Когда в программе белорусского канала (не помню, то ли БТ, то ли ОНТ — они все больше сливаются в каком-то циничном стремлении исказить реальность, будто зрители ничего не видят, кроме телекартинки) показали визит Александра Григорьевича в Белорусский государственный университет, я вдруг вспомнил его первый официальный визит за рубеж — в Узбекистан, к Исламу Каримову. Сработала цепочка ассоциаций — девочки и снег.
Помню, как мы посещали тогда Самарканд. Сердце города — архитектурно-исторический заповедник — подготовили к встрече высокого гостя. На центральной площади, возле мавзолея очередного среднеазиатского завоевателя, на ступеньках перед мавзолеем — девочки-"тростиночки», в кисейных платьях. На них заботливо накинули теплые халаты: конец декабря, в Узбекистане хотя и значительно теплее, чем у нас, но все-таки холодно — для кисеи. Ждут.
Появляется Александр Григорьевич. Халаты исчезают, будто их не было, и девочки, под тоскливо-затейливую восточную музыку начинают что-то вышивать бисером. По идее взглянул — и мимо, тем более, что холодновато. Но Александр Григорьевич остановился: видимо, понравилось. Прошло пять минут. Десять минут. Сопровождающие нас узбеки начали осторожно поглядывать на свиту белорусского гостя: мол, намекните, ребята, что пора и дальше… Еще через пять минут я ощутил на себе тревожный взгляд Азиза Насырова — хокима города Самарканда (он бывший секретарь ЦК комсомола Узбекистана, мы с ним встречались на съезде). Во взгляде читалось: хлопцы, девчонок застудим! Но — как подойти, что сказать президенту? И тут — спустя двадцать минут непрерывных девичьих улыбок и вышивания под музыку падающего мягкими хлопьями снега — Александр Григорьевич улыбнулся, благодарно кивнул головой — и все мы направились дальше…
Вероятно, тогда он и понял, что такое власть.
Это когда девочки в кисейных платьях вышивают под музыку падающего снега, и ни одна сука в мире не осмелится сказать тебе: «Батька, что же ты творишь?! Простынут ведь!»
И телевизионный диктор, объясняющий, что президент предусмотрительно поинтересовался у подпрыгивающих под снежком студентов БГУ, не показуха ли это, и услышал в ответ: мол, нет, Александр Григорьевич, не показуха! — он тоже был так же циничен в своем отношении к власти, как и мы тогда, в 1994 году. Просто нам тогда казалось, что это все временно — ради того, чтобы наладить экономику, обеспечить благосостояние всех и каждого. Диктор же сегодня, как и Александр Григорьевич тогда, понимает, что все лозунги, под которыми правитель приходит к власти, — ерунда. А главное — именно это: снег, холод, ледяное спокойствие и цинизм.
Дело ведь не в студентах БГУ и не в снеге, медленно падавшем им на головы. Ну, прождали лишнюю минутку, перекурили, согрелись, — потом пойдут выпить сто граммов, еще раз согреются. Дело в том, что эта система получила шанс укрепиться и усовершенствоваться. Под молчаливое одобрение теледикторов.
Об этом подумал я, простите за столь длинное вступление, читая проект Конституционного акта Союзного Договора, опубликованный «Белорусской деловой газетой». Главная ценность этого документа — курсив, наконец-то рассказывающий о том, за что боролась и в чем видела конечную цель свою белорусская сторона при разработке этого, я бы сказал, «эпохального» документа.
Оказывается, разногласия сведены преимущественно к тому, будет у Союзного Государства президент (и вице-президент) или не будет. То есть, сможет ли в принципе президент Беларуси два года в течение своего срока «порулить» гигантским кораблем, частью которого является еще и Россия. А поскольку речь идет о том, что в ведение Союзного Государства будут отнесены вопросы международной политики и безопасности, можно себе представить, что почувствует в течение двух этих лет объединенная Европа. Это в точности по классической сказке Евгения Шварца: «Жаль, государство маловато, разгуляться негде! Ну да ничего, я поссорюсь с соседями!» Только вот у этой мечтающей о ссорах зловредной Мачехи в руках при этом окажется, во-первых, статус постоянного члена ООН, а во-вторых, ядерная дубинка. Мало не покажется.
Встает вопрос: в опубликованном документе практически нет разногласий по поводу единой валюты и единого эмиссионного центра. Не означает ли это, что белорусское руководство сняло свои возражения на пути к отказу от закрепления права эмиссии за Национальным Банком Республики Беларусь? Вероятно, означает. Зачем тогда голову людям морочили?
