность в вежливой форме извиниться (не испытывая при этом дискомфорта), как и прочие коммуникативные навыки, не возникает сама по себе. Она требует специальной подготовки. В силу ряда историко-культурных факторов, в белорусском обществе ощущается недостаток того, что когда-то называли приличными манерами[1]. Нам всем не хватает раскованного (в рамках приличия) поведения. Многие просто не знают, что такое формы вежливого обращения. Причем старшее поколение в этом смысле мало отличается, а порой и проигрывает младшему (если меня, к примеру, кто-то толкнул в подъезде и, не проронив ни слова, проследовал дальше, я почти уверен, что этот кто-то из пенсионеров).

Общественная жизнь — это не что иное, как непрекращающийся процесс общения. От его эффективности зависит здоровье общественного организма, его способность к самосохранению и развитию. Особенно возрастает роль общения в информационном обществе. Не случайно в лексиконе современного человека все чаще встречаются такие слова как «коммуникация», «коммуникативный», «коммуникабельный». Даже если государство находится вдалеке от «столбовой дороги» мирового развития, оно не может игнорировать его современных тенденций — возрастания роли средств массовых коммуникаций, роста зарубежных контактов, стремления населения «быть в курсе». Вот и в Беларуси — как примета времени — самый большой конкурс при поступлении в вузы наблюдается не куда-нибудь, а на специальности, связанные с межкультурными коммуникациями. Впрочем, на этом сходство с цивилизованным миром и заканчивается.

Стиль общественных отношений задается формами общения на «макроуровне» — там, где власть говорит с народом, гражданин с государством. Традиции демократического общения, как известно, были заложены еще в античности. Аристотель определял государство как высшую форму человеческого общения, которая позволяет принимать взвешенные законы и, тем самым, организовать общественную жизнь на началах справедливости. В постоянном взаимодействии членов сообщества, как отмечает Ханна Арендт, возникает пространство «публичности» и сохраняемая им политическая свобода. С точки зрения системного подхода, демократическая политическая система обеспечивает оптимальный характер взаимоотношений политики с окружающей средой. Устойчивая связь с населением позволяет власти принимать именно те законы, которые необходимы обществу. Неискаженные каналы политической коммуникации дают ей возможность «слушать» и «слышать» граждан, а гражданам «достучаться» до власти.

Стиль общения власти с народом не позволяет определить сложившуюся в Республике Беларусь политическую систему как демократическую. Политическая коммуникация имеет характер улицы с односторонним движением. Власть не интересует действительное положение вещей в стране и мнение народа о своей деятельности. Граждане используются исключительно в качестве слушателей или зрителей. Иногда им позволяют выступать в роли просителей.

Нарушение каналов политической коммуникации подобно застою крови в организме. Его неизбежным результатом становится образование тромбов либо опухоль. Сроки «исхода» зависят от запаса жизненных сил (в данном случае от трудолюбия, долготерпения и неприхотливости рядовых белорусов) и внешних условий содержания «больного» (помощи России, экономической конъюнктуры и пр.).

Проблемы с коммуникацией на «макроуровне» вызывают негативные последствия на «микроуровне». С точки зрения западного человека, среднестатистический белорус демонстрирует поразительную для современного общества некоммуникабельность. Дело даже не в том, что мы не способны встречать друг друга улыбкой или, как это делают американцы, каждый день признаваться друг другу в любви. Для нас большая проблема спросить кого-либо на улице о том, «как пройти куда-либо» или «который час», не обидев при этом тоном или оборотом речи. Мы не знаем, как вежливо поблагодарить или с достоинством извиниться [2]. Не говоря уже о комплементах или тонкой шутке.

Большинство из нас знакомится с правилами хорошего тона, начиная изучать иностранный язык. Сегодня он в моде в связи с вступительными экзаменам в вузы, «челночными» поездками за рубеж, видами на ПМЖ. Однако, выхваченные из чужой жизни и отрабатываемые на чужом языке, все эти «простите», «пожалуйста», «позвольте» остаются чуждыми нашей культуре повседневности. Как только в жизни возникает ситуация, когда человеку нужно на деле показать свою воспитанность, он превращается в молчаливое и закомплексованное существо. (Еще хуже — в шумное и сквернословящее.) Культурные нормы остаются «мертвым», не имеющим отношения к действительности знанием, на базе которого так и не возникают устойчивые навыки поведения.

