Русская православная церковь (РПЦ) в настоящее время представляет собой крупнейшую централизованную религиозную организацию на постсоветском пространстве. В частности в России, по данным, оглашенным патриархом Московским Алексием II на Архиерейском соборе (собрании всех епископов церкви) в июне 2008 года, она имеет 14 290 приходов, что составляет примерно 50% всех зарегистрированных религиозных организаций России. В данной статье мы рассмотрим основные социальные процессы, происходящие внутри церкви в 2000-е годы[2].

Численность населения страны, реально вовлеченного в деятельность церкви в современной России, — вопрос остро дискуссионный. Некоторые представители церкви и активисты сочувствующих ей общественно-политических организаций говорят о том, что более 80% населения России является православным. Иногда при этом следует оговорка, что эти люди могут быть даже не крещеными, но являются «православными» «по признаку культуры». Это утверждение представляется малоубедительным. Социологические опросы, проводящиеся последние два десятилетия различными социологическими службами («Левада-центр», ФОМ, ВЦИОМ), дают устойчивую картину. Около 55--60% граждан России с конца 1990-х годов на вопрос об их религиозной самоидентификации признают себя православными. По всей видимости, примерно такую же долю составляет в стране и количество реально крещенных в православии людей[3]. Однако признание себя православным совершенно не означает того факта, что человек как-либо участвует в жизни церкви или хотя бы знает ее основные догматы. В России чрезвычайно распространено убеждение, что достаточно быть крещеным и верующим в душе человеком, а церковь как институт и «попы» как ее устроители — вещь в жизни лишняя (что не исключает наличия Библии и икон в доме). Достаточно сказать, что, по данным Министерства внутренних дел, только 3,3% населения принимает участие в главном церковном празднике — пасхальных службах. В крупных городах эта цифра колеблется и вовсе в пределах 1%. Всего, по нашим расчетам, регулярно (хотя бы раз в месяц) принимают участие в церковных службах около 0,5% населения. До 7% эпизодически посещают службы и принимают участие в каких-то массовых формах проявления православной религиозности (поклонение привезенным святыням, получение крещенской воды, покупка религиозной литературы). Судя по проводимым мною и моими коллегами опросам священников, менее 10% российских новобрачных венчается в церкви и над примерно 30 — 40% покойников совершается ритуал «отпевания»[4]. Последний, впрочем, в подавляющем большинстве случаев совершается «заочно» (то есть постфактум), что удобно с точки зрения родных, но противоречит официальной позиции духовенства, настаивающего на «очной» процедуре, то есть непосредственно над телом покойного.

2000-е годы — концентрация власти и собственности в руках епископата

Если 1990-е годы были характерны для российской общественно-политической и экономической жизни интенсивным переделом сфер влияния, то в 2000-е пришел черед юридического оформления фактически присвоенных полномочий и имущества. Этот процесс не обошел стороной и церковь.

В 1990-е годы под лозунгом возвращения церкви незаконно изъятого у нее большевиками имущества и удовлетворения насущных нужд верующих создающимся приходам передавались (возвращались) храмы и участки земли под их строительство[5]. В 2000-е объем возвращаемого имущества резко сократился, зато внутри церкви начался процесс его перераспределения в пользу высокопоставленных менеджеров — епископата. Еще в начале 1990-х годов от распоряжения имуществом была отстранена самая многочисленная группа членов церкви — миряне. Старостами приходов, то есть руководителями юридического лица (распорядителя собственности и наличных средств), стали преимущественно священники. Они действовали без контроля со стороны приходских собраний (ставших по инициативе духовенства полной фикцией) и епархиальных управлений и с трудом различали личный карман и приходскую кассу.
Изменения в Уставе, принятые на Архиерейском соборе в 2000 году и лишившие приходы права самостоятельно распоряжаться своим имуществом, были направлены на то, чтобы положить конец самовластию священников и одновременно фактически наделить правами собственности стоящих над ними архиереев. При этом — в полном соответствии с духом эпохи — важнейшее решение, касающееся собственности, было принято с грубыми юридическими нарушениями. Решения Архиерейского собора о внесении изменений в Устав должны были быть утверждены вышестоящим органом — Поместным собором, но эти же поправки фактически его отменили. А государство, которое в лице Министерства юстиции должно было отреагировать на подобные нарушения, сделало вид, что ничего не заметило. Так же менеджеры крупных компаний, владевшие пакетом акций, при молчаливой поддержке правительственных чиновников проводили дополнительные эмиссии, не интересуясь мнением мелких акционеров и переписывая компании на себя.

