Экспертное мнение, СМИ и социальные науки в Беларуси

Ольга Шпарага: Сегодняшнее обсуждение посвящено ряду взаимосвязанных вопросов, вызванных необходимостью подвести итоги годичного взаимодействия в рамках проекта «Диалог экспертных сообществ» трех аналитических площадок «АРХЭ», «Нашего мнения» и «Новай Эўропы». Центральным вопросом обсуждения является вопрос о самоопределении беларусского экспертного сообщества. Начать можно с прояснения того, каким образом экспертное сообщество — в идеале и в Беларуси — может и должно выстраивать свои отношения с государственными и общественными институтами? Должно ли оно быть независимым, и если да, то как следует понимать его независимость?

Янов Полесский: Эксперты выполняют одну из основополагающих функций науки. У науки есть несколько функций, которые можно разбить на два блока: репродуктивная и продуктивная. Традиционно сложилось так, что существуют ученый-преподаватель, или учитель; ученый-организатор, или менеджер; ученый-эксперт, или исследователь. И экспертная функция науки связана с производством нового знания. Некоторые говорят: я не эксперт, я ученый или исследователь. Но я не вижу принципиального различия между тем, как мы обозначаем данный феномен, в принципе, мы просто говорим о производстве нового знания.

Традиционно говорили также о фундаментальных и прикладных исследованиях. На Западе принято говорить — в отношении фундаментальных исследований, — что это просто публичные блага, которые выставляются на публичное обозрение, каждый может пользоваться ими по своему усмотрению. Прикладные исследования — это те исследования, у которых есть заказчик, который их покупает и располагает правом пользоваться ими индивидуально. Конечно, он может превратить их в публичное благо, но в принципе можно говорить, что эксперты — это те, кто занимается прикладными исследованиями, т. е. их деятельность направлена на какого-то заказчика. Это не означает, что они не производят публичных благ, предназначенных для всех. Тем не менее проблема, которая изначально ставилась в связи и применительно к экспертному сообществу, — это была проблема заказчика. Собственно говоря, на кого ориентированы интеллектуальные блага, которые производятся экспертами? Именно в этой связи возникали вопросы о взаимодействии экспертного сообщества с политическими партиями, государственными институтами, о взаимодействии экспертов между собой.

Когда мы говорим о заказчике, мы часто пропускаем такое основополагающее звено, как востребованность экспертизы со стороны самой экспертизы. Прежде всего эксперты должны производить нечто полезное для самих экспертов. Экспертная функция отражает просто специализацию. В связи с этим загадочным заказчиком и была затеяна эта программа — «Диалог экспертных сообществ», — где в общем-то было важно, разбираясь с какими-то общественно или политически значимыми проблемами, разобраться с тем, кто такие эксперты, что они производят сами для себя.

Алексей Браточкин: С моей точки зрения, в том проекте, который реализует «Новая Эўропа», «Наше мнение» и «АРХЭ», определенная польза есть. И эта польза заключается и в проблематике, которая поднималась в этих дискуссиях, и в том, как это все организовывалось. В принципе, речь идет о таких теоретических, серьезных вопросах, как производство истины, знания (то, как говорил об этом Фуко), и эти дискуссии нам показывают эти механизмы. Мы говорим о статусе экспертов, об отношении между экспертами и государственными и общественными институтами. Меня еще интересует ряд частных вопросов: например, отсутствие референтной группы, которая бы оценивала экспертные высказывания, т. е. каким образом в экспертном сообществе выстраивается статус самих экспертов. Также меня интересует готовность государства пользоваться экспертными оценками, поскольку экспертиза, с моей точки зрения, — это не только техническое решение. Технические решения, как мы знаем, принимались в Советском Союзе. Экспертиза — это нечто большее.

