ОбороТень, или тень на обороте
С 1 января с. г. торговые обмены между Россией и Беларусью фактически заморожены. Причиной тому — вступившее в силу белорусско-российское Соглашение о принципах взимания косвенных налогов при экспорте и импорте товаров, выполнении работ и оказании услуг, предусматривающее изменение механизма взимания налога на добавленную стоимость (НДС).
Если исходить из того, что торговый оборот отображает «физическое» и, по сути дела, единственное измерение российско-белорусского союзничества, то следует признать, что на сей раз газетные заголовки («Российско-белорусский паралич», «Товарный коллапс» и пр.) вовсе не «гиперболизируют» ситуацию. В Беларуси в спешном порядке создана «чрезвычайная» правительственная комиссия во главе с вице-премьером А. Кобяковым, а другие республиканские органы продублировали эту инициативу, сформировав аналогичные ЧК. Таким образом, «базовый» процесс союзного государства в ближайшее время будет осуществляться в alarm-режиме.
Ниже у нас будет повод более подробно поговорить об НДС, пока же мы сосредоточимся на некоторых политэкономических подтекстах случившегося паралича, особенности которого удобнее всего описывать в терминах зависимости.
Прежде всего речь о зависимости, обусловленной тем уникальным местом, которое заняла Россия во внешнеторговом обороте Беларуси, и шире — ее местом в экономике страны. Факт приостановки взаимных товарных потоков свидетельствует о принципиальной уязвимости белорусской экономики, быть может, даже в большей степени, чем это было продемонстрировано прошлогодним отключением газа. Хотя и первое, и второе отражает различные аспекты одной и той же феноменальной зацикленности на России — России как поставщике, России как рынке сбыта. Оказывается, для т ого чтобы поставить «суверенную» и «стабильную» страну на грань экономической депрессии, достаточно ввести небольшие изменения в порядок оформления бумаг. И коль скоро такая стабильность держится на букве, то это бумажная стабильность (о чем наиболее дальновидные аналитики говорили всегда).
Важно уяснить следующее: любые более или менее заметные (т.е. отраженные в букве либо минующие ее «катастрофическим» порядком) изменения в окружающей среде способны легко разрушить микроклимат, созданный в Беларуси для Беларуси. По большому счету, существуют две силы глобально-регионального значения, располагающие способностью к разрушению местных тепличных условий и, соответственно, втаскиванию республики в измерение международной конкуренции, традиционно осмысливаемой здесь как измерение катастрофы. Это Россия и ЕС. Например, изменение торгового режима со стороны стран ЕС могло бы обанкротить страну в течение одного года (к концу рабочие его предприятий-экспортеров требовали бы зарплату прямо на улицах). Следует иметь в виду, что лишь за счет экспорта в страны ЕС Беларуси удается несколько компенсировать гигантские издержки в торговле с Россией.
Правда, эти издержки нарастают столь быстрыми темпами, что превышают существенное приращение доходов от торговли с ЕС (на 98% в прошлом году, хотя часть этого приращения следует отнести на счет расширения ЕС). Правительство радостно рапортует о рекордном товарообороте в торговле с Россией, но старается не рекламировать рекордное отрицательное сальдо, превысившее к концу года USD 2 млрд.
Ничего правительство не сообщает и о своего рода товарной инфляции — растущем удешевлении белорусской продукции относительно российского сырья и комплектующих (следовало бы добавить соответствующий интегрированный показатель к 16 основным показателям «безудержного роста»). Последняя тенденция проявляет себя в двух аспектах. Во-первых, цены на энергоносители растут быстрее, чем цены на продукцию белорусских экспортеров (так, например, если цены на российскую нефть в течение 10 месяцев 2004 г. выросли на 35,5%, то цены на белорусские нефтепродукты — на 32,5%). Во-вторых, растут и физические объемы потребляемых энергоресурсов — так, что рост энергопотребления не находит должного отражения в росте производства. В результате энергоемкость белорусской продукции неуклонно возрастает — почти пропорционально зависимости этой своеобычной «энергономики» (нередко именуемой «белорусской моделью») от России.
Уже эти специфические обмены наводят на размышления по поводу возможности экспорта демократии (или ее дефицита) с Востока. Следует ли что-то менять в политической системе страны, которая — при всех возможных издержках, затратах и рисках — предоставляет массу возможностей для зарабатывания easy money?
Во-первых, как уже сказано, неизбежная добавка к положительному сальдо. Не критическая, но весьма заметная. Показательно, что темпы роста российского импорта из стран СНГ в прошлом году впервые превысили темпы роста экспорта в эти страны, и лишь Беларусь осталась в стороне от этой тенденции.
