Майский саммит Восточного партнерства дал официальный старт инициативе, и уже с 5 июня начались первые многосторонние консультации в рамках тематических платформ. Эти консультации призваны сконцентрироваться на разработке основных направлений сотрудничества и обсуждении нескольких предлагаемых ЕС инициатив. События развиваются стремительно, и хочется надеется, что за таким темпом стоит иная прагматика, чем просто календарь запланированных мероприятий. Хотя некоторые факты заставляют в этом сомневаться. Первые реальные действия фактически оставили в стороне благородные планы по вовлечению гражданского общества в работу тематических платформ. Запуск консультаций по многосторонним тематическим платформам уже опережает действия по организации вовлечения гражданского общества стран Восточного партнерства в работу инициативы. Чего нельзя сказать о гражданском обществе европейском уже частично включенном в работу через посредство структур Экономического и социального Комитета и Комитета Регионов.
Что это значит? В документе, распространенном Экономическим и социальным комитетом, одной из структур ответственной за организацию Форума, указано, что гражданское общество должно иметь голос при выборе вопросов, обсуждаемых на тематических площадках. Однако, происходит что-то прямо противоположное. Можно предполагать, что многосторонние площадки будут работать вне контроля гражданского общества стран-партнеров, но будут активно контролировать ход переговоров на двухсторонних площадках. Но это лишь вероятное предложение, поскольку до настоящего времени нет никаких официальных документов, разъясняющих реальные механизмы вовлечения гражданского общества. По заявлениям официальных лиц (Бенито Ферреро Вальднер) проведение Форума гражданского общества Восточного партнерства планируется только на осень. Но не ясным остается ни принцип его формирования, ни реальная компетенция.
Перспективы и угрозы
Не менее сложной остается ситуация и с перспективами Восточного партнерства в целом. Инициатива стала результатом очень тонкого баланса сил, и любые неоправданные действия могут легко его разрушить. В другое время и при другом стечении обстоятельств эта инициатива никогда не смогла бы стать чем-то реальным. В ситуации когда Европейский союз в целом устал, утратил инициативность и морально не готов к дальнейшему расширению, появление новой про-активной инициативы по сближению с восточными соседями выглядит неким чудом. Лишь наложение друг на друга ряда случайных факторов привело к временному перевесу сил заинтересованных в изменении восточной политики Европейского союза. Схождение в один период времени трех кризисов: мирового экономического кризиса, грузино-российского кризиса, и энергетического кризиса — привело к ослаблению позиций противников активной политики в отношении восточных соседей. Все три кризиса требовали адекватного политического реагирования, но никаких определенных вариантов того, каким оно должно быть не было. Польско-чешско-шведская восточная инициатива на тот момент была единственным подходящим вариантом ответа. Скептически настроенным в отношении Востоного партнерства силам просто пришлось временно уступить его сторонникам.
Тем не менее, еще можно повернуть назад при любом удобном случае. Проще всего было бы обессмыслить Восточное партнерство, изменив содержание и цели инициативы. Наибольшую угрозу здесь представляет обсуждаемая перспектива включения России. Повторяемая европейскими чиновниками мантра о том, что Восточное партнерство — это не антироссийская инициатива, скорее убеждает в обратном. Восточное партнерство фактически направлено на европеизацию стран-соседей, что автоматически будет способствовать уменьшению российского влияния в регионе. Включение же России в реальные механизмы партнерства, даст ей возможность блокировать нежелательные процессы и использовать Восточное партнерство в своих геополитических интересах.
