/Вечное возвращение/
Future in the Past (или старые вопросы «о главном»)
Вот уже десять лет как белорусское общество живет с повернутой назад головой. Уверенно шагая в прошлое, мы достигли в этом направлении определенных «успехов». В экономике, культуре, массовом сознании произошли значительные, еще не до конца осмысленные изменения. Сегодня даже не верится, что с нами когда-то происходили такие вещи, как приезд Клинтона, многотысячные митинги, открытая критика власти. Кажется, будто наше будущее вдруг оказалось в прошлом («будущее в прошедшем»). Если быть оптимистом, то можно выразиться иначе: наше прошлое еще предстоит нам в будущем. В нашем обществе по-прежнему актуальны вопросы, которые уже мало тревожат соседей. Мы до сих пор не определились в отношении фундаментальных вопросов общественной жизни: «кто мы?», «куда идем?», «кто наши „друзья“ и „враги“». Не осмыслили, «от какого наследства мы отказываемся» и чего ждем от будущего.
Перестройка
В отличие от России, перестройка у нас прошла в весьма сглаженном виде. Период обретения независимости выдался достаточно тихим. Ему не предшествовал сколько-нибудь выраженный экономический или политический кризис. Стране удалось распределить преимущества и издержки социализма примерно поровну, по-социалистически — на всех. Поляки во времена «шоковой терапии» недоедали, латыши, лишенные российского газа, мерзли, на богатых американцев сваливаются тайфуны, у России — непреходящая боль от Чечни, в Украине — оранжевая революция. У нас, слава Богу, все нормально. Мы не знали и сегодня не знаем особых трудностей. Помощь «старшего брата» позволяет использовать благоприятную экономическую конъюнктуру. Его рынки для нас пока открыты. Даже с урожаем (традиционной проблемой нашей климатической зоны) в последнее время особых проблем нет.
Кажется, небеса нам благоволят. Впрочем, хорошо это или плохо — вопрос спорный. Влияние трудностей на процесс становления наций еще не до конца изучен. Конечно, никто не пожелает себе лишних проблем. Но тот факт, что тепличные условия расслабляют, оспорить трудно. Отсутствие трудностей усложняет процесс «взросления». Особенно если он сопровождается постоянной опекой.
В Беларуси не было как таковой и настоящей переоценки ценностей. В начале 90-х, когда страна зачитывалась разоблачительными текстами Ципко, Нуйкина, Клямкина, в Минске скорее пережидали (выжидали), чем все это кончится. Отсутствие яркой «мировоззренческой революции» сделало возможным относительно легкую реставрацию. Октябрьская революция, Ленин, коммунизм до сих пор являются официальными символами «достижений прошлого» и остаются в названиях улиц, площадей, праздников. В некоторых отношениях наблюдается явный откат назад даже в сравнении с 80-ми годами. Например, в характеристике деятельности Сталина, массовых репрессий, КГБ и пр.
Не было у нас и сколь-либо выраженной борьбы за свободу, способной сплотить единомышленников. Подобной той, что имела место в Москве во время штурма Останкино, когда на призыв защитить демократию на площадь перед городской Думой вышли тысячи добровольцев. Массовый выход на площадь у нас тоже состоялся, но по сугубо «материальным» причинам. В целом экономическая ситуация в Минске никогда не опускалась до столь критического уровня, как в Москве. В то время как московские прилавки были абсолютно пусты, минчане особо не бедствовали (хотя и пользовались карточками). Поэтому и радикальность перемен, связанная с либерализацией цен, тоже была не столь заметна.
Позже в массовом сознании легко произошла подмена причины и следствия. Реформы начала 90-х стали восприниматься не как ответ на кризис, а как его причина. «Демократы довели страну до ручки». Экономические реформы в Беларуси осуществлялись «вынужденно», в постоянной привязке к российским и, как следствие, половинчато. Если Россию обвиняют в том, что перестройка в ней была инициирована «сверху», то в Беларуси она и вовсе была навязана извне. Мир оказался виноват в том, что «потревожил» спокойную жизнь белорусского общества. (В массовом сознании распад СССР трактуется как его целенаправленный «развал».) Таким образом, страна имела все шансы стать единственной из республик СССР, где социалистический эксперимент мог быть доведен до логического конца.
Национальная идентичность
В официозном варианте она находит свое выражение в попытках сформулировать некую «национальную идею». В реальности представляет собой поиск ответа на самые простые и в то же время самые сложные («мировоззренческие») вопросы общественной жизни. «Кто мы?» «Где наши корни?» «Куда мы идем?» Проблема идентичности заставляет задуматься над сходствами и различиями: чем мы отличаемся от других, в чем и на кого мы похожи. Как говорится, выяснить, где «наши». Самоопределение «через общность» (включенность) особенно актуально в эпоху глобализации, которая сопровождается процессами интеграции и демократизации. Мир становится все более единым — в культурном, институциональном, технологическом отношении.