Во-вторых, гарантированный сбыт по ряду экспортных позиций. Несмотря на то, что Беларусь обставляет себя все большим числом торговых заслонов, российский экспорт только возрастает (главным образом это касается энергоносителей, черных металлов, комплектующих). В прошлом году доля российских поставок в белорусском импорте составила 67,5%.
В-третьих, страна все более и более залезает в долги, что зачастую позитивно оценивается в стратегической перспективе (управляемость, зависимость и пр.). Многие исследователи — по меньшей мере, начиная с Арнольда Тойнби — говорили о том, что «американский феномен» стал возможен благодаря усиленному кредитованию Европы со стороны США в первой половине XX в. (кредитор — это всегда доминантная позиция). Обратим внимание на то, как сходная схема реализуется в случае с российскими газовыми поставками в Беларусь. Всякий раз белорусы стремятся как следует «запастись» газом (на случай грядущей катастрофы?), требуя от «Газпрома» очередного снятия лимитов и понижения цены, россияне цену удерживают, зато предоставляют кредиты в целях «компенсации за повышение цен», затем белорусская сторона расплачивается и по газу, и по кредитам. Затем цикл воспроизводится в расширенном режиме, соответственно — и в аспекте долговой и энергетической зависимости.
По мере того, как «энергономика» все более превращается в тотальное долговое обещание (мы отработаем, но позже), русские все более склонны расценивать Беларусь как территорию собственного будущего. Хотя едва ли следует чересчур доверять этим надеждам, равно как полагаться на то, что экономическую зависимость в современных обстоятельствах легко сконвертировать в политическую. Уже сложно сказать, что выгоднее — продолжать придерживаться сложившихся практик торговли (кредитовать белорусский суверенитет) или же терпеть унижения от белорусских таможенников, которые — видимо, по причине отсутствия таможни — превратились в банду мародеров. Как бы там ни было, своего россияне не упускают, а к унижениям им не привыкать.
С другой же стороны, Россия все менее проявляет готовность принимать на себя часть издержек по поддержанию в Беларуси «стабильности», постепенно перекладывая их на плечи самой «стабильности». В последнем случае она поступает так же, как и со всеми остальными, не делая, так сказать, принципиальных исключений. Так и получилось в случае с НДС.
Вообще говоря, для российской экономической политики все более характерно стремление стать более «экономической», т. е. рассказанной на языке денег. Именно по этой причине мы наблюдаем сегодня тенденцию «оцифровывания» абстрактных долгов. И если ранее Александр Лукашенко имел все основания говорить о том, что Россия должна нам столько-то миллиардов (не существует системы координат, в которой эти долги можно было бы сосчитать), то сегодня этих оснований становится все меньше. Картина взаимной зависимости проясняется по мере того, как всевозможные загадочные ссуды все более замещаются финансовыми обязательствами, и в этом процессе задействована определенная логика: любое правительство может быть поставлено перед фактом финансовых долгов, но едва ли можно будет взыскать товарные, сырьевые и прочие субсидии, которые Россия положила в основание наличной «белорусской модели».
Итак, «братские» долги все более превращаются в долги финансовые, и это со всей очевидностью проявляется в случае проблемы НДС. Как известно, предлагая перейти на принцип взимания НДС по стране назначения без изъятий (прежде в торговле со странами СНГ по нефти и газу НДС изымался по стране происхождения, с Беларусью — по всем товарным позициям), Россия сталкивалась со встречными претензиями белорусской стороны. Последние сводились к требованию ежегодных компенсаций Россией убытков белорусского бюджета, складывающихся с 2000 г. из-за применения во взаимной торговле принципа взимания косвенных налогов по стране происхождения. Эти требования, разумеется, не находили в Москве сочувствия не только по причине вполне естественного нежелания расставаться с частью доходов, но и в силу невозможности определить справедливый размер компенсаций (прежде всего из-за непрозрачности белорусской бюджетной политики).