Для Беларуси является важным то, во что превращается постепенно возникающее экспертное сообщество: будут ли это просто специалисты на службе государства или это будут люди, производящие нечто большее, чем просто ответ на какие-то конкретные запросы. Развитие экспертного сообщества зависит не только от самого экспертного сообщества, но прежде всего от структурных условий. И в этом смысле отсутствие, например, публичной политики влияет на развитие местного экспертного сообщества. И поэтому нельзя рассматривать проблематику развития экспертного сообщества вне проблематики развития самого беларусского общества и государства, поскольку проблема модернизации беларусского общества никуда не исчезает. Социальные условия в мире таковы, что роль знания возрастает. Но насколько это адаптировано в Беларуси?

ОШ: И Алексей, и Анатолий упоминали о критериях, согласно которым кто-то к экспертам относится или не относится.

ЯП: Есть два критерия. Во-первых, факт самопровозглашения: «я — эксперт». Во-вторых, должно быть признание со стороны таких же, как ты.

ОШ: И в завершение Алексей как раз затронул вопрос соотношения экспертного сообщества с обществом и обратил внимание на то, что о развитии экспертного сообщества мы можем говорить изнутри его соотнесения с другими институтами и судить о нем мы можем, анализируя развитие других институтов, их состояние.

Астрид Зам: Размышляя перед этим мероприятием о его названии, я подумала, что, наверное, 20 лет назад дискуссия об экспертном сообществе вряд ли была возможна не только в Беларуси, но и в западноевропейских странах. Она называлась бы по-другому, и скорее всего задавался бы вопрос о роли интеллектуалов. Поэтому и сам вопрос уже — то, что мы сегодня больше говорим об экспертном сообществе, а вопрос интеллектуалов менее актуален — говорит о том, что изменилось общество, научная среда, в целом востребованность получения ответов. Наверное, это связано также с процессами глобализации и усложнения целого ряда вопросов как из сферы генетики, так и из сферы продолжительности жизни и медицины (что касается эвтаназии и т. д.), энергосбережения — стало больше требоваться так называемой экспертной помощи.

Что такое эксперт, зависит, естественно, от темы или от контекста. И в этом плане есть также определенная усталость: эксперты — это якобы элита, а остальные как бы не могут говорить. Если мы стремимся к демократии как политической модели, то мы должны исходить из того, что каждый гражданин компетентен принимать решения по определенным вопросам. И в этом плане очень много вопросов, как это реализовать. Есть опасность, что экспертные сообщества могут как-то заменить демократические процедуры. Это один из вопросов, который обсуждают в связи с проблемой легитимности Европейского Сообщества, т. к. часто возникает впечатление, что хоть и проводятся слушания, и делаются экспертизы, демократические процедуры они не заменяют. Если вы помните, openspace — методика, которую взяли на вооружение и многие организации в Беларуси, означает, что каждый из присутствующих является экспертом, и лучших экспертов нет. Это своего рода отражение протеста против того, как себя экспертные сообщества часто позиционировали в отношении общества. Тут вопрос в том, чтобы не было разрыва.

Уже было сказано, что эксперты тесно связаны с наукой. И одновременно из этого следует, что институты, университеты и другие ВУЗы — это естественная база, где работает эксперт. В Германии университеты считаются автономными — хотя и там следует понимать, что независимость — это условная вещь. Часто экспертные сообщества отражают в какой-то степени состояние общества, в котором они находятся. И в Германии часто бывает так, что у разных акторов на политическом поле есть свои эксперты, которых они привлекают, чтобы оправдать, доказать правильность своей позиции. И в этом смысле можно сказать, что экспертное сообщество в какой-то степени повторяет борьбу политических сил, которая будет демократической, если сохранится плюрализм. В Германии известным примером является создание Экоинститута в результате общественного движения протеста против строительства атомных станций и захоронений атомных отходов. Тут общественное движение осознало, что если оно хочет придать своей позиции политический вес, недостаточно только протестов и общественных дискуссий, нужна действительно железная аргументация. И был создан институт, который до сегодняшнего дня имеет хороший авторитет. И в этом примере институт имеет больше связи с общественными структурами, чем с государственными. Есть и обратные ситуации.

В идеале, наверное, будучи реалистом, нужно стремиться к такой смеси, которая позволяет поддерживать баланс сил и позволяет вести достаточно взвешенные дискуссии.

