Отгремели первомайские фанфары по поводу расширения ЕС на Восток, и еще более остро встал вопрос о том, каким образом будут складываться отношения «нового» ЕС со странами нашего региона (Беларусью, Россией, Молдовой, Украиной) и, что для нас, жителей Беларуси, особенно важно, как будет позиционировать себя по отношению к расширенной «большой Европе» белорусское гражданское общество: интеллектуалы, НГО-сектор, политическая оппозиция (точка зрения официальных властей Беларуси ясна и в комментариях не нуждается). В этой заметке я постараюсь показать, что, коль скоро Европа готова к диалогу с нашим гражданским обществом (см. интервью с послом Х.-Г. Виком, опубликованном в январе текущего года), у нас появляется новый шанс заявить, наконец, о том, что такое Беларусь, какова наша национальная идентичность, что значат для нас наша история, язык, культура, наше конфессиональное и этническое многообразие; возможно, — даже попытаться разубедить европейское сообщество в том, что мы — чуть ли не последняя «черная дыра» Европы и что наш сегодняшний статус европейского изгоя, или, как сказали бы, наверное, в Госдепе США, rogue state / «государства-негодяя» или «государства-мошенника», на самом деле НЕ характеризует образовательный, культурный, да и экономический уровень и потенциал живущих здесь людей, многие из которых по своим ценностям могут и должны считаться ЕВРОПЕЙЦАМИ (хотя бы отчасти). Кроме того, перед Беларусью (точнее, перед ее гражданским обществом, о котором говорит в своем интервью посол Вик) встает необходимость по-новому выстраивать отношения со своими соседями по региону «восточных ННГ» — и, прежде всего, с гораздо менее грозной, но все еще помышляющей о грядущем величии «либеральной империей» (если воспользоваться памятным оксюмороном А. Чубайса) — Россией.

Выступая на саммите НАТО в Праге осенью 2002 г., бывший президент Чешской Республики Вацлав Гавел охарактеризовал перспективу вступления России в эту организацию иронично и весьма уклончиво: «Россия — это евроазиатская страна со своей собственной идиосинкразией». Думается, этот комментарий в значительной степени применим и к Беларуси. Все восточные ННГ (или «государства восточноевропейского пограничья» / borderland states, как их иногда теперь называют) оказались сегодня в схожей ситуации растущей изоляции и отчужденности от расширенной Европы: ужесточается визовый режим, растут очереди автомобилей на приграничных КПП, по обе стороны границы дислоцируются новые военные части. Между тем, основная причина столь бурной радости наших вчерашних «младших братьев» по Варшавскому блоку и не менее братских стран Балтии состоит в том, что они получили гарантии безопасности от НАТО и ЕС, которые призваны защитить их от НАС (России, Беларуси), от НАШЕЙ непредсказуемости, от НАШЕЙ евроазиатской идиосинкразии. Эти страны с готовностью поддержали американское вторжение в Ирак (не в последнюю очередь потому, что Россия выступила против), вызвав праведный гнев Ширака и Шредера; многие из них на официальном уровне осуждают кремлевскую политику геноцида в Чечне, а некоторые даже смеют регулярно отказывать в предоставлении въездной визы самому «нашему Кобзону» (это меткое словосочетание выдумала Ирина Хакамада). То, что мы имеем сейчас, конечно, — не новый «железный занавес», но никаких, даже самых долгосрочных, перспектив вступления в ЕС у нас нет (как нет их и у России), и мы лишний раз осознаем, что наши страны (местные или «туземные» культуры, истории) имеют тангенциальное отношение к «Сердцу Европы», являющемуся местом рождения Века Разума и его наследия — «европейской модерности».

Главной задачей, стоящей сегодня перед интеллектуалами Беларуси, является осмысление того, что ОЗНАЧАЕТ Беларусь, как мы себя идентифицируем в меняющимся мире, каковы ответы нашей (местной / indigenous) культуры на главные глобальные и региональные вызовы: экономическую и культурную глобализацию, американизацию, а также на российский (нео)империализм, т. е. «русификацию». Новые поколения гуманитариев нашего «региона пограничья» должны научиться непростой «навигации» между интеллектуальными Сциллой и Харибдой — «европоцентризмом» (т.е. универсализацией исторического опыта «Сердца Европы») и русским (российским) культурным и политико-экономическим империализмом. На помощь здесь может придти распространенная ныне на Западе и на Востоке «постколониальная теория»: пусть Беларусь или Молдова и не были «колониями» Советского Союза в строгом, классическом смысле слова, а Москва лишь отчасти была «метрополисом», но тем не менее многие наблюдатели отмечают ряд характеристик, позволяющих назвать СССР своего рода «федеративной колониальной империей», стремившейся, помимо всего прочего, к лидерству среди стран «второго мира».

