Две тысячи седьмой год. Что дальше?
Меня вновь обвинят в упадочничестве и излишнем пессимизме, но я все-таки попытаюсь ответить самому себе на вопрос: что будет в 2007 году с родиной и с нами?
Этот вопрос адресован не мне даже и не моим землякам-согражданам. Вопрос адресован мировому сообществу. И вот почему.
В 1998 году было достаточно выселения дипломатов, представлявших государства — члены Европейского Союза, США и Японию из дачного поселка «Дрозды», чтобы начался серьезный внешнеполитический кризис вокруг Беларуси. Послы покинули не только резиденции, но и Беларусь, любые переговоры с белорусским правительством затормозились. Запад занял боевую стойку.
Закончилось все это пшиком. Лукашенко говорил: «Послы вернутся». Они и вернулись. Все, кто уехал, вернулись.
До 2000 года Запад держался, не признавая полномочий сформированного согласно Конституции 1996 года белорусского парламента. Четыре года — это очень много для дипломатических отношений. Потом, после выборов, все потихоньку оттаяло. Запад выпустил пар и, оглядываясь на существование парламентской группы «Республика», признал второй созыв Палаты Представителей достойным представлять свою страну в международных парламентских организациях.
Потом пришли выборы 2004 года, совмещенные с референдумом. Референдум Западом был однозначно не признан. По поводу парламентских выборов дипломаты слегка повздыхали — и ничего более, разве что иллюзии относительно долговечности политической карьеры «системных оппозиционеров» слегка развеялись.
Впереди — 2006 год.
Я не стал бы утешать себя тем, что, дескать, завтра белорусская оппозиция объединится, выберет себе очередного «единого кандидата», а уж после этого победит Лукашенко чуть ли не мизинцем левой ноги. Я не верю в то, что она действительно объединится (хотя дорого заплатил бы за это), как не верю в то, что определенный ею единый кандидат будет способен победить Лукашенко в принципе. Дело ведь не в том, насколько удачен либо неудачен был выбор единого кандидата в 2001 году. Просто таким образом можно было избрать только среднестатистического оппозиционера, каким и оказался Владимир Иванович Гончарик. И сейчас они изберут человека, обладающего всеми достоинствами и недостатками Гончарика, — никого более. Потому что это Гончарик сошел с политической арены, а как раз те, кто всю эту бодягу тогда затевал, — они и остались. И пока не заметно, чтобы они придумали хоть что-то новое.
Я далек от мысли о том, что режим слабеет. Экономически — да, Россия, согласившись на введение нового порядка уплаты НДС, серьезно подкосила нашу экономику. Но в том, что правительство догадается, в конце концов, снизить налоги, у меня нет сомнений. Я мог бы об этом даже не писать: в мозгах Сергея Сидорского, с моей точки зрения, достаточно извилин, чтобы принять такое решение и убедить в его целесообразности Александра Лукашенко. Случись это до конца текущего года — и ситуация имеет шанс стабилизироваться как раз к выборам.
Единственное, что утешает: Всебелорусские народные собрания, как правило, становятся прелюдией к отставке премьер-министра. Оппозиция может молиться, чтобы Сидорский не успел совершить больше ничего относительно разумного в экономике. Но что-то подсказывает мне, что он вполне может успеть.
Наконец, пока белорусская оппозиция не сделала ничего, чтобы обрушить народное возмущение на тех, чье участие в фальсификациях представляется несомненным. Этих людей их соседи даже не знают по именам, не догадываются о той роли, которую они сыграли в референдуме 2004 года. Тогда вопрос — чем все время, прошедшее после 17 октября, занималась белорусская оппозиция? Приходила в себя?..
В общем, у Лукашенко есть все шансы вновь сыграть свою излюбленную шахматную партию — «доской по голове». И — что тогда?
Я в данном случае не беспокоюсь по поводу нашей оппозиции. Нет никаких сомнений в том, что она вновь найдет себе занятие по душе, как было в 1996, 1999, 2000, 2001 и 2004 годах. Меня интересует, что в сложившейся ситуации будет делать Запад?
В 1998 году послы выехали из страны в связи с нарушением белорусской стороной Венской конвенции. Но и тогда, и в 2001 году ни у кого не возникало сомнений в том, что они имеют дело с легитимным главой белорусского государства. Как бы там ни было, он был избран большинством избирателей — это признавали все, независимо от их отношения к результатам, объявленным Лидией Ермошиной. И был избран все еще согласно бесспорно легитимной процедуре.
Между 2001 и 2006 годами лежит 2004 год с его позорным и, я бы сказал, катастрофическим по степени последствий и для страны в целом, и лично для Александра Лукашенко референдумом. Повторюсь: Запад не признал его результатов. Это означает, что он не признает за Александром Лукашенко права баллотироваться на третий срок.
И тем не менее, Лукашенко будет баллотироваться и, скорее всего, победит.
Что будет делать Запад тогда? Или он будет вновь реагировать в режиме пожарной команды: будет проблема — будем решать?
Проблема есть уже сегодня. А вариантов решения нет.
До сих пор Запад не совершил ни одного шага, направленного на консолидацию усилий всего мирового сообщества по урегулированию внутрибелорусского конфликта. Упреки в том, что, дескать, я не замечаю, как все международные организации и т. д., — отметаю безоговорочно. Консолидация — это обсуждение сложившейся ситуации с Россией. Не с Россией вообще, а с конкретным человеком, все еще принимающим последнее ответственное решение от имени России, — с Владимиром Путиным. С ним никто не говорил.
И, похоже, если будут говорить, то опять «от имени и по поручению Люксембурга» — то есть Европейский Союз.
Не знает Путин, кто такой Европейский Союз. Не разговаривает правитель сверхдержавы, каковой, даже если исходить только из наличия ядерного оружия, является Россия, с Люксембургами и Лихтенштейнами по таким вопросам. Он разговаривает с равными. Равные в нашем случае — Буш, Блэр, Ширак и Шрёдер.
Никто из них о Беларуси с ним не разговаривает. У них много других проблем, достойных обсуждения с хозяином Кремля.
Но в 2006 году их обсуждать будет бессмысленно: все уже будет решено.
И в 2007 году их будет обсуждать бессмысленно: Путину будет не до Беларуси, он будет готовить себе преемника либо изобретать схему, позволяющую ему сохранить, по крайней мере, идейный контроль над властью.
И после выборов 2008 года их будет бессмысленно обсуждать, поскольку сменятся все руководители крупнейших государств мира (кроме Китая, разумеется), и белорусская проблема по-прежнему повиснет в воздухе, оставаясь нерешенной.
Я не верю в «иракский» или «сербский» варианты применительно к Беларуси. Как не верю, к сожалению, и в «украинский» вариант. Для первого случая у нас все чересчур мирно, для второго — чересчур прочно. Мы, как написал бы Лев Николаевич Толстой, несчастливы по-своему.
Потому я и задаюсь вопросом: что дальше? Что дальше будет делать Запад? И как дальше будем жить мы?
И пока у меня нет ответов на эти вопросы. Но кто-то ведь должен задать их вслух.