Наиболее ярко данная тенденция проявилась в отношении так называемых «патриарших подворий». «Подворьем» в РПЦ называется экстерриториальное представительство церковной структуры. Наиболее часто — это храм, находящийся в городе, но являющийся представительством крупного, но периферийного монастыря. Доходы от этого храма идут на помощь монастырю, а его служители занимаются распространением информации о монастыре, помощью паломникам и так далее. Представление о том, что храмы могут быть «патриаршими подворьями», то есть напрямую подчиняться патриарху и выплачивать ему часть дохода, появилось в середине 1990-х годов. Оно было связано в первую очередь с нежеланием ряда крупных и богатых приходов в регионах подчиняться местным епископам. Однако в 2000-е годы в Москве, правящим епископом которой является патриарх, схема была реализована принципиально иначе. Статус «подворья» полностью отменял приходское собрание и какую-либо самостоятельность священника, превращая его в наемного служащего епархиального управления. В результате к 2007 году в богатой Москве примерно половину из числа приходов составляли «подворья» патриарха и монастырей. Экспансия началась и в другие регионы, так в 2003 году статус подворья получил храм в знаменитом архитектурном заповеднике на острове Кижи, прежде подчинявшийся приходу, организованному Карельской епархией. В летний сезон этот храм посещают до полутора тысяч человек в день.

Однако получение юридических прав в российской ситуации мало что значит само по себе. Имеющиеся права необходимо еще и реализовать. Корпорация духовенства, которая еще недавно получала от властей руины, а потом тратила годы, чтобы их реконструировать, оказалась совершенно не готова соответствовать навязанным ей условиям. Поэтому чаще всего епархиальные управления не стали бороться за реальный контроль над уже существующим приходским имуществом, а обратили свои усилия на выбивание из властей новых зданий и земельных участков, чтобы создавать по образцу патриарших «архиерейские» подворья или просто резервировать на будущее.

Ожесточенная борьба за вторую волну реституции началась сразу после избрания президентом Владимира Путина. Единственный епископ РПЦ, открыто обвиненный своим собратом в сотрудничестве с КГБ, — митрополит Воронежский Мефодий (Немцов) — в 2000 году, оставив свою провинциальную епархию на помощников, переехал в Москву, где создал и возглавил Историко-правовую комиссию РПЦ, которая предъявила претензии на возврат церкви максимального количества дореволюционного имущества, включая здания и земли. И хотя эта инициатива через два года провалилась, а комиссия фактически приостановила свою деятельность, требования к властям о передаче имущества становились все настойчивей по мере роста в 2000-е годы цены на землю в крупных городах.

В настоящее время церковь уже не ставит вопроса о возвращении ей сельскохозяйственных земель, однако настойчиво требует некогда принадлежавшие ей городские здания или земельные участки, которые могут компенсировать изъятое. При этом список требований растет. Если в 1990-е годы речь шла только о храмах, то теперь требования распространились на некогда принадлежавшие церкви и давно используемые другими структурами (зачастую образовательными или культурными) дома священников, здания церковных учреждений и церковные «доходные дома» начала ХХ века. При этом очевидно, что лишь часть этого имущества будет использована для нужд приходов, а главная задача состоит в том, чтобы построить на выделенных участках или в переоборудованных зданиях офисные и торговые комплексы и сдать их в аренду.