Многие из нас, интеллектуалов-гуманитариев, за прошедшие после коллапса СССР 10-12 лет успели побывать на Западе, «нахвататься» там разных универсальных идей и рецептов, а теперь не без энтузиазма пытаются привить, перефразируя Ходасевича, «классическую розу» к нашему «постсоветскому дичку». Зачастую эти наши мичуринские проекты не удаются — и не только по причине того, что некоторые феминистки называют culture lag — культурным отставанием. Дело еще и в том, что не все эти идеи и рецепты транслируемы (т.е. «переводимы») в нашу культурно-лингвистическую реальность. Например, только что упомянутое мною вскользь слово «феминистка» или «феминист» сохраняет в русском словоупотреблении сугубо негативные, почти оскорбительные коннотации. Может, нашим новоиспеченным феминистам стоило бы обозначить свою идеологию в русскоязычных реалиях как-то иначе? Может быть, у нас есть возможность создавать свои собственные концепции, учитывая нашу самобытность и глядя на наши культурные и социальные реалии, и, не впадая при этом в научный провинциализм, более холодно воспринимать западную «Теорию», прекратив глупое подражание нашим коллегам из европейских и североамериканских университетов?

Вместе с этими терминами и концептами мы привезли с собой и сформированные на Западе (разного рода русистами и советологами, а иногда и при участии офицеров тамошних спецслужб) понятия о том, что такое Беларусь, Украина или Молдова, какова наша этноконфессиональная и культурная идентичность, что значимо для нас в нашей истории, литературе, культуре, а что — не значимо. Надо отдать должное западным ученым-специалистам по странам бывшего СССР: среди них немало отличных знатоков нашей истории, культуры и общества, и их «взгляд со стороны» на наши проблемы для нас очень важен. Однако, как бы вторя политологу Виталию Силицкому (см. его статью «Белорусскую „атипичную пневмонию“ импортным аспирином не вылечишь»), следует понять, что только мы сами в состоянии генерировать аутентичный дискурс нашей идентичности как нации, во многом опровергнув существующие на Западе и на Востоке (в Москве, например) клише и стереотипы о жителях Беларуси. В России большинство людей до сих пор всерьез не воспринимают Беларусь как независимое национальное государство. Надо ли говорить, что существующие по сей день на уровне «народной мудрости», неряшливой журналистики и ничуть не более чистоплотного политического пиара живые и яркие символы вроде «вместе в окопах гнили», «Хатынь» или «партизанский край» нуждаются в значительной коррекции и обновлении.

На Западе же вообще зачастую толком не идентифицируют Беларусь как независимое образование, не знают и не понимают политико-экономической конъюнктуры этого региона. До тех пор пока наш собственный голос не будет услышан, мы будем оставаться во власти этого невежества и избитых, захватанных клише о нас самих и продолжим ждать от Запада (или от Востока — в зависимости от политической ориентации) разного рода «пошаговых стратегий» и «выборочных контактов». Раз уж нас воспринимают как не имеющих собственного голоса и мнения «нативных информантов» / native informants (в лучших традициях европоцентристской антропологии — всякий, кто сотрудничал с крупными западными фондами, донорскими агентствами и правительственными структурами, поймет, что я имею в виду), то едва ли нам делегируют право решать нашу собственную судьбу, а нашему «оппозиционному сообществу» — озвучивать его видение будущего Беларуси (именно к выводу о необходимости последнего приходит в упомянутой статье В. Силицкий). Мы будем пассивно ждать, когда патерналистская фигура «мирового гегемона», «старшего брата» или огромного и мощного европейского «соседа» — будь это «дядя Сэм» в не слишком отягченном интеллектом облике Дж. Буша-мл., несгибаемый Путин или обходительный Ширак на пару со Шредером — придет к нам в гости с готовой фигурой лидера объединенной оппозиции, готовой национальной идеологией, готовым «бизнес-планом» развития на ближайшее будущее. Но это уже опасно напоминает иракский сценарий, который по понятным причинам не представляется слишком аттрактивным даже самым прозападным и проамериканским из моих сограждан.

Помимо этого, мы привезли с собой некритическое восхищение Западом, пиетет к ценностям и образу жизни в западных странах, восторженное почитание западных «мудрецов» в области гуманитарного знания — будь это Бодрийар, Фрейд, Фуко или Лакан. Мы импортировали западные социальные и гуманитарные науки, не всегда делая поправку на то, что тем самым они оказались отделенными от своих социокультурных истоков, вырваны из своих культурно-исторических контекстов. На первый взгляд кажется, что в этом нет ничего дурного: по крайней мере, это приводит нас к необходимому переосмыслению наших совсем еще недавних вынужденных увлечений Марксом в интерпретации Ленина и иже с ним (так уж получилось, что Россия, отчасти наряду с Германией, стала в XX в. полем для масштабных социальных экспериментов и своего рода «игр в бисер» с некоторыми интеллектуальными продуктами европейского Просвещения). Настораживает, однако, тот факт, что по простоте душевной мы часто заимствуем на Западе те построения, что там давно уже не столь всесильны и бесспорны (например, психоанализ Фрейда или радикальный феминизм) в противовес гораздо менее живому интересу к более прагматичным и рациональным течениям современной гуманитарной мысли. Надо ли говорить, что все эти тенденции фактически выключают многих университетских интеллектуалов-гуманитариев из реальной политической жизни, отчуждают их от происходящего за окнами их кабинетов — от наиболее актуальных проблем культуры и общества.