ОШ: Астрид помогла систематизировать то, что уже было сказано. Она показала, что экспертное сообщество связано с обществом разными способами, одна из форм связи — в демократических обществах — выражается в том, что каждый из нас является потенциальным экспертом. И тогда возникает вопрос, как экспертное сообщество отделить от общества в целом. Связь же с государством — это самая простая связь, это связь с государственными учреждениями, университетами, которые вроде бы и обладают автономией, но тем не менее встроены в систему и взаимодействуют с другими государственными структурами. Экспертное сообщество мы можем рассматривать как призму, через которую смотрим на общество. Экспертные обсуждения могут отражать политическую борьбу или интеллектуальные дискуссии, которые протекают в обществе. В связи с этим можно переходить ко второму блоку вопросов. Имеются в виду такие вопросы: Можно ли говорить о некоей динамике или даже некоем прогрессе общественных дискуссий в Беларуси в плане вовлечения в них новых экспертов, а также, что, возможно, более важно, в плане выхода независимых экспертов в сферу взаимодействия с государством? Если это так, означает ли это возникновение требования по изменению формата дискуссий, например, переориентацию их на выполнение заказов, которые будут поступать со стороны таких структур, как общественный консультативный совет?

АБ: Я не могу говорить о будущем, я всё-таки историк, поэтому я скажу о прошлом. Если говорить о примерах того, как обращались к обществу в Советском Союзе, то один из наиболее ярких примеров — это встречи Никиты Хрущева с интеллигенцией во время периода либерализации, начиная со второй половины 50-х гг. Эти встречи были восприняты довольно позитивно в обществе, но закончилось это все довольно плачевно. И в принципе механизм этих встреч с одной стороны должен был легитимировать какие-то вещи, которые предлагал Хрущев, и обеспечить лояльность элит, а с другой стороны всё же это был определенный канал связи государства с обществом. Если говорить о том, что происходит сейчас, то, одной стороны, создание консультативного общественного совета — это попытка определенной легитимации того, что происходит. С другой стороны, создание общественных советов и такая «как бы динамика» содержит в себе потенциальные возможности. Это может закончиться ничем, а может вылиться в нечто большее — для этого нужно вернуться к вопросу, кто такие эксперты.

Эксперт — это не просто человек, который предлагает какие-то рецепты, но еще должны быть разработаны конкретные программы и т. д. Вопрос заключается в следующем: как-то, что будет обсуждаться на этих советах, будет реализовываться, каким образом экспертные оценки будут адаптированы к государственному управлению, и насколько вообще государственные органы в состоянии это сделать в силу давней неприязни к интеллектуализму? Насколько экспертное знание само по себе может быть глубоким, и насколько его могут адаптировать государственные органы власти в Беларуси? Свидетельством динамики может быть само наличие этих советов, однако оно совсем не обязательно приведет к далеко идущим изменениям. Или же это будет либерализация, которая будет выхолощена.

Экспертное сообщество должно быть как-то институционально оформлено, должны заработать соответствующие институции. Включиться должны не только эксперты сами по себе, но и академические институты, которые остались в наследство от советской эпохи. Эти структуры тоже должны каким-то образом работать. И вопрос заключается в том, как привести их в действие, например, в условиях отсутствия автономии академических институтов. Я боюсь, что динамика развития экспертного сообщества под вопросом. Но есть еще структурные вещи, которые могут поспособствовать этой динамике: элементарно процессы глобализации или европейской интеграции, геополитическое положение, экономический кризис — все это увеличивает потребность правительственных учреждений в экспертной оценке. Поэтому есть возможность, что какие-то элементы экспертных точек зрения будут реализованы, но вопрос в том, приведет ли это к каким-то изменениям радикального характера. Если в демократическом обществе, как говорила Астрид, каждый сам по себе эксперт, то будут ли эти экспертные оценки включать в себя нечто большее, чем мнение отдельных экспертов? Иначе говоря, насколько широким может быть круг тех, кто будет высказываться? Есть некоторый стандартный набор экспертов, но мне кажется, можно сделать это экспертное поле более разнообразным.