В частности для этого предназначен действующий под прямым покровительством патриарха Центр инвестиционно-деловых программ РПЦ, в 2007 году объявивший о намерении заняться строительством гостиниц и деловых центров сразу в нескольких городах. Самый громкий скандал последнего времени связан с решением властей Москвы в июне 2008 года передать РПЦ помещения Российского государственного гуманитарного университета на Никольской улице. До революции в этом, состоящем из десятка зданий, комплексе, в ста метрах от Красной площади, размещалась типография и издательские учреждения Российской греко-кафолической церкви (преемницей которой себя считает РПЦ), однако сейчас там планируется разместить офисно-торговый центр.

Таким образом, передача изъятого большевиками имущества превратила церковь в единственный социальный институт, в отношении которого в современной России действует принцип реституции. При этом право распоряжаться собственностью и поступающими с нее доходами в 2000-е годы оказалось закреплено за малочисленной и не стремящейся к прозрачности группой лиц — епископатом РПЦ и еще более закрытым кругом приближенных к нему бизнесменов.

Изменения в социальной структуре верующих

Самым существенным изменением в «теле» самой церкви за 2000-е годы стал процесс смены поколения верующих, точнее, резкого омоложения контингента постоянных посетителей храмов. С 1950-х и до начала 2000-х годов подавляющее большинство верующих составляли так называемые «бабушки» — малообразованные женщины пенсионного возраста. Они рассматривали поход в храм как средство реализации своего религиозного чувства, а сам храм — как своеобразный клуб для своей возрастной и гендерной группы. Можно предположить, что так будет и далее, тем более что «бабушки» очень энергично отстаивали перед представителями других возрастных групп свое право на сохранение обычаев и традиций прихода. Однако к середине 2000-х годов стало очевидно, что вместо «бабушек» в церковь стали приходить представители более молодых поколений и средний возраст верующих начал интенсивно снижаться.

Предложу одно из возможных объяснений. «Бабушки» были носителями традиционной модели религиозности, которая доминировала в сельской России до конца 1950-х годов. Она была окончательно подорвана хрущевской антирелигиозной кампанией, совпавшей с резким ростом урбанизации, повышением уровня образования и распространением электронных медиа. Приобщившись к традиционному православию в детстве и молодости, но затем потеряв возможность посещать храм, они возвращались в него, уже выйдя на пенсию и не ожидая преследований со стороны государства. Поколение 1940-1950-х годов рождения, нравственно сформировавшееся в 1960-е, выходит на пенсию уже без «православного бэкграунда» в молодости и потому не имеет к церкви большого интереса.

В настоящее время основную часть посетителей храмов можно разделить на три группы. Доминируют женщины в возрасте 40-55 лет, имеющие среднее или среднее специальное образование и представляющие либо экономически успешный слой населения (наиболее типичны — работницы торговли, бухгалтеры, чиновницы или домохозяйки), либо (в гораздо меньшем количестве) «интеллигенцию» самого разного возраста (в провинции — школьные учителя и врачи, в крупных городах — вузовские преподаватели, ученые, журналисты). Значительной группой остаются «бабушки», имеющие, как правило, низкий уровень образования (в прошлом — крестьянки или промышленные рабочие). Заметной группой являются девушки в возрасте 16-25 лет, с высоким уровнем образования (студентки, молодые специалистки до замужества)[6].