В Беларуси на сегодняшний день нет ни одной образовательной или исследовательской структуры в области социо-гуманитарных наук, которая могла бы стать «мозговым центром» формирующегося гражданского общества, где царили бы либеральные ценности и подлинная университетская демократия, а основное внимание было бы уделено анализу происходящего в культуре и обществе (в частности, таким социальным «язвам», как семейное насилие, проституция, гендерное неравенство, гомофобия, эпидемия ВИЧ/СПИДа и т. п.). Имеющиеся у нас негосударственные академические структуры либо ориентированы совсем на другие вещи, либо недостаточно развиты и могут только мечтать о поддержке (в том числе, донорской) внутри страны и за рубежом. По всей видимости, одна из причин слабости белорусского гражданского общества состоит именно в полном отсутствии такого рода «мозговых центров». Ясно, что без них разобщенным интеллектуалам с гражданской позицией будет сложно донести свои голоса до населения.

Я не пытаюсь сказать, что интеллектуалы должны переключиться сугубо на решение «злободневных» задач или тем более «идти на баррикады» и «драть глотки» на митингах оппозиции. Тем не менее, у каждого из них должна быть ответственная гражданская позиция, выраженная не эзоповым языком малопонятных и малоубедительных узкоспециальных терминов из западного научного «жаргона», а на нормальном языке, понятном той популяции, в рамках которой они существуют и чьих детей они, собственно говоря, и обучают на своих лекциях в университетах. Мы должны научиться «транслировать» западные идеи и ценности не путем их имитации и бездумного заимствования, а через их критическое переосмысление. Глобализация дала нам уникальный шанс как бы снизить наше временное «культурное отставание» от западных стран, перевести наши отличия от них в область чисто пространственных (географических) факторов: благодаря экономической глобализации мы больше не «варвары», которых нужно цивилизовать, а полноправные участники глобального межкультурного диалога. В постколониальную эпоху достояния западной цивилизации более не представляются безраздельной собственностью больших империй прошлого и настоящего (от Испании и Португалии до США), а становятся всеобщим достоянием человечества, свой вклад в которое внесли все нации и народы мира (например, пресловутая «американская мечта» — это не только помыслы и устремления амбициозного и меркантильного «янки», а, быть может, мифологема, принадлежащая многим из нас — в том числе тем, кто там никогда не был: может быть, что-то подобное имел в виду Джон Локк, когда в свое время сказал: «В начале весь мир был Америкой»), включая даже такие не уверенные в собственной истории и культуре места на карте новой Европы, как Республика Беларусь.

Подытоживая, хотел бы в тезисном виде обобщить то, что я хотел бы предложить:

Интеллектуалам, обладающим гражданской позицией, стоило бы подумать не только о необходимости овладения «языком культур» Запада, а о выработке языка их собственной культуры, генерации таких дискурсов нашей национальной идентичности, чтобы наши аутентичные голоса были услышаны и на Западе, и на Востоке. Своего рода научная «некрофилия», когда молодой ученый восторженно твердит о величии каких-то западных философов или лингвистов XIX–XX вв., должна смениться не менее эмоциональным и энергичным увлечением неотерическими явлениями современных нам культуры и общества.

Тем из нас, кто недоволен существующей в гуманитарных и социальных науках Беларуси конъюнктурой, необходимо объединять усилия и пытаться институционализировать новые академические структуры и «мозговые центры», которые были бы свободны, скажем, от несовместимого с ценностями светского либерального образования влияния доминирующей церкви, от пренебрежения академическими свободами, от гомофобии и сексофобии и других явлений, увы, характерных для существующих сегодня структур.

Надо также понять, что качество современного образования и науки не определяется количеством приглашенных иностранных лекторов или исследователей, не каждый из которых к тому же обязательно имеет высокую репутацию у себя на родине. Не следует ожидать, что прямое копирование западных моделей и технологий даст в наших условиях положительные результаты. Надо стараться вырабатывать наши собственные подходы и методы, и тогда нашим западным коллегам будет проще воспринимать нас как своих равноправных партнеров, своих peers, а не как туземных информантов, которых в лучших миссионерских традициях следует обучить западному уму-разуму.

Стоит задуматься над тем, что 1 мая 2004 г. культурные, политические, социально-экономические барьеры между нами и нашими западными соседями стали еще более труднопреодолимыми. Наши партнеры на Западе ждут от нас дальнейшего развития гражданского общества, ждут от нас внятной артикуляции нашего собственного видения своего будущего в европейском сообществе. Я думаю, что в их интересах не только то, чтобы не допустить нашей культурной ассимиляции или даже политической аннексии Россией, но и то, чтобы мы стали им понятнее, чтобы мы перестали быть в их глазах «страшилкой», которой пугают непослушных детей, или непредсказуемой «черной дырой». Нашему формирующемуся гражданскому обществу предстоит спасти нашу подмоченную репутацию. Решение этой задачи невозможно без активного участия интеллектуалов новой генерации, ориентированных на внесение реального вклада в строительство гражданского общества.