Участники:
Д-р Астрид Зам — модератор, директор Международного образовательного центра им. Йоханнеса Рау
Феликс Акерманн — исследователь, преподаватель Европейского университета Виадрина (Франкфурт-на-Одере)
Д-р Томас Бон — автор книги «Минск — образцовый город социализма», профессор Мюнхенского университета
Сергей Харевский — искусствовед, старший преподаватель Европейского гуманитарного университета
Д-р Захар Шибеко— историк, профессор Белорусского государственного экономического университета
Астрид Зам: В рамках этой дискуссии мы бы хотели поговорить об урбанистике, об исследовании феномена городов, в советской системе особенно, а также связанном с ним социальном развитии. Наше мероприятие состоялось при поддержке фонда Герды Хенкель, которому я хочу выразить благодарность от всех присутствующих, и благодаря поддержке посольства ФРГ.
Мы представляем себе течение сегодняшнего вечера таким образом: сначала господин Томас Бон представит основные тезисы своей книги. Кроме того, сегодня здесь присутствует целый ряд беларусских и немецких ученых. Они примут участие в дискуссии. Все эти ученые занимаются исследованием городской культуры и культуры Беларуси. Наконец, хотелось бы также выслушать вопросы аудитории.
Томас Бон: Книги имеют свою собственную историю. Эта история влияет на их характер, оказывает воздействие на то, какое послание они нам несут сегодня. Поэтому мне хотелось бы начать речь с рассказа о подоплеке этой публикации, ее предыстории. Кроме того, мне хотелось бы затронуть в этой дискуссии понятие «социалистического города», чтобы придать импульс обсуждению. И третье, последнее — в кратких словах очертить «минский феномен», феномен быстрого роста Минска, который иллюстрируется в этом зале фотографиями 50-60-х годов.
Моя работа над этой книгой началась примерно 12 лет назад, в 1997 году. Тогда я работал в Йенском университете и принимал участие в проекте под названием «Очерки по истории России». Я написал статью о демографии и социальной структуре СССР; при этом познакомился с вопросом урбанизации советских городов. Благодаря партнерской программе между нашими университетами, позже я подготовил отдельную книгу о послевоенной истории Беларуси. Это моя докторская диссертация, которая была защищена в 2004 году в Йенском университете под названием «Минский феномен. Планировка городов и урбанизация в Советском Союзе после Второй мировой войны». Надо признать, что авторство этого понятия принадлежит минскому географу Спартаку Польскому, который в 1970-е годы опубликовал материалы на эту тему, которые я в конечном итоге развил. По предложению издательства мы немного переработали название моей книги, так что в итоге получилось «Минск — образцовый город социализма». Я хочу подчеркнуть, что рассматриваю это название достаточно иронично.
Мое исследование существенно опирается на использование архивных материалов и охватывает соответственно Минск 50-60-х годов — исследование, которое начинается от восстановления Минска из руин и заканчивается серединой 70-х годов, когда населенность Минска достигла миллионного порога и городу была вручена звезда города-героя.
В этой книге особенно разрабатываются три взаимосвязанные темы. Во-первых, городское планирование и архитектура; во-вторых, урбанизация и миграция; и, в-третьих, жилищный вопрос и повседневный быт в городе.
Когда мы говорим о социалистическом городе, необходимо задаться вопросом, в чем же смысл этого определения, зачем оно нам сегодня. Мне важно использовать это понятие как, с одной стороны, объясняющее советскую историю, с другой стороны, мне хотелось бы отметить, что эта концепция имеет достаточно сильную политическую релевантность в отношении (феномена) гражданского общества.
В заключение мне хотелось бы предложить два провокационных тезиса.
Тезис номер один: после того как в Минске в первой половине ХХ века гражданские традиции и еврейская культура были ликвидированы, миграция населения после войны из деревень создала крестьянскую организацию городской среды. За эту организацию пришлось заплатить русификацией языка и советизацией быта.