Приобретению навыков коммуникации препятствуют традиции опекающего воспитания. Взрослого ребенка мама буквально за руку приводит в вуз, помогая выбрать факультет, выяснить правила приема, оформить документы. Даже разговор по телефону становится для ребенка настоящей проблемой. Плохо слышащая (и, судя по всему, уже плохо соображающая) бабушка звонит в приемную комиссию вуза, чтобы разузнать для внучки все тонкости предстоящего тестирования. Внучка при этом стоит рядом и внимательно слушает. Ничего удивительного, ведь для успешного телефонного разговора тоже нужен определенный навык — умение представиться, говорить по делу, оставить телефон для связи и пр.

В западном обществе молодому человеку с детства помогают плавно и безболезненно «войти» в общество («в мир взрослых»). В ходе социализации ему прививают навыки социальной активности, способность к социальному взаимодействию. Гражданское образование дает ему навыки эффективной коммуникации, вооружает интеллектуальными и политическими компетенциями. Граждане учатся предотвращать и разрешать социальные конфликты, искать и находить компромиссы, вести диалог и находить взаимопонимание в решении общественных проблем. Политическая активность требует от них умения формулировать общие цели, организовывать общественные инициативы, цивилизованно выражать и отстаивать свои интересы. Граждан обучают тому, как оптимально, с наименьшими затратами времени и сил регулировать свои отношения с государственным чиновником, заполнять декларацию, заводить банковский счет, получать водительское удостоверение, быть эффективным потребителем. Даже собеседование при приеме на работу требует особого искусства. Надо знать, как выглядеть, что спрашивать, к чему быть готовым.

Белорусская школа тратит массу времени на изучение теорем и решение задачек по физике, «забывая» научить человека главному — умению жить в обществе. Умение цивилизованно контактировать с другими людьми, учитывать интересы оппонента в споре, избегать и предупреждать конфликты, слушать и слышать (!) собеседника, искать и достигать компромиссов — ничего этого в программе школьного обучения вы не найдете. В итоге, студенты высших учебных заведений не владеют навыками публичного выступления, не могут грамотно выражать и отстаивать свою точку зрения. Да что там студенты! Преподаватели вузов не знают простых правил ведения дискуссии. Не раз был свидетелем того, как ее участники начинают говорить одновременно, обращаясь при этом исключительно к ведущему. Пиетет перед статусом (всякий «по ту сторону» — уже начальник) сочетается с пренебрежительным отношением к равным себе. «Кто он такой, чтобы я его выслушивал…».

Пожалуй, один из немногих, у кого не возникает проблем с коммуникабельностью, — это президент. Он может часами рассказывать своему электорату «приятное», производить «неизгладимое» впечатление на заезжих журналистов, расправляться с политическими оппонентами в «открытой» дискуссии (как это, к примеру, имело место в его последней встрече с Чубайсом). Правда и он время от времени шокирует общественность «странными» заявлениями (вспомним интервью немецкой газете) и «беспричинными» (на первый взгляд) конфликтами. Глава государства не раз демонстрировал свое нежелание быть «приятным» собеседником в общении с зарубежными представителями. Чего стоит один только скандал в Дроздах. Что уж говорить о его общении с политическими противниками, в адрес которых сказано немало «крылатых» слов.

Относительно коммуникабельности белорусской элиты сказано немало. Народ давно привык к тому, что высокопоставленный чиновник с трудом подбирает литературные слова, чтобы выразить простые и понятные истины. С трудом верится, что это и есть пресловутая «связь с общественностью», на которую Запад, не скупясь, тратит огромные средства. Прямо скажем, это направление работы у нас еще не стало приоритетным. Связь с общественностью, по меньшей мере, предполагает уважение к ней. В западном обществе забота производителя (лидера, бизнесмена, режиссера) о создании благоприятного имиджа собственному делу обусловлена его кровной заинтересованностью в потребителе (избирателе, покупателе, зрителе). В нашем обществе для этого используются иные, менее хлопотные способы и механизмы.

Не смотря на давно сформировавшуюся модель патерналистских взаимоотношений («мудрый отец — неразумные дети»), сложившейся системе все-таки не хватает целостности. В ней постоянно находятся какие-то «пятна», которые не укладываются в ее «общую логику». Взять хотя бы тот факт, что в обществе, значительная часть которого регулярно выпивает, вдруг появляется совершенно непьющий «батька». Можно понять отношение россиян к Ельцину, которому «ничто человеческое было не чуждо». При всех его слабостях, российский президент был для народа живым и понятным. А вот кто такой «батька», который не пьет, не курит, да еще ратует за дисциплину, объяснить не возможно. Это даже и не «начальник», потому как в массовом сознании начальство занимается всем тем, что и подчиненные, только имеет для этого гораздо большие возможности. Может быть, президент претендует на статус «святого отца»?

