«Протогосударственность» Беларуси выражается в непроясненности политических и правовых посылок сложившихся в стране институциональных отношений. Беларусь, в лице своего политического руководства, открестившегося от рациональной схемы народовластия, принесшей ему победу в 1994, уверенно дрейфует к сословно-олигархическому принципу господства (набор возможных форм в действительности не велик — здесь трудно изобрести что-то новое), не предполагающему ни пугающей хозяев насиженных кабинетов «либерализации медийного пространства», ни вселяющей еще большую жуть «прозрачности парламентских выборов» (1). Белорусская власть вернула общество к дискуссиям о смысле и цели правления, происходившим на заре политического мышления древних народов. Сама она при этом всячески от дискуссий уклоняется, понимая, что слишком многое придется объяснять и доказывать.
Тогда, в древности, впервые были поставлены вопросы, на которые белорусам, как и не было двух с половиной тысячелетий, приходится отвечать заново. Какой режим лучше — монархия, аристократия, демократия или тирания, власть одного, нескольких или всех? А если демократия, то это как? Тирания большинства — или свобода каждого? Как и в Беларуси, в других обществах борцами против свободы выбора и индивидуальных прав выступали те, кто уже обеспечил подобное для себя, ценой отказа в них остальным.
Низкий уровень (почти никакой) политической грамотности населения, старательно закрепляемый при помощи не только апробированных еще в советское время, но и вполне новаторских приемов, сопровождается свободными импровизациями политических верхов, «академиев» в большинстве своем не кончавших и толкующих непривычные конституционные нормы с революционной простотой. Чего стоит один тезис о «всенародности» идеологии, подкрепляемый неизбежным выводом, что существует «настоящий» народ и народ «не настоящий». С какого правового потолка вычисляется этот самый «настоящий», понятно только мистикам от «восточноевропейской цивилизации». Но нам, впрочем, тоже заметно, и даже нет нужды для выяснения этого трепещущего вопроса обращаться к трудам С. Кара-Мурзы и его неистовых соратников, устами которых, в их собственном, по крайней мере, разумении, и говорит народное естество. (2)
Почему данный конкретный академик или рабочий — «народ», а вон тот академик или рабочий — уже не «народ», в грубом праксисе определяется готовностью «настоящих» самоотверженно и не задавая неудобных вопросов трудиться на благо государства, т. е. малой группы своих богоизбранных соотечественников, познавших вместе с Кара-Мурзой и т. п. горнюю правду. Горняя правда, разумеется, не может выступать предметом голосования. Ее носители не нуждаются в «прозрачных» выборах, политических партиях, полемике и убеждении, в уважении к оппонентам, читавшим, может быть, более умные и гуманные книги, нежели «простая философия» «простого человека», которой заполнены воинственные и через одну жаждущие крови политических оппонентов страницы российского химика-публициста. За правду чужой крови не жалко.
Выборы, состязательность, необходимость объяснить свою точку зрения, признание и за другими права на свой поиск истины, тем более в местах давно человечеством разведанных, — удел, как внушают государственные СМИ, жалких «манипуляторов сознания», возглавляющих все прочие, кроме Беларуси, от Варшавы до Вашингтона «зомбированные» народы и общества, слепо бредущие объединяющейся планетой «в никуда», минуя титанические достижения белорусского казенного обществоведения.
Оно-то знает, судя по предсказуемому половодью официальных публикаций, про свою идеологию все: и сколько часов на нее нужно, и где какие методологические приемы применять, и кто у нее противники, и как, что самое во всем этом проекте главное, нужно с ними бороться, и идет эта борьба давно уже полным ходом, одним словом, — все. Кроме ее содержания. На предмет последнего, по сообщениям СМИ, написано аж три учебника, до сих пор от большинства населения держащихся, что как раз разумно, в секрете. Поскольку же не в содержании суть. Зачем же оно нужно, когда и без него идеологическая работа славно спорится. Не переписывать же учебники под каждую встречу белорусского президента с российским.