Мужчин всех возрастов в церкви крайне мало, хотя в некоторых молодежных и интеллигентских по своему составу приходах в крупных городах они, безусловно, есть. Мужчины из экономически успешного слоя могут не посещать церковь, но оказывать ей (в том числе через жену) субсидирование. Мужчины из числа «критической интеллигенции» образуют группу поддержки церковных социальных и общественных инициатив, имеют частичную занятость в соответствующих церковных структурах. Наименьший интерес к церкви имеют мужчины среднего возраста из наиболее массовых, низших классов. Интервью сельских священников в православных газетах полны примеров, когда в селе с населением в две — три тысячи человек на воскресной службе присутствует лишь с десяток прихожанок, зато по ночам священник с оружием в руках охраняет церковь от попыток ограбления соседями. В 2007 году, после серии убийств сельских священников[7], высокопоставленные представители церкви стали говорить о необходимости ужесточить уголовное наказание за преступления против духовенства.

В итоге все более четко обозначается (и артикулируется в текстах, принадлежащих членам церкви) разница между городским православием, которое, в общем и целом, объединяет образованных и относительно молодых людей, приспособившихся за почти два десятилетия реформ к новой жизни, и православием сельским, более пожилым, однозначно женским и бедным, но сохраняющим традиции.

Резкая смена поколений среди прихожан позволяет священникам еще более уверенно чувствовать себя в качестве хозяев храмов и проводить довольно радикальные нововведения, которые вряд ли были возможны в предшествующие десятилетия. Вопрос здесь заключается не только в «борьбе с суевериями» (под которыми понимается значительная часть так называемого «народного православия»), которая вспыхнула в церкви в 2000-е годы, но и во введении принципиально новых практик, позаимствованных, в том числе, в других регионах.

Вместе с тем, уменьшение числа «бабушек» парадоксальным образом повысило «советскость» внутрицерковного мироощущения. «Бабушки» воспитывались в крестьянской среде, куда советские культурные символы и практики проникали очень постепенно. Наличие колхозов и распространение всеобщего образования еще не меняло традиционного уклада жизни. Даже в центральной России было много «медвежьих углов», куда электричество — а стало быть, и пропагандирующие советские ценности радио и телевидение — добралось к 1970-м годам, газет же там просто не выписывали. Традиционный уклад, в значительной мере, был в оппозиции к городской, советской культуре. Поколение, пришедшее в церковь в настоящее время, воспитывалось уже в телевизионную эпоху, в условиях массового приема в комсомол, при преимущественно закрытых церквах. Успешные при нынешней власти предприниматели и чиновники не менее успешно делали карьеру и в советские времена. И потому новое поколение православных с гораздо большей симпатией и даже ностальгией относится к советскому периоду истории страны.

Сейчас в РПЦ не редкость священники и даже епископы, работавшие до перестройки офицерами армии и МВД, бывшие членами КПСС и учившиеся на «идеологических» факультетах вузов. Хор весьма консервативного, пользующегося покровительством ФСБ, московского Сретенского монастыря, который исполняет песни Пахмутовой о Юрии Гагарине на публичных мероприятиях, — типичный выразитель подобного рода настроений. А патриарх, одобрительно отзывавшийся о советской системе образования (при сравнении ее с современной), лишь отражает общую для церковной среды точку зрения. Фактически, через двадцать лет после крушения коммунизма церковь из главной «несоветской» организации в СССР превратилась в церковь советских людей.

Мощное чувство ностальгии по советскому прошлому не обошло стороной и воспитанную в послеперестроечное время молодежь, чье присутствие становится все более заметным в некоторых крупных городских приходах (а еще более — в православном сегменте Рунета).
Церковь (как и в 1990-е годы) имеет и элитарную по своему социальному составу группу поддержки, состоящую из отдельных чиновников, предпринимателей и представителей интеллигенции. Эта группа отличается тем, что отказывается посещать храмы, но — исходя из идеологических соображений — способствует развитию РПЦ. Эти люди готовы содействовать расширению финансирования РПЦ со стороны государства и лоббированию некоторых ее инициатив, направленных на улучшение общественной морали. И хотя эта группа поддержки достаточно хорошо скоординирована между собой (например, через систему региональных и федеральных «Рождественских чтений»), ее усилия не приносят церкви значительных успехов. Это происходит, прежде всего, потому, что основная часть современной элиты к церкви относится индифферентно, а к ее финансовым пожеланиям после алкогольных и табачных скандалов 1990-х годов — более чем настороженно.