АЗ: Вначале, мне кажется, следует спросить, есть ли общественная дискуссия в Беларуси? Если опять взять пример Германии, спор историков о том, можно ли считать закрытым вопрос о вине немцев за преступления национал-социализма, — то это действительно обсуждалось почти в каждом доме. Это была общественная дискуссия, в которой приняли участие как эксперты в лице историков и других представителей социальных наук, так и простые граждане. Подобной общественной дискуссии, очевидно, в Беларуси на сегодняшний день нет. Есть острова каких-то дискуссий. При этом, что касается динамики, можно отметить определенные положительные моменты. В качестве примера можно назвать круглые столы, проведенные в рамках данного проета, которые являются результатом определенного взаимодействия. Есть и другие примеры, которые, возможно, не так близки тем, кто здесь присутствует: например, «Зеленая сеть» — сеть экологических организаций, которая зарегистрирована как товарищество и имеет свои рабочие группы, например, сфера органического земледелия, сфера атомной энергетики. И здесь речь идет также об объединении знания и экологических позиций. В этом году в июле также состоялся Экологический форум, в котором участвовали достаточно много экологических организаций. То же самое касается АГА (Арганізацыі грамадзянскай адукацыі) — второй раз в этом году был проведен Фестиваль неформального образования — в этом плане тоже есть выход на определенную публичность. В этом плане динамику можно отметить, хотя, конечно, хотелось бы, чтобы она была большей.

Очень важно, чтобы была взаимосвязь между этими дискуссиями и исследованиями. Тут тоже есть определенные начинания, но нам нужно пройти еще долгий путь. Две недели назад в ММОЦ состоялась дискуссия об общественном участии в обсуждении вопроса о развитии атомной энергетики в Беларуси. И мне эта дискуссия очень понравилась, т. к. в ней не ставился вопрос однобоко: нужно или не нужно развивать атомную энергетику. Эксперты подошли другим путём, исходя из того, что Беларусь подписала Орхусскую конвенцию, которая требует публичного обсуждения всех вопросов перед принятием решений, имеющих экологические последствия. Вопрос был поставлен так: нарушает ли Беларусь Орхусскую конвенцию на пути к принятию решения о строительстве АЭС? И мне показалось, что это истинный экспертный подход, который впоследствии может вести к тому, чтобы добиться действительно общественной дискуссии — когда уже общество будет решать: да или нет. В этом случае было так же хорошо, что пришли ученые из института атомной энергетики. Им казалось, что всё якобы доступно и прозрачно, они не понимали, что та экспертная государственная среда, в которой они находятся, — это всё-таки закрытая область.

Что касается Общественного консультационного совета (ОКС) при Администрации президента, то есть мнение, что это представители гражданского общества. Поэтому так ли уместен термин «эксперт»? Сложно пока говорить о формате дискуссии, т. к. было еще только три заседания и каждое — по новой тематике. Пока кажется, что дискуссия по поводу ОКС идет не совсем в нужную сторону — и это традиционно для советского менталитета. Вместо того, чтобы думать о формате дискуссии и об усилении своего влияния, обсуждение сосредотачивается на вопросах целесообразности участия в ОКС по схеме «кто прав-кто виноват».

ЯП: Динамика в развитии экспертного сообщества есть, а о независимости говорить не имеет смысла. Я предпочитаю говорить об автономии экспертного сообщества. Это означает, что экспертное сообщество располагать неким номосом, т. е. внутренним законом поля. Но это не означает, что дискуссии должны быть свободны от всего, например, от давления каких-то общественных проблем.