Но идеология, какая б ни была, вообще-то по природе своей призвана растолковать народу, почему в отсутствие свободных и прозрачных выборов данные персоны в костюмах и галстуках все же ездят на купленных за народный счет «Мерседесах» и круглосуточно разглагольствуют по национальному, т. е. нам всем принадлежащему радиотелевидению. Выражая при этом за нас нашу точку зрения и точку зрения «других граждан». Как же мы узнаем, однако, о мнении наших сограждан, если излагают его по телевидению не они сами, а какие-то спортивной наружности развязные люди под видом «политологического анализа» несущие потрясающую невежественную чушь, трудно вообразимую даже в устах «непрофильного» студента-первокурсника. Они вообще чему-то учились, люди эти? Это ли и есть лицо той «духовности», которая, по версии госпропаганды, и дает белорусскому руководству право не считаться с нормами международного общежития? По всему получается, оно и есть.
Работу мысли на этом не посещаемом сомнениями лице (или этих лицах) заметить невозможно. Еще более невероятно представить этих персонажей отстаивающими свои воззрения, если таковые имеются, в споре с реальным, а не химерическим и ими же выдуманным оппонентом (позиционированным, как правило, в качестве агента глобального, не меньше, заговора). Т.е. в ситуации, в которой ежедневно пребывают политические комментаторы во всех «зомбированных» странах. Ну, так там же вам же сказано, — «манипуляторы сознанием».
Давно известно, что лучше всего перед девушками разминаться на пустом ринге. Впрочем… Когда люди с телеэкрана в очередной раз молодцевато, как проговариваются, сообщают, что «деньги не пахнут», им веришь безоговорочно.
И в области растаптывающей человеческое достоинство пропаганды трудно придумать что-то новое.
Задумывается ли когда-нибудь руководство БТ, каким в глазах стороннего наблюдателя предстанет «народ», являющийся потребителем агитационной продукции, производимой брошенными «на политику» юными шоуменами. А предстанет он озлобленным и завистливым субъектом, возбуждающимся на бесконечные сюжеты о деньгах и богатствах, неправедно (хотя почему-то законно) накопленных в гитлеровской версии — евреями, в белорусской версии — оппозицией, предстанет воинствующим хамом и мракобесом, ненавидящим более образованных и свободных в мнениях, фатальным и ленивым неудачником, раздражающимся от лицезрения чужого успеха и благополучия.
Не ведающие этических границ сюжеты «политических тележурналистов» во многих случаях вращаются вокруг фантастических действий воображаемой «оппозиции», случись ей придти к гипотетической власти. Забавно, что телезритель при этом стращается, по существу, перенесением на эту вымышленную «оппозицию» рутинных практик власти действующей, легко опознаваемых.
Об обратном эффекте настойчивого закрепления условного рефлекса «финансовый успех» — «оппозиционная деятельность», да еще в преддверии транша в 40 миллионов, в стране с «сильным и процветающим» государством, но неустроенным и бедным населением, негосударственная пресса уже писала и довольно смешно. Сами-то телекомментаторы надо полагать, там, где «сильная и процветающая», что же им до нужд населения.
Тем, кто знаком с историей Третьего Рейха, белорусская пропагандистская машина, грубая и примитивная, бьющая по самым низменным и неблагородным инстинктам, напомнит многое без всяких метафорических выдумок, наподобие «либерального фашизма» и гнусностей «параллельного монтажа», использованного в знаменитой нацистской пропагандистской хронике, где сначала показывались евреи, затем без всякой логической связи — крысы, и голос за кадром пояснял, что евреи — хуже крыс.
Становящееся систематическим использование тех же самых методов на БТ — самодостаточная нравственная характеристика.
* * *
Разумеется, пока научно не корректно говорить о наличии белорусского традиционализма, представленного несостоявшимся славянским фундаментализмом и обозначившимися в последнее время спорадическими апелляциями к «крестьянскому коммунизму», списанному главным образом у русских «имперских» интеллигентов, с 19 века воспитываемых в убеждении в своей особой мировой миссии. Апологетика «простого народа» (какой, господа, charmant — «мужьик рюсс») была, в сущности, формой барства, только подчеркивающего существующее различие (в этом смысле нерусский термин «интеллектуал» всего только говорит о профессиональной идентификации, как «фермер» или «сельскохозяйственный рабочий», и не подразумевает никакого метафизического долга по определению судьбы сограждан, обладающих теми же правами и решающих «судьбоносные» вопросы через представительные органы).