В целом, резкое омоложение контингента верующих, снижение среднего возраста (от 65-ти середины 1990-х до примерно 50-ти в настоящее время) при росте среднего достатка, уровня общей образованности и просоветских симпатий прихожан (и существенно меньшего уровня знания ими обрядов) представляет собой второе по важности изменение в РПЦ в 2000-е годы.

Новое поколение духовенства

Изменения в социальном составе реальных членов церкви в первую очередь сказалось на духовенстве. Не более 10% современного духовенства было рукоположено в сан при советской власти. Резкий рост числа приходов в 1990-е годы привел к интенсивному рукоположению в священники «благочестивых мирян», большинство из которых не имело никакого религиозного образования. В последующем для них устраивались различные курсы и открывались «заочные» отделения при семинариях, но принципиально это ситуации не меняло. Уровень знаний у священников и поныне вызывает жалобы епископата и той немногочисленной части корпорации, которая имеет богословское образование. Лишь в 2000-е годы, когда острая потребность в священниках была удовлетворена, факт получения профессионального образования стал играть существенную роль при рукоположении.

Зато молодые священники, недавно закончившие полный курс семинарского образования, оказались на острие сразу нескольких конфликтов. Во-первых, полученные ими знания, как правило, архаичны и недостаточны с точки зрения современного светского гуманитарного образования, и потому найти себе оплачиваемую работу по интересам они могут только в церкви. Во-вторых, придя работать в церковь, они сталкиваются с тем, что все места, обеспечивающие им прожиточный минимум, уже заняты, а темпы открытия новых приходов невелики, и вновьприбывших на годы вперед ожидает бедность. В-третьих, полученные ими знания вступают в противоречие со знаниями более старших коллег, которые, не имея систематического образования, придерживаются, тем не менее, каких-то убеждений и, более того, нередко требуют, чтобы подчиненные их разделяли. Например, не пользовались мобильными телефонами и Интернетом.

Вместе с тем, рост общей культуры и образованности учащихся семинарий и молодых священников 2000-х годов по сравнению с их предшественниками очевиден. Многие из них начали получать религиозное образование, еще учась в православных гимназиях, созданных в 1990-е годы, или посещая школьниками молодежные приходы. Так что они чувствуют уверенность в «правильности» своей веры и могут опираться в своих действиях на знакомую с детства сеть поддержки. Этого было во многом лишено предыдущее поколение духовенства, которое буквально за два — три года проходило путь от начала своих «духовных исканий» до рукоположения. В частности, подобная уверенность придает молодым священникам силы и настойчивость в деле проведения катехизации и избавления от обрядов, связанных с «народным православием».

В ближайшее десятилетие конфликт между молодым и лучше образованным духовенством и духовенством поколения 1990-х может принять системный характер. Архиереям объективно лучше использовать (и продвигать на посты и выгодные приходы) более энергичных и образованных людей[8]. Вместе с тем, духовенству «поколения 1990-х» в настоящее время 35--50 лет, оно относительно недавно заняло в епархиях административные посты и совершенно не готово в ближайшее время уходить на пенсию или менять род деятельности, а наличие больших семей не прибавляет желания оставлять хорошо оплачиваемые позиции.