Еще одна опасность для Восточного партнерства исходит от способов формализации процесса. Закладывание на начальных этапах не тех механизмов может привести к профанации идеи. Понятны прагматические устремления ЕС в решении вопросов энергетической и экономической безопасности. Точно так же как понятно желание стран-партнеров получить экономические выгоды от сотрудничества с ЕС. Но удовлетворение только этих взаимных интересов определенно не приводит к приближению стран к европейским стандартам в области демократии, управления, права, становления рыночных отношений. Дефицит демократии испытывает гражданского общество всех шести стран, но правительства этих стран держаться, в том числе, на этом же дефиците демократии. Поэтому естественно, что много- и двух- стороннее взаимодействие со стороны официальных лиц стран партнеров будет стремиться к реализации схемы «прагматического сотрудничества» и редукции Восточного партнерства к вопросам экономики. Но сомнительно, что современные европейские политики и чиновники смогут сохранять жесткие установки на преследование идеалистических целей и противодействовать такой редукции. Если, конечно, в сам механизм реализации Восточного партнерства не включить способы восстановления идеалистических целей и мониторинга продвижения в направлении европейских демократических стандартов. А это возможно только при адекватном учете мнения гражданского общества стран-партнеров и создания механизмов его реальной поддержки со стороны официальных структур Европейского Союза на национальном уровне.
Идеализм и прагматика
Но дихотомия идеализма и прагматики Восточного партнерства не столь проста как кажется на первый взгляд. Или, скажем правильнее, есть несколько противоречивых идеалистических и несколько не менее противоречивых прагматических установок. На уровне европейской политики существует два тренда: условно «за восточное партнерство» и условно «против восточного партнерства». Первые — это в основном новые (но относительно благополучные) страны Евросоюза, евроэнтузиасты и энтузиасты расширения, но скептики в отношении России. Вторые — это в основном старые страны Евросоюза, инициаторы средиземноморской инициативы и уставшие от расширения евроскептики, но энтузиасты европейско-российских отношений.
Прагматика блока «за восточное партнерство» состоит в уменьшении влияния России в регионе и увеличении собственной роли во внешней и внутренней политике ЕС, идеалистические устремления лежат в продвижении европейских ценностей и стандартов дальше на восток. Блок противников Восточного партнерства прагматично ориентирован на сохранение статус-кво в европейских отношениях, ослаблении влияния транзитных стран, росте безопасности и т. п., его идеалистические устремления в создании европейского пространства благополучия и безопасности, но только для европейцев. И те и другие риторически будут говорить о демократии и правах человека, и те и другие реально заинтересованы в росте собственного влияния, безопасности и благополучия. Но смысл, вкладываемый в действия и риторику, будет разный.
Не менее интересной выглядит комбинация прагматических и идеалистических установок в странах-партнерах. Власти Беларуси и Азербайджана ориентированы исключительно прагматически. Для Лукашенко и Алиева Восточное партнерство — это дополнительные возможности расширения экспорта, поддержания экономического роста и привлечения инвестиций, и никакие подвижки в плане демократии, прав человека их не интересуют. Для Украины сближение с Европой наполнено не только экономическим интересом, но связывается с перспективами более тесной интеграции в общеевропейское пространство. Это заставляет обращать внимание на более широкий спектр вопросов сотрудничества. Однако, во многом Восточное партнерство для Украины воспринимается скептично, поскольку выглядит очередной неравноценной заменой предложению членства в ЕС. Молдова, Грузия и Армения сейчас скорее завязаны на решение внутренних проблем, и в меньшей степени способны определиться с конкретными интересами по отношению к Восточному партнерству. Такая ситуации для Беларуси и Азербайджана выгодна и дает шанс выстроить Восточное партнерство в соответствии со своими интересами
Гражданское общество (и европейское и гражданское общество стран-партнеров) также не однородно в своих прагматическо-идеалистических устремлениях. И разные субъекты по-разному находят баланс между прагматикой и идеалами. Здесь разворачивается борьба двух подходов к Восточному партнерству. Первый, можно назвать «инструментальным», второй — «условным». Суть инструментального подхода заключается в том, что Восточное партнерство в совокупности всех своих структур и механизмов рассматривается как инструмент демократизации и либерализации ситуации в странах-партнерах. Прагматический интерес сторонников этого подхода заключается в встраивании в механизмы Восточного партнерства и влиянии через них на внутреннею ситуацию в стране. Идеалистически они стремятся к реализации принципов демократии и соблюдению прав человека. Однако, в отличие, от сторонников «условного» подхода, они видят реализацию данных принципов как результат, а не условие разворачивания Восточного партнерства.