Нет сомнений в том, что реализация этого Конституционного акта устраивает Россию (я не оговорился: именно Россию, а не Беларусь) в том лишь случае, если именно Россия начинает раз и навсегда доминировать в Союзном Государстве. Ибо трудно представить себе, что на территории этого образования будут действовать иные экономические законы, кроме тех, что устраивают российский бизнес, иная валюта, кроме российского рубля, иная внешняя и внутренняя политика, кроме российской. Де факто, это означает, что вся предшествующая экономическая политика действующего главы белорусского государства официально признана ее создателем и теоретиком политикой, ведущей к банкротству. Ибо только банкротством можно объяснить отказ от курса, проводимого в течение восьми лет.
Малоликвидное белорусское государство превращено в государство, способное лишь к самоликвидации. Ничего другого с нами произойти уже не может. И в данном случае встает еще один вопрос: то, на что обрекает нас Конституционный акт в случае его принятия в качестве руководства к действию — это зло или благо для Беларуси?
Если на территорию нашей страны распространится действие российского экономического законодательства — это несомненное благо. Поскольку экономически мы отстали от России лет на сто (только-только вошли в период НЭПа, сменившего, как известно, военный коммунизм). Но если платой за это становится прощание с государственным суверенитетом и с правом самостоятельно определять свою судьбу — не слишком ли дорого? Неужели было бы нельзя просто принять — единым пакетом — те же законы, устранить часть подзаконных актов, которыми наши управленческие структуры оградились от российского экономического влияния? Можно. Но это бы означало добровольный отказ Александра Григорьевича от возможности молча созерцать снег, падающий на голову белорусскому народу, который, наряженный в кисейные одеяния, мерно вышивает под музыку. Отказ от власти.
И здесь напрашивается еще одно воспоминание, неотвратимое, как падающий снег. Вспоминаю пресс-конференцию — последнюю! — Семена Шарецкого в качестве главы легитимного и полномочного Верховного Совета 13-го созыва. На этом, мягко выражаясь, мероприятии, которое проходило все еще в пресс-центре Верховного Совета — господи, все уже было решено, референдум 1996 года уже шел! — Семен Георгиевич с гордостью сказал, что и он, наконец, подписался под заявлением об импичменте. Тогда его спросили, почему он не сделал этого неделю назад. И Семен Георгиевич, исполненный собственным величием, сказал: «Тогда бы нас сейчас здесь не было!» И услышал в ответ горькое, но честное: а так вас не будет здесь через два дня.
Может быть, вот эти самые «два дня», когда стране легче погибнуть, чем признать экономическое, политическое и идейное банкротство человека, ею руководящего, — это то, что и привело Беларусь к Конституционному акту. Александру Лукашенко проще стать последним президентом суверенной Республики Беларусь, чем перестать быть ее президентом в принципе. «После нас хоть две лужи!» — как говорила героиня пьесы Бориса Лавренева «Разлом», перефразируя известного Людовика. И контур государства, вынесенного президентским волеизъявлением на надгробный венок нашего герба, автоматически напоминает одну из этих луж, только высохшую, поскольку снег стаял окончательно и бесповоротно.
В конце проекта Конституционного акта написано, что порядок выхода субъекта Союзного Государства из состава Союзного Государства определяется Союзным Договором. Имеется в виду, что вновь придется проводить референдум — загодя, за шесть месяцев до объявленного выхода, плюс еще три месяца — как минимальный срок для подготовки к этому выходу. Это девять месяцев. За этот срок, как правило, рождается ребенок. Но государство возрождается либо за один день — либо никогда. Потому что уже при объявлении даты референдума по данному вопросу великий восточный сосед запустит в действие все те механизмы, которые остаются у него в руках: единую валюту, единую энергосистему, единую транспортную систему и так далее. И результат голосования будет предрешен, ибо либо за два месяца до референдума, либо за два месяца до объявленного выхода Беларуси из состава Союзного Государства в наших домах неизбежно станет холодно и тоскливо. И снег, падающий на улице, будет ассоциироваться с прошлогодним снегом, который просто никогда и не таял.
Думает ли об этом Александр Григорьевич? Думает ли он о том, что, подписывая данный акт, становится убийцей собственного государства? Вероятнее всего, думает. Но он не думает о другом: убийц рано или поздно объявляют вне закона. Об этом следует помнить. Выросло поколение молодежи, для которого Беларусь — высшая ценность, которое хочет, а в будущем и получит моральное право управлять собственной землей и собственной судьбой. И это поколение вряд ли остановится на пути к восстановлению суверенитета своего государства. Фактически мы закладываем сегодня основу для будущей гражданской войны. В воздухе носится запах крови, как будто кто-то разбил губу и прижег ее снежным комом. Нехороший запах.
Но власть по-прежнему холодна и думает о чем-то своем, как если бы тоскливо-причудливая узбекская мелодия убаюкала ее на своих волнах.