Различий с русскими у нас традиционно немного. Но и они (эти различия) сегодня размываются. По количеству выпиваемого на душу населения спирта мы уже примерно сравнялись. Что касается традиционного трудолюбия и исполнительности, то здесь появились свои «но». Нежелание открыто конкурировать на внутреннем рынке, государственный протекционизм и невосприимчивость к новому делают трудолюбие скорее недостатком.
«Ленивый» быстрее внедряет современные (облегчающие труд) технологии. В недавнем прошлом белорусы могли с гордостью сказать, что это они Москву «кормят», а не она их. Сегодня все скорее наоборот — и в смысле дешевой нефти, и товаров ширпотреба. Спасают лишь закрытые границы. Готовность без размышлений исполнять все, даже откровенно абсурдные «задумки» власти, заставляет по-новому посмотреть и на другой «плюс» — законопослушание. Здоровый пофигизм мог бы, по крайней мере, смягчить градус государственного идиотизма. Преимущества нашего национального характера становятся нашими недостатками.
Что касается сходств, то здесь многое под вопросом. Власть всеми силами стремится затушевать нашу «европейскость». Якобы у нас «своя дорога». Поэтому частная собственность, конкуренция, «индивидуализм» это не про нас. Однако и Восток (несмотря на личные контакты лидеров) для нас также далек. Несмотря на то, что политологи квалифицируют нынешний политический режим как «авторитарно-султанистский», ему не хватает восточной преемственности власти. Народ пока не готов признать наследственность президентской харизмы. Кроме того, в сравнении с азиатами, нам явно не хватает истинной религиозности, действительной (а не мнимой) коллективности, эстетического восприятия действительности. «Этическое» для белоруса традиционно значимее «эстетического». Мы по-западному практичны и рациональны. Любоваться сакурой или пять раз в день совершать молитву — это не для нас.
В проблеме идентичности есть еще один аспект, отражающий ее динамику. В белорусском менталитете следует отделить «константное» (наследуемое из глубины веков) и привнесенное в процессе целенаправленного (коммунистического) воспитания. Трудно понять, какие мы есть на самом деле, не уяснив того, что из нас хотели «вылепить». Тем более, что этот процесс не закончился. Воздействие на массовое сознание только усиливается. Чтобы избавиться от последствий такого «воспитания» (аполитичности, пассивности, иждивенчества, ксенофобии), придется пройти долгий путь «обучения демократии». И не факт, что он не принесет новых сюрпризов.
Консерватизм
Чем отличается тот, кто еще не начинал ремонта, от того, кто его уже делает? Уже хотя бы тем, что в глазах внешнего наблюдателя он выглядит более выигрышно. В народе же говорят — «не показывай дураку половину работы». «Кто не делает, тот не ошибается». Реформирование общества — это как ремонт в доме. Обязательно будет мусор. Какое-то время придется мириться с неустроенностью и неудобствами. Утешает то, что в перспективе ожидается улучшение. При добросовестной работе разница будет явно не в пользу «старого порядка». Мы еще ничего не начинали — ни приватизации (по-настоящему), ни судебной, ни образовательной, ни прочих реформ. Сравнения с Россией или Украиной попросту некорректны, ибо там худо-бедно какой ни есть, но уже капитализм.
У меня есть знакомый, который панически боится врачей. Природная выносливость позволяет ему «перехаживать» мелкие болезни на ногах. Не дай Бог, случись что серьезное. «Вот если бы немного раньше» — с упреком говорят в таких случаях врачи. Чем позже обратился, тем меньше шансов на исцеление. Белорусское общество страшно боится «лечения», и, как на грех, запас прочности у него достаточно высокий. Наверное, от природы здоровье неплохое, да и способность «переносить боль» за многовековую историю приобретена. К тому же братская Россия снабжает средствами «анестезии».
Приходилось ли вам видеть на улице автомобиль, который, невзирая на свой почтенный возраст, выглядит очень даже «ничего». Стараниями трудолюбивого и любящего «копаться» в технике владельца он смотрится не хуже, а порой и лучше (в смысле чистоты, ухоженности, своеобразного «тюнинга») своих гораздо более молодых и дорогостоящих собратьев. Трудно сказать однозначно, хорошо это или плохо. С одной стороны, налицо явное проявление добросовестного отношения к собственности, трудолюбия, бережливости. С другой стороны — безусловный консерватизм, может быть, даже страх перемен. Зачем же тогда все эти модные веяния в автомобилестроении, изменения «модельного ряда» и прочие навороты, если можно прожить с одним авто до конца (его и своей) жизни?
Данный пример показателен не только в отношении белорусского общества в целом, выжимающего все (применяя недюжинную смекалку) из устаревшего оборудования. Нечто подобное происходит и с нашим президентом. Находясь на своем посту уже более 10 лет, он прикипел к нему основательно. У него есть все основания бережно относиться к своему «детищу». Ведь куда ни кинь взгляд — все дела твоих рук. У него есть все основания любить свой старенький ухоженный «автомобиль» и не расставаться с ним до конца жизни. Тем более, что другой — более новый — ему уж точно не светит.