Клянущий «либеральную интеллигенцию» С. Кара-Мурза сам находится в русле того же интеллигентского романтизма, любовно пестуя очередную умозрительную и никогда в истории в чистом виде не имевшую места «крестьянскую» утопию, субстанционально мало чем отличающуюся от описаний Томаса Мора. Реально политически оформившаяся в послевизантийской истории «восточно-европейская цивилизация» есть средневековая Русь и Российская империя, исторические взаимоотношения с которой, однако, белорусских земель, причастных, помимо прочего, демократическим институтам Центральной Европы, далеко не однозначны.
* * *
На протяжении веков человеческие сообщества исходили из убеждения в наличии только одной истины об обществе и бытии. Это убеждение выражалось в намерении подчинить большие массы людей единой политической, метафизической или религиозной доктрине, единому представлению о судьбе человека и человечества. Однако познания и возможности человека не абсолютны, и он не является Богом. На практике попытки тотального осуществления идеальных представлений политиков, философов и религиозных лидеров всегда заканчивались либо, начиная с политических экспериментов Платона, провалом, либо установлением жесточайших диктатур, концлагерями, преследованием и уничтожением инакомыслящих, в конечном счете и в собственном окружении.
Общепринятый в мире современный демократический порядок, вознесший Александра Лукашенко на пост главы государства, давно не является чьим бы то ни было национальным или «цивилизационным» достоянием. Ценности, понимаемые сегодня как демократические, были сформулированы уже после второй мировой войны не отдельной нацией, а мировым сообществом. Они не есть следование традиции или метафизическим установкам, а есть согласие по поводу некоторых правил, позволяющих обеспечить сосуществование людей и сообществ без фатальной угрозы для их выбора и идентичности. В каком-то смысле они не имеют иного, кроме инструментального, существования. Это правила, которые сами по себе не являются абсолютом, а просто рациональным механизмом поддержания равновесия в условиях, когда технологическая и информационная эволюция делает мир глобальным, единым, когда военные конфликты и фанатизм могут с легкостью привести к уничтожению всего человечества.
В свою очередь, признание в качестве важнейшего общественного приоритета ценности человеческой жизни, которая не сводится только к удовлетворению физиологических потребностей, а это значит и права человека на свободу, достоинство, патриотизм, самостоятельное определение своего назначения в мире и вытекающую из уважения прав других солидарность, произошло не сразу, а в результате осознания длительного исторического опыта человечества, сочетаемого со следованием основополагающему инстинкту самосохранения, о котором в свое время писал еще Гоббс, говоря о нем как о предпосылке общественного договора.
Механизмы демократий (не нравится слово «демократия», можно назвать по другому, — вече, республикой, консенсусом, балансом, — дело не в термине, а в алгоритме сочетания индивидуальных позиций и общественных решений) могут различаться внешним оформлением, но в основе своей наднациональны и «техничны», как, например, нормы международного права, и уже несколько десятилетий абсорбированы современными обществами, надстроившими их над вполне «традиционалистскими» социальными институтами. Чтобы эти нормы разделять, необязательно впитывать их на протяжении столетий. Достаточно сознательно им научиться. В этом и заключается миссия политических лидеров, желающих действительно обеспечить в условиях 21 века стабильность и процветание собственных обществ и государств. Мир за последние несколько десятилетий очень изменился, и существование в качестве «закрытого общества» чревато огромными политическими, экономическими и гуманитарными потерями.
* * *
Возникающие время от времени в среде белорусских номенклатурных работников рассуждения об особом ее, номенклатуры, «цивилизационном» предназначении, предусматривающем превращение белорусского государства в разновидность тоталитарной нетрадиционной секты, исходят из молчаливого предположения, что конкретным лидером новой-старой «белорусской цивилизации», будет непременно ее ставленник, а она сама — духовным и политическим поводырем. Но это как раз не очевидно и никак не обосновывается теоретическими выкладками Кара-Мурзы, вообще не о Беларуси пишущего, хотя и искренне Александру Лукашенко симпатизирующего (тоже charmant!).