Новый принцип взимания НДС автоматически снимает притязания белорусской стороны, ибо во многом как раз и призван показать кто кому и сколько должен не на словах, а в денежных знаках (правда, ходят слухи о том, что в Минске продолжают питать надежды на взыскание компенсаций за прошедшие годы). Здесь важно увидеть, что все разговоры о компенсациях покоятся на презумпции, что при изменении принципа взимания НДС (а это главная статья налоговых поступлений в бюджет) изменятся соотношения финансовых потоков, но товарные потоки останутся прежними (т.е. будут нарастать прежними темпами). Но вот, механизм взимания налогов изменился — и что произошло с товарными потоками? Они вообще остановились. И чиновники, сконсолидировавшись в «чрезвычайные» комиссии, заговорили о том, что, возможно, межстрановый товарооборот в союзном государстве (такой вот парадоксальный оборот) в текущем году не будет расти прежними темпами. Некоторые из них выдвигают более смелые предположения о том, что, возможно, принцип опрокидывания прошлого в будущее при учете коэффициента роста в нынешнем году работать не будет. Поэтому сложно строить однозначные прогнозы.
И в самом деле: если для России торговые каникулы не обернутся значительными потерями — не только из-за относительного малого удельного веса белорусской составляющей во внешнеторговом обороте, но и потому, что большую часть российских товаров белорусы все равно купят несколько позже (следует иметь в виду, что многие белорусские предприятия запаслись комплектующими впрок, в ожидании возможного торгового коллапса), — то в случае с Беларусью все несколько сложнее (или проще). Дело в том, что многие российские товары на белорусском рынке безальтернативны, в то время как белорусские товары имеют на российском рынке массу заменителей. И пока белорусские телевизоры прохлаждаются на границе, россияне покупают корейские. И коль скоро потребитель уже купил телевизор, то вряд ли он будет покупать второй — даже из любви к русскоязычному производителю. То же самое, в принципе, касается и сельхозтехники, и шире — конечной продукции белорусских предприятий.
Таким образом, залатать дыру в торговле несколько сложнее, чем в производстве. В последнем случае можно, например, ввести несколько дополнительных рабочих дней. В первом же случае следует говорить о необратимых потерях. Достоин отдельного упоминания тот факт, что Александр Лукашенко посчитал необходимым ударно поработать в новогодние праздники (страна, мол, — растущий тигр и затаившийся дракон), в то время как в России люди спокойно предавались отдыху. В результате белорусы поработали на склад — в преддверии никем не объявленных торговых каникул.
В какой-то момент торговые потоки восстановятся, но восстановятся ли они в прежнем объеме и в прежнем виде? Дело в том, что Беларусь не только утратила привилегированный режим в торговле с Россией, но фактически оказалась в худших условиях в сравнении с другими странами СНГ. Это проявляется в том, что из-за отсутствия таможенной границы россиянам и белорусам необходимо получить подтверждение об уплате НДС, в то время как всем остальным достаточно подтверждения факта пересечения таможенной границы. В нашем случае субъект торговой операции оказывается в двойной зависимости — от своего торгового партнера, на которого возлагается обязанность уплаты НДС на данную партию товара, и от налоговых органов чужой страны, которые должны выдавать подобные справки (и никогда ранее этим не занимались).
Понятно, почему ни российские, ни белорусские экспортеры не торопятся исключать НДС из цены товара: нет уверенности, что их освободят от уплаты НДС у себя дома; и если освободят, то как скоро? Первоначально экспортные цены, скорее всего, возрастут, но возвратятся ли они на прежние рубежи, когда вопрос оформления бумаг будет решен?
В связи со всем этим представляется закономерным и справедливым требование белорусских товаропроизводителей о восстановлении таможенной границы между Россией и Беларусью, адресуемое правительству. Задача теперь состоит в том, чтобы получить хотя бы равные в сравнении с другими производителями СНГ условия торговли с Россией. Равные, а не дискриминационные. Отсутствие таможенной границы — это, напомним, ключевое завоевание режима на ниве интеграции и одна из главных опор имеющейся социально-производственной структуры (нужно ли говорить о том, что россияне покупали белорусские товары не потому, что они медом намазаны, а из-за определенных бонусов, связанных со специфическим торговым режимом).
Белорусское правительство оказывается перед комплексной дилеммой: либо отказываться от символа интеграции и создавать нормальный режим торговли, либо сберегать этот символ ценой новых издержек. В первом случае мы попадаем в пространство новых «вызовов», и неизвестно как наша склеротическая, сведенная до «максимальной простоты» система с ними будет справляться. Во втором случае (более вероятном для белорусского склероза) мы получаем новый виток мобилизации, при котором «чрезвычайные» комиссии получат статус постоянных, а белорусские налогоплательщики — дополнительное дорогое удовольствие. Вопрос еще и в том, пойдут ли на подобные чрезвычайные меры россияне (для белорусов). Как бы там ни было, очевидно, что в белорусскую «теплицу» начинают прорываться недобрые внешние ветры. Недобрые лишь постольку, поскольку существует теплица.