ОШ: Мне хотелось бы обратить внимание экспертов и публики еще на один вопрос — об отношении экспертизы и исследований. Я хотела бы связать этот вопрос с двумя площадками — с Беларусским институтом стратегических исследований (в мае было завершено исследование по социальной контракции) и с Магистратурой по социальной теории и политической философии ЕГУ. К примеру, большая часть дипломным работ, которые были защищены в этом году магистрантами, напрямую связаны с Беларусью. Но об этом знают только в университете, эта информация не выходит за пределы магистратуры. А поскольку об этих исследованиях никто не знает, в магистратуру трудно сделать новый набор: потенциальные поступающие не считают, что-то, чем они будут заниматься, может быть востребовано в обществе. При этом все эксперты уже отметили, что связь экспертного сообщества с исследованиями, с научными институтами необходима. Как же установить эту связь?
Напомню, что в названии нашей дискуссии фигурирует еще один игрок — СМИ, к которым я рискну отнести и исследовательские журналы (например, журнал «АRCHE»). Напрашивается мысль о том, что нужно увязать исследовательские проекты, журналы, экспертное сообщество друг с другом. Есть ли у вас идеи, как это осуществить?

ЯП: Этот парадокс образовался, потому что обе стороны — эксперты и исследователи — правы. Экспертов, с одной стороны не хватает, а с другой стороны, им некуда деваться. Экспертов не хватает в том смысле, что есть масса нерешенных проблем, в том числе стоящих перед государством. Ранее бытовало мнение, что плебисцит сам по себе выводит на правильный путь развития. Но сейчас начали думать иначе, и возникла потребность в экспертном мнении. Однако ощущение, что выпускникам в сфере социальных наук некуда деваться, находит подтверждение, поскольку не существует каких-то стабильно действующих структур в экспертном сообществе, в которых могло бы быть найдено применение социогуманитарным исследователям, или же их существует мало.

АЗ: Я хотела бы сосредоточиться на вопросе СМИ, потому что СМИ — это очень широкий спектр публикаций и электронных форм передачи информации. В качестве конкретного примера было названо «ARCHE», хотя большинство из нас, когда слышат слово СМИ, думают в первую очередь о газетах или популярных журналах. Поэтому тут нужна дифференциация. «ARCHE» — это скорее интеллектуальный, чем экспертный журнал.

Если мы говорим о взаимоотношениях со СМИ, то следует говорить об отсутствии во всех средствах массовой информации определенных тем вообще. С другой стороны, экспертному сообществу и общественному дискурсу для научного обсуждения нужны свои периодики и свои публичные органы. Последнего, конечно, очень не хватает.

АБ: Должны быть еще изменения институционального порядка. Каков вообще механизм принятия решений в беларусском обществе, например, в случае с недавним постановлением № 991? Как можно вписать экспертные оценки в принятие этих решений? Как разработать такие механизмы, благодаря которым исполнительная и законодательная власти будут действовать в соответствие с более дифференцированными процедурами, учитывающими разнообразные экспертные оценки?

ОШ: Что ж, с этих вопросов можно начать общую дискуссию.

Ирина Соломатина, координатор проекта «Глобальный медиа-мониторинг» от Беларуси: Сегодня, в завершении цикла круглых столов, организаторы хотят «бросить ретроспективный взгляд на проделанную работу». В связи с этим, я сделала небольшой анализ круглых столов за этот год исходя из проблематики «места» или, иначе, пространства высказывания, т. е. того, кто говорит как эксперт, с каким эффектом? Если кого-то приглашают занять «место» говорения, то такое предложение, с одной стороны, делает говорящего «видимым» и дает возможность позиционирования себя как «эксперта» и полноценного партнера по диалогу в интеллектуальном сообществе, с другой, такая позиция предполагает и определенное место в истории. Так кто же оказывается на «местах» экспертов?

Всего за год в 12 дискуссиях приняли участие 13 женщин (три из которых иностранки) и 43 мужчины (двое — иностранцы). Опубликованные круглые столы, я (условно) тематически разделила на 5 блоков. Количество рекомендаций, высказанных женщинами-экспертами в сравнении с мужчинами экспертами, в процессе интеллектуальной коммуникации в каждом из тематических блоков следующее:

Урбанистика — из 6 500 тысяч опубликованных по теме слов, женщины сказали 1 275 (20%);

Беларусская литература — из 5 850 слов женщины-эксперты озвучили 540 (9%);

Экономика — из 2 225 слов экономисту-женщине принадлежат 305 (14%);

Политика — из почти 15 000 слов женщины-эксперты произнесли 3 142 (21%);

История — из 9 500 тысяч опубликованных слов женщинам принадлежат 2 400 (25%);

Итого: рекомендации женщин-экспертов составляют 19,6% от общего количества всего высказанного. Как можно интерпретировать такие цифры?