Обратный ход внутрицерковного идеологического маятника после 2003 года

Изменения в социальной структуре церкви неизбежно повлекли за собой изменения и во внутрицерковных идеологических установках. В 1990-е — начале 2000-х годов внутри церкви однозначно доминировал фундаменталистский тренд. В ответ на усиление власти епископата многочисленные священники, как правило, связанные со «старцами» и опирающиеся на их «духовных детей», требовали большего внимания к своим нуждам. Поскольку требования большей внутрицерковной демократии под либеральными лозунгами (в первую очередь, выборности) были дискредитированы еще в 1920-е годы пошедшей на сотрудничество с властями и ОГПУ Обновленческой церковью, то фундаменталисты де-факто требовали демократии под лозунгами борьбы с продавшимся Западу, евреям и католикам епископатом. Они требовали очистить епископат и часть духовенства от тех, кто чересчур активно сотрудничал с западными христианскими организациями в советское время; требовали, чтобы РПЦ вышла из Всемирного совета церквей; настаивали на изгнании из церкви тех, кто придерживался либеральных политических взглядов. Эти лозунги активно поддерживались русскими националистами, которые после провала путча в октябре 1993 года, нашли за церковной оградой применение своей общественной активности и играли важнейшую роль в церковных медиа и издательской сферах.
После принятого под давлением фундаменталистов и русских националистов на Архиерейском соборе 2000 года решения о канонизации семьи Николая II руководство церкви начало затяжные маневры, направленные на раскол фундаменталистской коалиции и переманивание на свою сторону ее наиболее «вменяемой» части. Этот маневр в целом удался. Его жертвами стали немногочисленные либеральные священники, части которых было отказано в служении, а деятельность остальных была существенно ограничена.

После пусть и безуспешной попытки фундаменталистов в 2000–2001 годах атаковать иерархию под новыми лозунгами борьбы против введения государством индивидуальных налоговых номеров (ИНН) руководство церкви начало затяжную войну против социальной основы фундаментализма — «народного православия». Еще в 1998 году патриарх впервые выступил против части «старцев», поименованных им «младостарцами», обвинив их в «неправильном» духовном руководстве. В первой половине 2000-х об этом все чаще стали говорить рядовые епископы и постепенно отрицание «младостарчества» в их речах сменилось критикой «старчества» и «суеверий» как явлений в целом. В некоторых епархиях священники-фундаменталисты начали отлучаться от служения, другие подверглись публичным проработкам на епархиальных собраниях.

После Архиерейского собора 2004 года, прошедшего в обстановке чрезвычайной по меркам РПЦ информационной открытости, кампания даже усилилась. К подготовке к собору были привлечены ранее малоизвестные широкой православной общественности либеральные интеллектуалы, которые вместе с частью умеренных священников и даже некоторых бывших фундаменталистов (радикально поменявших свои взгляды) составили после 2005 года неформальный идеологический блок, который я называю «молодой церковью».

Идея этих людей, несомненно, поддерживавшихся патриархом, состоит в привлечении в церковь образованной, социально и экономически успешной молодежи. Нечто подобное уже удается делать в некоторых приходах крупных городов, и сторонники этой идеи надеются распространить успешный опыт на всю церковь. Это не исключает того, что такая молодежь должна быть «патриотична», точнее антизападно и ксенофобски настроена по отношению к мигрантам и особенно мусульманам. В значительной мере усилиями «молодой церкви» за 2000-е годы резко возросло качество церковной журналистики и издательского дела. Многие ранее весьма патриархально выглядевшие формы церковно-социальной деятельности (кружки для детей, благотворительные мероприятия) стали опять же в некоторых крупных городских приходах выглядеть даже по светским российским меркам вполне современно. Интенсивно ведется миссия в Интернете. Достаточно сказать, что только заметных блогов православных священников в Рунете можно насчитать более 50. Один из идеологов «молодой церкви», окончивший Оксфорд богослов, епископ Илларион (Алфеев), выглядит в западном контексте настолько современно, что в ноябре 2008 года даже рассматривался значительной частью духовенства Американской православной церкви в качестве потенциального главы.