Оппозиция
Можно только удивляться самоуверенности нынешнего политического руководства, с легкостью поделившего белорусское общество на два «мира» — тех, кто «за», и тех, кто «против». Манихейство, в которой силам добра противостоят силы зла, является одним из тех «достоинств» советского прошлого, которое бережно сохраняется и поныне. Учитывая то обстоятельство, что далеко не все противники нынешнего политического курса однозначно идентифицируют себя с ныне действующей оппозицией, широкий пласт белорусского народа попросту вычеркнут из публичной сферы. Точно как у Валентина Акудовича — «нас няма».
В современной Беларуси наблюдается феномен «равно критического» (равноудаленного) отношения к власти (президенту) и оппозиции. Это когда значительная часть населения не доверяет ни тем, ни другим. На первый взгляд, такое поведение абсолютно нелогично. Есть соблазн истолковать его как проявление эклектики во взглядах и отсутствия каких-либо принципов. Однако этому явлению есть объяснение. Во-первых, это банальное непонимание конструктивной роли оппозиции в современном обществе. Нам по-прежнему ближе восточная традиция «единства», в которой всякая разноголосица воспринимается как недостаток. Во-вторых, государственным СМИ все-таки удалось сформировать у значительной части населения негативный образ тех, кто живет на «западные деньги». Истину о «бесплатном сыре» и «заказывающих музыку» усвоили все. Советский человек никак не мог понять, на какие деньги живет тот, кто не «устроился» на работу.
В общественной жизни оппозиция играет примерно ту же роль, что в жизни отдельного человека совесть. Она строго оценивает принимаемые властью решения, корит ее за допущенные ошибки. Оппозиция существенно осложняет жизнь не только президенту, но и белорусскому обществу. Она не дает ему ограничиться «чаркой и шкваркой», превратиться в стадо (идущее за вожаком). Негативное отношение большинства к оппозиции обусловлено глубоко спрятанным чувством стыда. Своей деятельностью она колет глаза обывателю, смирившемуся с существующим статус-кво. Низкий рейтинг оппозиции в массовом сознании (см. уровень доверия к оппозиции по последним опросам института А. Манаева) — это своего рода остракизм, которому со времен античности демократия «подавляющего большинства» подвергает выделяющихся. Тех, кто не успокоился и кому не безразлична судьба государства.
В последние годы отношения в белорусском обществе напоминают отношения в большой «неблагополучной» семье. Добропорядочная «мать» (оппозиция) безуспешно пытается найти общий язык с «сыном» (народом), попавшим под дурное влияние «отца». Своими простыми «истинами» он понятен и привлекателен, обещает немедленную отдачу (эффект) от работы и разнообразные удовольствия. Скучные наставления матери не вызывают ничего, кроме глухого раздражения. (Образ матери можно заменить на строгого учителя, а отца — на «дворовое окружение». Смысл все тот же — одни занимаются воспитанием, другие «соблазнением», «совращением»). Правда, в отличие от семьи, в межгосударственном контексте нет «милиционера», уполномоченного лишить «отца» «родительских прав». На эту роль иногда претендуют некоторые государства и международные организации, но в отсутствие «мирового правительства» у «отца» всегда есть возможность спросить «А судьи кто?» и послать их погрубее да подальше.
Недеяние
В хрестоматийном произведении Н. Г. Чернышевского есть известный пассаж о будущем. «Стремитесь к нему, работайте для него, приближайте его, переносите из него в настоящее все, что можете перенести». В белорусском контексте в этом выражении вместо слова «будущее» следовало бы поставить слово «прошлое». По экономическим показателям (как сообщают государственные СМИ) мы наконец-то достигли долгожданного 1990 года. Почти как в китайском даосизме — предметом нашей гордости становится «победоносное» «недеяние». Мы не допустили «грабительской» приватизации, не дали погибнуть колхозам, не утратили «социальных завоеваний трудящихся», не забыли ветеранов. Кстати, коммунизм в свое время тоже определялся через отрицание (частицу «не»). Считалось, что это такое общество, в котором не будет частной собственности, эксплуатации, денег, рынка и пр.
Для современной Беларуси вопрос «что делать», быть может, не столь актуален, как вопрос «чего не делать». Основные наши беды — в ненужных «действиях». Уже одно их прекращение могло бы коренным образом изменить обстановку в стране. Достаточно покончить с государственной опекой над личностью, прекратить постоянный контроль над экономикой, дать людям возможность зарабатывать, закончить процесс идейного оболванивания населения и спекуляцию на мелких человеческих слабостях.
Мудрецы Востока утверждают, что «недеяние» дается человеку гораздо труднее, чем действие. Ведь оно заставляет задуматься над вечным, оставляя один на один с собой. Может быть, поэтому государству так трудно дается невмешательство во внутренние дела граждан. Может быть, поэтому «ленивые» россияне более успешны на пути к демократии, нежели трудолюбивые белорусы?