Когда мужчины-эксперты ведут дискуссии и переговоры о путях модернизации Беларуси, они выступают как представители определенных значимых институтов. Достаточное число «наших» женщин не имеют сходных позиций и такая ситуация ведет к их маргинализации. Дискуссии, направленные на анализ и конструирование современного беларусского общества ведутся на гендерно-нейтральном языке «рынков», «индивидуумов», «выбора», «свобод», «общей памяти». Но ни для кого не секрет, что трансформации, произошедшие на постсоветском пространстве, резко ухудшили социальные позиции именно женщин. Рыночная экономика, представляющаяся пространством неограниченных возможностей для деятельности индивидов, вовсе таким пространством не является. «Право на выбор» в пользу семьи или карьеры в условиях свертывания убыточных производств и экономического кризиса, приватизации и массовых сокращений превращается для женщин в фикцию. По этому поводу локальная интеллектуальная рефлексия вообще отсутствует.

Предлагаю организаторам круглых столов «изнутри» задуматься над тем, как возможно изменение традиционного вектора интеллектуальной коммуникации (т.е. мужского экспертного доминирования) и подумать над тем, как возможно инкорпорировать «женскую повестку дня» в интеллектуальное производство. Ведь очевидным является отсутствие институциональных форм рассмотрения данной проблемы, нет специальных правил или ясных процедур, как можно изменить существующий в «локальной» интеллектуальной среде «универсалистский» подход.

Одной из стратегий для корректирования такой ситуации может служить инициирование специальных проектов налаживания периодического взаимодействия трех социальных сил: 1) женщин — представительниц правительства; 2) женщин — активисток НГО; 3) женщин — ученых-экспертов (и также женщин — журналисток). Второй и третий «элементы» работают как часть гражданского общества и как оппозиция правительственным структурам, в то время как эффективная стратегия требует специфических усилий по консолидации. Совместное участие вышеперечисленных сил в обсуждении и разработке рекомендаций для исследователей, политиков, широкой общественности, возможно и способствовало бы постепенному формированию гендерно сбалансированной экспертной среды, влияющей на сферу принятия решения в пользу демократического развития Беларуси.

АЗ: Я говорила о том, что экспертное сообщество отражает общественные структуры в какой-то степени. И то же самое, наверное, можно говорить о проведенных круглых столах. Это вопрос комплексный, и надо думать, как обеспечить участие женщин в достаточном количестве в одних мероприятиях, а мужчин в других (например, в обсуждениях по социальной тематике). Поэтому можно порекоммендовать организаторам провести круглый стол по гендерной политике, но я не сторонница того, чтобы слишком арифметически подходить к участию женщин.

Александр Сарна, к. ф. н., доцент БГУ, постоянный автор «Новай Эўропы»: Была высказана интересная точка зрения, но мне кажется, что она страдает теми же недостатками, как любой количественный подход. Кроме того был проанализирован состав участников круглых столов, но можно было также обратиться к составу редакционных советов, проводивших эти круглые столы, — в этих советах женщины занимают очень весомые места. И другой момент: как этот подход учитывает специфику проводимых мероприятий?

Александр Добровольский, руководитель Восточноевропейской школы политических исследований при Совете Европы: Я постоянно перечитываю статью «Вообразить общество» Янова Полесского, которая важна тем, что проблематизирует ситуацию эксперта. Эта статья не теряет своей актуальности. В рамках нашей дискуссии я хочу предложить вам поместить себя в какие-то координаты. Мы говорим об экспертизе в рамках гуманитарной области. И все мы здесь мыслим себя в рамках государства. Я хочу предложить время от времени за эти рамки выходить.

