«В начале шоу на экранах Летнего амфитеатра прокрутили фрагмент свежеиспеченного диска „Кirkorov MaZZDiе!!!“ (перевод типа „Филя должен умереть!“). Затем вышли танцовщицы с огромными накладными бюстами в кофточках а-ля Ароян и танцовщики с шевелюрами а-ля Киркоров. Они метались по сцене с газетами в руках. Газеты сворачивали в трубочку и непристойно водили ими между ног. А в конце номера разорвали прессу в клочья».
Таким вот иносказательным образом, согласно интерпретации «Комсомолки», Филипп Бедросович рассчитался со своим обидчиком — прессой (и журналисткой Ириной Ароян, в частности). За нарушение субординации: звезды не могут, не должны привлекаться к ответственности — пусть даже они матерятся в адрес представителей СМИ. Пресса, в свой черед, в долгу не осталась: все звездные участники «Славянского базара» — от Киркорова до Баскова — презентованы как убогие пасынки медиареальности, Олимпа, который творится в редакциях и нигде более. Счет явно не пользу «олимпийских богов».
В скандале вокруг Киркорова следовало бы усмотреть нечто большее, нежели просто скандал. А именно: определенные изменения в расстановке сил, в консенсусе, который не есть больше «чистый» консенсус. Велик соблазн представить складывающуюся диспозицию как столкновение между СМИ и представителями «главпопса» — так, во всяком случае, это выглядит на первый взгляд. Повторный взгляд должен свидетельствовать о другом — о перераспределении символики власти. СМИ — во всяком случае, в России — все менее выступают в роли «коллективного пропагандиста и агитатора». Эстрада, казавшаяся наиболее модернизированной и коммерциализированной епархией общества, напротив, все менее поспевает за этими изменениями. Она все еще стремится делать веселый театр агитпропа. Она все еще прибегает к излюбленным аргументам власти. Для того чтобы убедиться в этом, достаточно обратиться к стенограмме передачи «Основной инстинкт» (Первый канал, 25 июня).
Следовало бы отметить: большинство артистов полагает, что прилюдно материться нехорошо, следует себя сдерживать и прочее, но все же — держится того мнения, что Филипп Киркоров, в общем, имеет право на обиду. Как-никак звезда. Работает не покладая рук. Его обожают миллионы. К тому же эти бесконечные провокационные вопросы… Эти журналисты, которые «искажают факты», «лезут в личную жизнь» и делают себе имя за счет звезд. Как тут стерпеть?
Весьма любопытно наблюдать, как поп-звезды (И. Кобзон, А. Розенбаум, С. Рост и впрыгнувшая к ним в окоп Д. Донцова) щедро одаривают собственными комплексами широко понимаемую прессу. Интересно посмотреть на звезду, которая не стремилась бы повысить свой звездный рейтинг ссылками на «личную жизнь», этим извечным переносом (или выносом) «приватного» в сферу «публичного». Неужели миллионы обожают Киркорова исключительно за его новации в сфере музыки, за его божественный голос? Неужели имидж Филиппа Бедросовича, тщательно конструировавшийся в медийной сфере долгие годы, не содержит в себе элементов «личного» — например, брака с Аллой Пугачевой, который, собственно, и произвел на свет первого гранда российской эстрады? Посмотрите на звезд: ни одна из них не сделана из однородной субстанции «таланта». В этом суть поп-культуры. Если бы дело обстояло иначе, то «народ» предпочитал бы слушать Кейта Джаррета, но не Мика Джаггера.
Так чем же питаются звездные обидки? Отнюдь не тем обстоятельством, что газеты склонны к сенсации. Скорее — тем, что они преподносят сенсации не тем боком. Они должны быть продолжением власти, но не ее контраргументом. Почему власти? Потому что многие представители эстрады являются носителем ее дискурса. Потому как они являются «народными артистами» (СССР, РФ, Беларуси и т. д.) — фигурами каллигулианско-нейронического типа, знаменующими расцвет и упадок театра власти. В подобных фигурах император и артист легко сочетаются и сосуществуют. Сосуществуют долгое время — не меняясь и, случается, ничего нового не производя. Завидная роль… скажем, для народной артистки штата Мичиган Мадонны, работающей на износ в вертушке конкурентной борьбы.