Второй тезис: с одной стороны, предприятия имели безграничную потребность в рабочей силе, с другой — городские советы были не в состоянии в достаточном количестве предоставить квартиры рабочим. В конечном счете, руководство, несмотря на введение системы прописки, было не в состоянии ограничить рост населения в городах. Беларусь в 50–60-е годы превратилось в «текучее общество» ('quicksand society'), если использовать термин американского историка Моше Левина.
АЗ: Следующим будет выступать господин Шибеко. Он как раз сейчас опубликовал книгу на тему «Городская цивилизация Беларуси и мир». Эта книга возникла на основе цикла лекций, которые он читал в ЕГУ.
Захар Шибеко: Прежде всего, мне хотелось сказать еще несколько слов о книге г-на Бона. Эта книга приобретает еще больший вес, когда осознаешь, что она посвящена не просто одному из советских городов, а истории столичного города, столице БССР.
Важность этой книги увеличивается, если окинуть взглядом историографию Минска. И тогда обнаружится, что серьезных исследований по истории белорусской столицы очень и очень мало по сравнению, скажем, с Москвой, Киевом или Вильнюсом. Книги, которые издаются о Минске, — преимущественно альбомного типа, а то, что написано или пишется официально, — это идеологически отфильтрованная история города. Особенно не повезло в этом плане истории советского периода и, в частности, послевоенного времени. Это пока для нас является закрытой темой. В этой связи появление книги господина Бона, в которой осмысливается история послевоенного Минска, причем осмысливается непредвзятым глазом, имеет большое значение для изучения советского прошлого и служит хорошим примером для того, чтобы внедрять в урбанистику новейшие методологии исследования, как это делает мой коллега.
В его книге отмечается, что советские власти крайне негативно относились к урбанизации, предпринимая ряд мер, чтобы ограничить рост городов, поскольку считалось, что урбанизированный город — это порождение капитализма. Тем не менее, феномен Минска показал, что большевики не могли сдержать процесс урбанизации, не могли установить тотальный контроль даже над жителями столицы, которые умудрялись жить вне системы.
Обращаясь к истории беларусских городов, я вынужден с сожалением отметить, что у нас европейская городская традиция была прервана. При присоединении к России городу навязывалась государственная модель, государственная система управления по образцу тоталитарных государств. Сформировался авторитарный царский город, а затем — тоталитарный, советский город, каким был и Минск. В Беларуси город не выполнял функцию моделирования демократического общества. У нас город моделировался тоталитарным государством и партийной бюрократией с деревенским менталитетом. Наш город лишили традиции демократического самоуправления, поэтому это абсолютно другой город. Данное обстоятельство повлекло за собой и другие особенности — от застройки до планировки квартир и т. д. И эти особенности социалистического города тоже хорошо показаны в книге профессора Бона.
АЗ: Действительно, миграции из деревни в город — это одна из ведущих тем в анализе Минска в данной книге. Впрочем, здесь возникает вопрос о гражданском обществе. Один тезис уже здесь прозвучал, он касается того, что в социалистическом городе не существовало пространства для развития гражданского общества европейской заданной модели. Однако работа Томаса Бона демонстрирует, с какой фантазией, с какой изобретательностью нелегально прибывавшие в город люди получали жилую площадь, легальным и нелегальным способом, как они обходили при этом законы и таким образом осуществлялся протестный потенциал — он мог бы быть потенциалом для развития гражданского общества.
Мне хотелось бы задать немного другой вопрос одному из наших экспертов: насколько правомерно применять по отношению к Минску термин «текучего общества», упомянутый Томасом Боном?
Сергей Харевский: Если говорить о том периоде, который рассматривал мой коллега, времена брутального тоталитаризма, времена Сталина, то применительно к Минску это не совсем справедливо. Это справедливо, если иметь в виду весь СССР, до Урала, куда можно было удрать от репрессий. Дело в том, что до 1960 года беларусские крестьяне не имели паспортов, вследствие чего они не имели возможность свободно уехать из своего колхоза. До 1953 года, то есть до смерти Сталина, контакты жителей западной Беларуси с восточной Беларусью были сведены до минимума. В 1953 году произошел последний обмен населения с Польшей, когда туда уехали жители из западной Беларуси. Таким образом, вряд ли правомочно говорить о свободном перемещении вплоть до середины 60-х годов.