Еще одна несуразность заключается в том, что каким-то странным образом «батька» остается «ребенком». Ну как, скажите, иначе оценить его поведение на ледовых площадках или лыжных трассах. Взрослый человек, выйдя поиграть во двор с детьми, постарается им поддаться и, конечно, не будет сражаться «до последнего». В этом, собственно, и проявляется его превосходство как взрослого. Превосходство над теми, у кого нет иных радостей в жизни (поэтому они очень болезненно воспринимают всякое поражение). Белорусский президент ведет себя как большой ребенок, который стремится выиграть во всех играх, в которых ему доводится участвовать (от политических до спортивных). Всякий «взрослый» понимает, что президент страны не может на равных состязаться с членами (пусть и бывшими) команд НХЛ или даже собственными охранниками в лыжном забеге. Президенту, судя по всему, это не понятно. Теперь уже народ, в роли «взрослых», наблюдает за капризами и слабостями своей власти. Нечто подобное с нами уже было, когда в народе ходили шутки об очередном ордене-«игрушке» для Генерального секретаря Л. И. Брежнева. Тогда все понимали, что между «старым» и «малым» разница невелика. В нынешней ситуации это ни статусом («батька»), ни возрастом («молодой») объяснить невозможно.

Особый интерес вызывает стиль общения в академической среде. Она служит своеобразным образцом для подражания (референтной группой) остальной части общества. Научное сообщество традиционно отличается стилем мышления и общения, царящей в нем атмосферой терпимости и творческого диалога. Так уж повелось, что ученый человек старается избегать грубого слова, голословных обвинений, безапелляционных суждений. Ему свойственно сомневаться, предполагать, прислушиваться к чужому мнению. Отсюда все эти «мне кажется», «позвольте с вами не согласиться», «предположим» и пр. Без этого нет плодотворного обмена мнениями, научного диалога. Советское время привнесло в эту сферу много «нового». Благодаря «научному гению» Владимира Ильича, нормой научной дискуссии стали безапелляционность, бездоказательность, а порой и откровенное хамство. Стиль быстро нашел своих поклонников. Он легко усваивается выходцами из низов и нравится «народным» академикам.

Сегодня, чтобы «почувствовать разницу», достаточно побывать на какой-нибудь зарубежной конференции и сразу же после этого посетить что-нибудь свое, «родное». Пусть это будет, к примеру, республиканский научно-практический семинар по проблемам «идеологической работы» (сегодня они проводятся с завидной регулярностью). Программа встречи, как это водится, будет сильно изменена, но вы узнаете об этом лишь в ходе самой встречи. Никаких, даже дежурных извинений на этот счет, никто, конечно, не принесет. Мало того, как выяснится уже по ходу семинара, до обеденного перерыва не запланировано ни одного перерыва. Естественно, не будет здесь и кофе-брейков и прочих «заморских» излишеств. Объявляя обеденный перерыв, ведущий великодушно подскажет, где находится столовая. Наш стиль — это когда в одном флаконе вам и «экономия времени», и боязнь того, чтобы на перерыве участники не «разбежались», и отсутствие элементарного к ним «уважения».

Как известно, помимо сугубо утилитарных задач (отдохнуть и подкрепиться), кофе-брейки и фуршеты на конференциях выполняют важную коммуникативную функцию. Именно здесь, в кулуарах, легко устанавливаются связи и дружеские отношения, обсуждаются самые животрепещущие проблемы. Белорусское телевидение очень любит показывать «вечно жующих» на «западные деньги» оппозиционеров. Обывателю и невдомек, что это тоже часть их «работы». Процесс неформальной коммуникации не менее значим, чем формальные контакты. Демократия не может существовать без горизонтальных связей. Она «работает» лишь благодаря постоянному взаимодействию институтов гражданского общества, рядовых граждан.

Вернемся на конференцию. В стиле советских собраний во время проведения круглого стола, ведущий будет подолгу и многословно говорить («тянуть одеяло на себя»), вместо того чтобы побуждать к выступлениям участников. Его задача не в том, чтобы разжечь дискуссию, а обеспечить спокойствие и запланированный регламент. Он попытается пресечь незапланированные выступления и предупредить «каверзные» вопросы, а в нужный момент предоставит слово «правильным» докладчикам.

Говорят, что публичное выступление следует начинать с какой-нибудь шутки. Но так как с идеологией «шутки плохи», то самое большое, на что отважится докладчик, это сослаться на «известный анекдот». Что это за анекдот и кому он известен, гадайте сами. Рассказать анекдот целиком было бы «слишком». Советскому человеку не свойственно злоупотреблять вниманием (временем) и вообще вести себя «чересчур раскованно».