Есть также некоторые проблемы. Макс Вебер в своей книге «Политика как призвание и профессия» делит политиков на тех, кто имеет деньги на свое существование и ради удовольствия или интереса занимается политикой, и профессиональных политиков, которые занимаются политикой, чтобы заработать. С экспертами дело обстоит точно также. Мне также кажется, что беларусское экспертное сообщество очень в малой степени отражает расстановку сил в обществе. Более того, экспертное сообщество очень фрагментировано. А та ее часть, которая является независимой, маргинализирована. Есть замкнутый круг: предложения нет, т. к. нет спроса, но и спроса нет, т. к. нет предложения. И то, и другое нужно создавать.

Елена Данейко, «Немецкая волна»: Пока нет свободной прессы, вопрос об экспертах замкнут, ибо где вести дискуссию? Публичная дискуссия может быть только в пространстве телевидения, радио, газет, когда в ней могут участвовать широкие народные массы.

Александр Адамянц, глав. редактор интернет-журнала «Новая Еўропа»: Мне кажется, что стоит разделять публичные дискуссии, в которых может участвовать кто угодно, и экспертное поле как поле со своими собственными законами, как сказал Янов Полесский. Любой человек может высказываться по каким-то вопросам, но это не есть экспертное мнение.

Владимир Романовский, заместитель председателя секции «Мемориал» Общества охраны памятников истории и культуры: Если обратиться к прикладной науке, то в экспертизе есть консервативная часть, которая проверяет что-то на соответствие законам, правилам и т. д. И есть так называемая экспертиза ученого совета, которая говорит, что с определенной вероятностью должно быть полезно. Во втором случае экспертиза выступает как постановщик задач. И как мне кажется, это и будет ответом, для чего существует экспертиза.

Егор Мороз, координатор проекта Susvet.Info: Я хотел бы поднять тему саморазвития экспертного сообщества. Например, эксперты-химики не являются экспертами в развитии себя как экспертного сообщества, для этого требуется другая квалификация.

Раиса Синельникова, член МПОО «АКТ», консультант: Мне кажется, что мы опять очень много приносим стандартов, разработанных в рамках других культур и других условий, в наш контекст. И в традициях страны, где экспертное мнение не значило ничего, мы продолжаем поступать точно так же. Поэтому одна из задач экспертного сообщества — осмыслить это общество. Кроме того, экспертное сообщество, к сожалению, в основном работает на заказ, поступающий извне, а не изнутри.

ЯП: В продолжение слов Астрид о том, что об экспертах заговорили недавно, а раньше говорили об интеллектуалов. Сегодня другие условия. Возникла потребность в специализации. Вместо одного интеллектуала, который говорит о русско-беларусских отношениях вообще, лучше иметь 10 экспертов, которые говорят каждый о своем сегменте этих отношений. В добавление к тому, что говорила Елена Данейко, действительно, отношения с медиа-сферой — это ключевой момент. Если же говорить о компетенциях относительно саморазвития сообщества, то мы, эксперты, ими не обладаем, но хотели бы их получить.

АБ: Хотел бы добавить к вопросу о востребованности экспертного знания. Динамика беларусского общества всё-таки приведет к тому, что это знание будет востребовано, хотя бы по той простой причине, что давление общества, которое, может быть, сейчас не так выражено в публичной сфере, всё равно нарастает. Экспертное знание — это часть знания. Должно быть некое знание о действительности, которое можно использовать, в т. ч. и в качестве экспертных оценок. Поэтому должны быть академические или другие институты и проекты, которые бы занимались исследованием действительности. И когда проблема востребованности эксперта станет более радикальной, тогда это всё и пригодится.

ОШ: В завершении нашей дискуссии хотелось бы сказать, что я как представительница «Новай Эўропы» участвовала в организации круглых столов. И одна из целей, которые мы ставили, состояла в том, чтобы познакомиться с новыми общественными объединениями, активистами, встретиться с совсем незнакомыми людьми — экспертами из разных сегментов общества. Таким образом, мы хотели способствовать решению проблемы фрагментации экспертного сообщества. Однако стало понятно, что для решения этой задачи нужны помощники. Что есть необходимость в продолжении формулировать общественно значимые проблемы и темы: которые уже были затронуты или совершенно новые. И в этом смысле в качестве эксперта может попробовать себя каждый из вас.

Фотографии: Алеся Середа