Более того, по постановлению советского правительства в 1945 году было решено вывезти на восток массы людей с территорий, которые были оккупированы во время войны. Это было неспроста, поскольку для всех депортация — это было воспитание, на год, на два. Из Беларуси было вывезено около миллиона человек, и первая послевоенная перепись и разница с второй междувоенной переписью определила не рост населения в Беларуси, а его уменьшение за счет этих депортаций. Таким образом, Минск рос во времена Сталина до времен Хрущева не столько за счет села, сколько за счет приезжих людей, за счет тех, кто остался во время войны: солдат, отставников и т. д.
Этим во многом предопределился характер населения и во многом был предопределен нонконформизм этих людей, потому что те, кто пришел с войны с орденами, кто в портупеях приходил на заводы и другие заведения, были немножко свободнее в своих суждениях. Был очень яркий пример в этом плане: судьба известного беларусского художника еврейского происхождения Израиля Басова, который только в 34 года смог поступить в минское художественное училище и в 51 году его хотели исключить за так называемый космополитизм.
Случилась феноменальная ситуация. Когда шло собрание учеников училища, они заявили НКВД, что не допустят исключения этого молодого художника. Естественно, они могли так делать, потому что многие из них были боевыми офицерами, и естественно, что они могли это сказать своему ровеснику, офицеру НКВД, и это, конечно, во многом определяет нонконформизм.
В контексте нашей дискуссии о «минском феномене» я бы хотел также отметить, что феномен Минска состоит также и в том, что это был город, в котором формировалась новая нация, причем в советских условиях. Формировалась новая нация, беларусская нация. И вот как представляли себе советские руководители эту новую нацию, новую общность, которая должна стать примером для всех остальных наций. Шла русификация, с одной стороны, беларусский язык был вытеснен из большинства сфер, но он остался в очень важных сферах — в культуре, просвещении и частично в образовании. В результате этой политики к 80-м годам беларусский язык стал языком элиты.
Напоследок я хотел бы внести поправку к тезису Захара Шибеки о прерванности европейской городской традиции в Минске. Дело в том, что до революции, до Первой мировой войны Минск не был городом в собственно европейском понимании. После наполеоновской кампании, после восстаний 1861, 1863 года Минск был искажен, изуродован российским властями, ведь о сносе ратуши лично распорядился император Николай I, дабы не напоминать минчанам о былых вольностях. Если к моменту присоединения к России в Минске была одна православная церковь и 33 католических храма и монастыря, то после 1863 года остается один католический храм, все монастыри изгнаны, ратуша снесена, никаких упоминаний о былых вольностях, никакого самоуправления. Таким образом, и беларусский опыт, и минский опыт до Первой мировой войны, до 1917 года тоже нельзя назвать демократическим, нельзя назвать его европейским.
АЗ: Феликс, согласны ли Вы с оценкой Томаса?
Феликс Акерманн: У меня все же создалось впечатление, что Минск не стал совсем деревенским, как это описывает г-н Бон. Об этом я хотел бы рассказать на примере Гродно, которым я занимаюсь уже шестой год. В свою очередь я хотел бы выдвинуть несколько провокационных тезисов и сказать, что я не совсем согласен с тем, что написал господин Бонн в своей работе.
Как вы все знаете, Гродно является немного другим городом, нежели Минск. Я думаю, что в конечном счете это хорошо — как для Минска, так и для самого Гродно. Самое главное, что у каждого города есть что-то свое, особенное. В Гродно важно то, что сейчас происходит, борьба в каком-то смысле за архитектурное наследие.
Это отчасти связано и с Минском, потому что после войны необходимо было отстроить столицу, именно так, как об этом рассказывал проф. З. Шибеко, то есть как столицу БССР, а также как хороший пример социалистического города. Результатом этого стало то, что в другие областные центры, такие как Гродно, не доходило никаких инвестиций, несмотря на то, что на все эти города были планы и конструкции в советском смысле, и в отношении Гродно имелся план создания советского типа города, который бы разрушил город совсем, разве что за исключением замковой горы. Кроме этого, были планы построить от вокзала до замковой горы один проспект. Таким образом, мы можем поблагодарить Минск за то, что Гродно сохранился в том виде, в котором он есть теперь.