Другой момент. Немцы призывают лектора не бояться недооценить уровень подготовки аудитории. Нередко с высокой трибуны можно услышать довольно банальные истины. Ведь мудрость не устаревает — кто-то узнает новое, кто-то вспомнит забытое старое. Наш стиль иной — говорить о специфических (малопонятных широкой аудитории) вещах вскользь, как бы невзначай, как о само собой разумеющемся («как всем известно», «ну это вы знаете», «понятно, что»). Те, кому неизвестно и непонятно (каковых на поверку нередко оказывается большинство), будут стыдливо помалкивать, дабы не обнаружить свою некомпетентность.

В научном мире имеются свои критерии и процедуры признания. Как правило, должность здесь не имеет того значения, что среди чиновников. Многими она воспринимается скорее как препятствие на пути научных достижений. Отнимает много времени и сил. В западных университетах руководство кафедрами и подразделениями нередко осуществляется в режиме поочередного замещения (своего рода «гражданская повинность»). Настоящие заслуги ученого определяются его идеями, научными разработками, педагогической деятельностью. В нашей стране очень глубоки традиции чинопочитания. Они пронизывают все сферы жизни общества, и наука в этом смысле не исключение. В программе конференции перед именами докладчиков вы скорее всего найдете указание должности (министр, начальник, ректор, заведующий) и только потом уже степени и звания, если таковые, конечно, имеются. Анонсируя учебное пособие, председательствующий патетически восклицает: «в его создании принимал участие сам замминистра!».

Особая тема — студенческая среда. Понятно, что сегодня студент уже «не тот». Он поездил по миру и может сравнить, как «у них» и как «у нас». Он нередко жалуется в адрес «старой» профессуры, которая, не в пример молодым преподавателям, «держится надменно», сохраняет дистанцию. Однако и сами студенты демонстрируют не самые лучшие манеры и привычки. Сущим бедствием для преподавателей становятся новейшие средства связи. Сегодня мобильник — это и шпаргалка, и повод лишний раз выйти в коридор покурить, и средство развлечения на скучной лекции. Следует отметить, что постперестроечная демократизация («дух свободы») сыграла со студентами «злую шутку». Приученные к постоянной опеке и дисциплине вчерашние школьники неожиданно попадают в совершенно иную атмосферу. Где можно «не ходить» и «не учить», где ты сам себе хозяин. Не все проходят испытание «свободой». Многие не подозревают, что самостоятельность сопряжена с ответственностью. Это совсем не плохо, что студенты стали разборчивее и самостоятельно определять свои приоритеты, качество лекций и семинаров. Но ведь для этого надо хотя бы раз посетить занятие. Крайности опеки легко сменяются крайностями вседозволенности.

Страсть людей к общению неистребима. Подобно реке, не имеющей нормального русла, она, в случае необходимости, находит «окольные» пути. В советское время «извращенная коммуникабельность» коммунистов выливалась в длительные «разборки» персональных дел. Отсутствие нормальных каналов политической коммуникации в государстве порождает многочасовые, бессодержательные речи политического лидера перед народом (вспомним Фиделя Кастро). В белорусском обществе был кратковременный период «оттепели», когда советский человек начинал понемногу «оттаивать», высказывая наболевшую правду. Вспомним, сколько было в середине 90-х самых разнообразных научных и общественно-политических «тусовок» (конференций, семинаров, проектов, инициатив). Все вернулось на круги своя. Так, директива «номер один», по крайней мере в той ее части, что запрещает коллективные празднества в трудовом коллективе (на работе), призвана воспрепятствовать развитию корпоративного духа и солидарности. Власти нужен изолированный, закомплексованный, опекаемый индивид. Впрочем, тягу к «коммуникации» он легко удовлетворит после работы. Самый простой и привычный для него способ «излить душу» — это «сообразить на троих».

_____________________________________________________________

[1] Советское время породило своеобразный культ «простого» человека. «Он прост, как правда» — говорили очевидцы о Ленине. «Он прост в общении» — можно услышать похвальный отзыв о новом знакомом. Нас окружают до предела «простые» люди, которые подолгу, держась за пуговицу рассказывают вам о своих проблемах. «Простые» соседи сверху и снизу не дают о себе забыть периодическими «концертами», а «простые» родственники подолгу «гостят» в вашем доме.

[2] Нашего человека видно сразу. В своем искреннем желании быть вежливым («культурным») он, как это водится, чрезмерен, навязчив и не может удержаться от самоуничижения. От выражений типа «извините, что мы к вам тут обращаемся» он легко переходит на грубость.