Именно в силу этого обстоятельства принципиальный аргумент власти и ключевой аргумент попсы совпадают: нас любят миллионы, за нас голосуют миллионы. За нами — колоссальный капитал электоральной массы. Посему нам многое дозволено. Нам дозволено даже преступать пределы дозволенного. Потому как мы — попса, нас любят миллионы. А миллионы — это власть. Да и, вообще говоря, на кой-черт нужна власть, если ей иной раз нельзя злоупотребить?
По сути дела, именно к этой позиции скатываются все или почти все соображения Кобзрона-Розенбаума-Роста-Донцовой. По сути дела, средоточием «антикирокоровской» кампании является критика этой позиции. И это означает, что масс-медиа начинают осознавать себя — помимо прочего — как блюстителей пределов власти. В чем сходство истории Ирины Ароян с историей Пола Хлебникова? В том, что в обоих случаях мы имеем дело с попытками ограничить чью-то власть.
Важно увидеть оборотную сторону аргумента власти: если кого-то любят миллионы, то миллионы его же не любят. Тот, кто притязает на значимость, должен быть готов к непризнанию. Размах популярности в известной степени коррелирует с размахом нелюбви. Власть не любит замечать этой «странной» зависимости. Она не видит «протестного» электората.
По сему поводу журналист Дмитрий Быков иронизирует: «Когда людей, занимающихся поп-культурой, в стране очень мало, на них ложится чудовищная нагрузка, и я это хорошо понимаю. Общественное внимание сконцентрировано на каждом из них, оно огромно, и человек может от этого сломаться. А этих людей можно перечислить по пальцам одной руки. Они постоянно каждый Новый год сопровождают наш салат „Оливье“, мы прекрасно знаем, что это… И они у нас до такой степени… я не хочу употреблять никаких грубых слов, где они у нас находятся, но до такой степени часто их видим, что это, видимо, просто мучительно уже просто… Последнее, что я хочу сказать — чем больше у нас будет представителей поп-культуры и чем культурнее они будут, тем меньший прессинг придется выдерживать нашим страдающим звездам и тем лучше они будут общаться с журналистами».
Понятно, что имеет в виду Быков: некую чудовищную концентрацию электорального капитала, распределенного среди весьма ограниченного количества «народных». Понятно, почему негодует Розенбаум. Ему не хочется что-либо менять в сложившейся расстановке сил. Ему хочется третьего, четвертого, пятого срока: «Лексика абсолютно уничижительная для большого количества артистов, которые не являются хамами, негодяями, тунеядцами, которые любимы, действительно, миллионами людей. Надежда Георгиевна Бабкина, которая каждую новогоднюю передачу выступает, это что, „Оливье“? Или Алла Борисовна Пугачева, это что, „Оливье“? Ну, вам не дорасти за всю свою жизнь до ее величины, это я вам могу гарантировать».
Вот вам и реформы в России. Как можно реформировать страну, «лучшие» представители которой не желают делиться со своими потенциальными коллегами ни минутой эфира? Для которых игра в монопольку — альфа и омега творческой жизни. Для которых «провокационный» вопрос является наихудшим злом. Которые хотят производить большое количество звуков (как уже отмечено, очень много работают), но сами являются носителями абсолютно замкнутого слуха, в который почти бессмысленно толкаться.
Безусловно, можно согласиться с тем, что телевидение нам предлагает все самое лучшее, что мы созерцаем «величины». Однако и от «величин» случается изжога. Медиасреда производит кумиров, она же их уничтожает. Не следует ее в этом винить. Если звездная пыль хоть немного рассеивается — значит, СМИ делают свое черное и все же критически нужное дело.