В этой связи я хочу выдвинуть тезис, что русификация таких городов как Минск и Гродно связана с культурализацией, социализацией, а также с послевоенной модернизацией. Если рассматривать этот процесс в Гродно, то мы придем к таким выводам, что сами выходцы из деревень искали не только удобств в городах, они старались вести себя как горожане. Вот в чем, на мой взгляд, феномен Минска: все из деревни, но все делают вид, что они не из деревни… Однако если начать спрашивать у жителей города, откуда родом их родители, то выясняется, что как правило все они из деревни. В Гродно то же самое.
Я считаю, что эти люди стали активно искать свое место в городе и активно включаться в его среду. Это очень важно, чтобы понять, что случилось. Нельзя воспринимать это так, что советы русифицировали. Сами мигранты старались найти себя в этом городе, старались стать горожанами. Я также хочу добавить, что советизация, может быть, была в сталинские времена, когда происходило уничтожение социальных структур, уничтожение городских структур, в том числе архитектурного наследия. Однако, в конечном счете советизация также означала создание большого количества и большого разнообразия институций: образование, культура — всё то, что уже сегодня перечисляли.
На мой взгляд, то, что сегодня в Беларуси гражданское общество незначительно в количественном плане, произошло не благодаря идеологии или национализму, но во многом связано с работой советский институций. Именно в них учились люди, которые в конце 80-х годов начали переходить на беларусский язык («родную мову»). Если проследить за биографией Василя Быкова, проследить за тем, как он работал, то мы увидим, что после войны он начал свою карьеру редактором гродненской «Правды», которую я просмотрел полностью. Однако не только «Правда», но и другие моменты говорят о том, что Василь Быков был в Гродно русскоязычным участником игры и что он намного позже стал разговаривать на беларусском языке. Я считаю, что советизация является очень важным моментом в формировании того, что сегодня существует в Беларуси, поскольку советизация, среди прочего, означала модернизацию Беларуси.
Г-н Харевский охарактеризовал Минск как место, где была создана новая нация, и я хочу с этим в какой-то мере согласиться, потому что итог этого процесса миграции в город — это присоединение людей к советскому типу города, что в конечном итоге создало условия для создания современного белорусского общества.
ЗШ: У меня на этот счет все же небольшая ремарка. Я не склонен преувеличивать роль советского Минска в становлении беларусской нации, беларусской государственности. Культуру советской Беларуси, которая сводилась только к беларусскому языку, а по содержанию была советской, нельзя назвать беларусской. Ценность книги Томаса Бона как раз и состоит в том, что автор показал механизмы возникновения советского города и того, как этот советский город делал горожан советскими людьми. И вот сейчас, когда у нас стоит задача десоветизации граждан Беларуси и формирования современной европейской нации, эти механизмы как раз очень важно использовать, чтобы эффективно провести десоветизацию и не только советских людей, но и десоветизацию образа наших бывших советских городов. Я не призываю к уничтожению советских памятников, я призываю к другой интерпретации этих памятников…
ТБ: Я попытаюсь коротко уточнить свою точку зрения. В своей книге я попытался представить процесс советской урбанизации как рурализации, и моя провокация поэтому так и звучит: окрестьянивание города, одеревливание города. Это феномен, который существовал в 60-е годы и который можно описать по его внешним признакам. С одной стороны, в данный период происходило массовое индивидуальное жилищное строительство (частные деревянные дома), а с другой — цифры по миграции в те годы ясно указывают на то, что молодежь массово уезжала из деревень. Однако крайне сложно в действительности описать и определить быт людей в то время, поэтому в будущем историкам в этом смысле еще предстоит что-то сделать. Без этих данных не представляется возможным адекватно определить беларусское общество в ХХ веке, ставшим веком урбанизации. Я бы хотел призвать вас записывать свои воспоминания, устную историю, поскольку это важное сокровище, которое оценят по достоинству будущие поколения историков.