Сторонники «условного» подхода предпочитают акцентировать внимание на актуальной ситуации с правами человека и дефицитом демократии. Для них восстановление демократии и прав человека есть условие для начала любого реального взаимодействия в рамках Восточного партнерства. Любые переговоры и сотрудничество с нелегитимными и репрессивными режимами для них есть зло. Прагматика «условников» разнообразна, но имплицитно подразумевает сохранение статус-кво и требование расширения поддержки по мотивам идеологической близости и моральной чистоты, без учета реальной эффективности деятельности. Такая позиция сближает их с противниками Восточного партнерства риторически настаивающих на правах человека, и, как не парадоксально, с собственными авторитарными режимами, склонными выводить вопросы демократии и прав человека за рамки Восточного партнерства. При этом нарастает антагонизм в отношениях с идеологически близкими сторонниками «инструментализма» и энтузиастами Восточного партнерства. Официальный запуск Восточного партнерства состоялся. Это означает, что сотрудничество начнется там, где это будет возможно. И если гражданское общество будет отказывать от участия, настаивая на «условном» принципе, то это сотрудничество будет идти без него. Что, кажется, уже и начинает происходить.
Беларусь и Восточное партнерство
Беларусь, пожалуй, более других стран заинтересована в инициативе Восточного партнерства. В нем заинтересовано и власть, и значительные круги гражданского общества. Белорусский режим приобрел привлекательные перспективы экономических выгод и новые удобные рычаги для манипулятивных игр с Россией. Мастерски играя на тонком балансе между Брюсселем и Москвой, Лукашенко уже смог получить политические (улучшение имиджа на Западе) и экономические (российские кредиты) выгоды. При этом беларусский президент был поставлен в забавные условия. Теперь в риторике с Западом Лукашенко выступает как экономический прагматик (только экономика, никаких разговоров о ценностях), тогда как с Россией он активно продолжает выступать с идеалистических ценностных позиций «вечной дружбы народов».
Структуры белорусского гражданского общества вообще оказались более консолидированным и активным, чем аналогичные структуры в других странах партнерства. Проведение консорциумом «ЕвроБеларусь» максимально открытых консультаций по поводу Восточного партнерства и Форума гражданского общества на национальном уровне было единственной подобной инициативой во всех шести странах. Принципиально такие консультации могли бы стать основой для взаимодействия всех структур гражданского общества Беларуси, а также государственно-общественных объединений типа «Белой Руси» и БРСМ, государственных институтов и представителей ЕС.
Однако далеко не все игроки принимают открытые правила иглы. За последнее десятилетие сложились непрозрачные механизмы взаимодействия европейских институтов со структурами белорусского гражданского общества и демократической оппозицией, равно как традиция непрозрачных отношений внутри страны. Перевод этих отношений в публичное и открытое пространство неизбежно приведет к реконфигурации поля. Традиционные политические игроки будут стараться избежать этого, и использовать привычные механизмы односторонних политических действий: политические воззвания, обращения, односторонние визиты в Европу, кулуарные договоренности, непрозрачные конгрессы и прочее. Удобным способом здесь будет отгораживание от участия в открытых площадках «условным» принципом. Хотя, подобное поведение, скорее всего, оставит в стороне от основных событий силы, придерживающиеся подобной стратегии.
Большую опасность для гражданского общества Беларуси на пути реального участия в Восточном партнерстве представляют возможные шаги режима. Весьма вероятно, что в качестве гражданского общества будут выставлены квази-общественные структуры. Общественно-консультативные советы (при Администрации Президента, по страновому маркетингу, СМИ) могли бы претендовать на роль такого представительства гражданского общества. Единственным способом противодействия этому может быть только вовлечение самих общественно-консультативных советов в широкую и открытую дискуссию о перспективах и планах Восточного партнерства и либерализации в стране.
Немного выводов
События развиваются быстро, и, если для государственных структур стратегия действий в отношении Восточного партнерства проста, то для гражданского общества все куда менее очевидно. Становиться понятно, что европейские структуры не намерены решать проблемы участия гражданского общества и ему придется занимать свое место в структурах Восточного партнерства самостоятельно. Для этого необходима определенная степень консолидации и активных упреждающих действий на европейском и национальном уровне.