Выдвижение лидера «традиционного» общества, верховного волхва, или там — великого князя, «помазанника божьего, царя-батюшки, божественного микадо, генсека и т.п», продолжает список главный редактор президентских «7 дней» и коммунист (!) В.Чикин в статье «Осторожно: синдром национальной неполноценности», рискует обернуться совеем не тем комфортом, как это видится обладателям казенных кабинетов, автомобилей и секретариатов, возжаждавшим это обладание .увековечить в статусе боярской думы.
Вопрос, на который пока не смог ответить даже российский «учитель мудрости». Кто будет решать? Если народ — тогда добро пожаловать на «честные, справедливые, прозрачные» и т. д. (а это-то и есть — демократия, а вовсе не американские фильмы, французская клошары или что там еще за нее выдается). Но народу, может быть, более люб президент, парламент и конституционный суд. И хочет он не закрывать лицеи и университеты, а ездить за границу и чтоб его мнением тоже интересовались. А давайте спросим. У него, у народа. Только честно, без жульничества и подтасовок. И без угроз тысячами нагнать в Беларусь со всего мира головорезов и авантюристов и раздать им оружие, пусть делают с ним, что хотят.
Ведь если решает не народ, тогда это элементарный номенклатурный заговор. Если не народ — тогда добро пожаловать на остров Уильяма Голдинга, господа!
......................
1. См., например, об этом «Спички у политического маразматика» — Э. Скобелев, «Республика» 18.05.04 — сразу хочу предупредить, что не имею никакого отношения к рассматриваемому в статье г-ном Скобелевым сюжету, так сказать, «ничего личного», просто данный текст совсем недавний и своим названием, и языком и, как бы выразиться, необыкновенной глубиной анализа блестяще, по-моему, отражает моральные и умственные достижения государственного политического мышления. В отличие от манифестов особо «коварных демократов», имеющих в виду национальное согласие именно путем «прозрачных» выборов, писатель Скобелев прямо и недвусмысленно предупреждает, что в случае чего, например, как легко предположить из опубликованного текста, упорствования в проведении таковых и конституционном лишении г-на Скобелева руководящего кресла, мало кто из граждан РБ, интересующихся политикой или нет, правых ли не правых, славян ли не славян, останется в живых.
2. Похоже, что именно С. Кара-Мурза, политический писатель, напрямую солидаризующийся с черносотенством и поставивший на конвейер производство томов про «русскую идею для бедных», судя по «индексу цитирования» прямого или косвенного в государственных средствах информации, является главным источником философских и культурологических познаний, а также мировоззренческого вдохновения для некоторой части белорусской номенклатуры и журналистов.
С.Кара-Мурза — далеко не самый интересный и глубокий, но один из самых радикальных лево-экстремистских идеологов русского традиционалистского движения. Его книги и бесчисленные статьи обладают тем неоспоримым для «масс» достоинством, что, в отличие от трактатов профессиональных философов, не требуют никакой предварительной культурной или интеллектуальной подготовки. Они написаны, по существу, для тех, кому выводы известны еще до начала чтения. Книги его, напористые и эмоциональные, в научном отношении, если о таковом можно говорить, чрезвычайно слабы, что признает и сам автор, оправдываясь погруженностью в политический процесс, и выстраиваются вокруг трех-пяти довольно нехитрых тезисов. Серьезные философские труды, на написание которых иногда тратится целая жизнь и ссылками на которые усыпаны произведения С. Кара-Мурзы, российский идеолог щелкает походя, выдирая из них цитаты, укладывающиеся в его собственные априорные конструкции. Мировая философская и политическая мысль, таким образом, лишившись собственного, вложенного в нее ее создателями содержания, предстает у Кара-Мурзы набором крайне вольно и причудливо толкуемых цитат и «примеров», напоминая последними пресловутую «природу» у Гегеля.