Намерение «молодой церкви» переориентировать церковь на привлечение городской молодежи было справедливо оценено фундаменталистами (и значительной частью консерваторов) как резкая оппозиция традиционной группе поддержки РПЦ — пожилым, преимущественно сельским, женщинам. Именно среди последних (собственно носительниц «народного православия») «старцы» и фундаменталисты чувствовали себя уверенно. Эпицентром противоречий между «молодой церковью» и фундаменталистами стала начавшаяся в 2006 году и не законченная до сих пор, переходящая из аудитории в аудиторию и из одного издания в другое дискуссия о допустимости проповедничества священника на рок-концерте. Этой практикой занимается самый популярный в РПЦ миссионер, диакон Андрей Кураев, а также ряд менее известных священников. Они сумели обратить в православие несколько известных российских рок-музыкантов (ранее имевших проблемы с наркотиками и алкоголем), однако их реальное влияние на слушающую рок-музыку молодежь не столь очевидно. В 2008 году на рок-концерте, организованном Кураевым, правда, не в Москве, а в Киеве, выступил даже неформальный «второй» человек в РПЦ, митрополит Кирилл (Гундяев). Это было первое выступление постоянного члена Священного Синода, да и вообще епископа РПЦ, на подобном мероприятии. На стороне Андрея Кураева и «молодой церкви» в целом находится значительное количество молодых священников, выросших на книгах и публичных выступлениях этого проповедника, — в частности многие руководители епархиальных отделов катехизации и миссионерства. Последние с энтузиазмом сражаются с местными «старцами» и фундаменталистами (пока в основном на страницах епархиальной прессы).

Фундаменталисты за 2000-е годы в свою очередь пережили серьезное разделение. Наиболее влиятельная часть из них была успешно инкорпорирована в церковную «вертикаль власти», и в настоящее время их позицию можно оценить как консервативную, но не «радикальную». Они полемизируют с «молодой церковью», крайне негативно относятся к существующим прозападным либералам, но не требуют перемен в составе епископата. И, главное, не поддерживают тезиса о необходимости срочного созыва Поместного собора для обсуждения церковных проблем. После 2001 года это стало лозунгом активной части фундаменталистов. После собора 2004 года казалось, что фундаменталисты окончательно маргинализировались. Если в 1996–2001 годах в поддержку их требований подписывались целые монастыри или десятки священников какой-нибудь епархии, то в 2004 году попытка провести в Подмосковье, параллельно Архиерейскому, «Поместный собор» окончилась провалом. Из трехсот съехавшихся «делегатов» (которых, конечно, никто не выбирал) лишь единицы были священниками. После инициирования «прозападными» (по убеждению фундаменталистов) властями процесса объединения РПЦ с РПЦЗ[9] в начале 2007 года для фундаменталистов исчез главный идеологический ориентир. Отныне они уже не могли надеяться присоединиться к «чистой» русской церкви.

Впрочем, вспыхнувший в 2007–2008 годах скандал с епископом Чукотским Диомидом (Дзюбаном), который огласил в нескольких своих посланиях к Московской патриархии требования фундаменталистов, показал, что это идеологическое направление рано списывать со счетов. Монополизация власти в руках епископата продолжает провоцировать недовольство со стороны части простых священников и активных мирян. Сторонники оппозиционного епископа, большая часть которых никогда не видела его вживую, не просто пикетировали Архиерейский собор, но и оказались единственной реальной внутрицерковной силой, способной высказать свое мнение. Никто из прихожан трехсот с лишним реально действующих московских приходов или почти полутора тысяч приходов Подмосковья не вышел на защиту собравшихся в Храме Христа Спасителя иерархов. Для отражения «пикетчиков» (и пытаясь соблюсти лицо) епископам пришлось приглашать не только милицию, но оплачиваемых клакеров из прокремлевского молодежного движения «Наши». Последние, безынициативные студенты провинциальных вузов, прямо у стен храма, где проходил собор, были атакованы и избиты «бабушками», вышедшими на защиту, увольняемого со своего поста, епископа Диомида. В результате на соборе епископ-критик был подвергнут относительно мягкому наказанию. Лишь через несколько месяцев, когда церковные власти убедились в относительной малочисленности сторонников Диомида, а сам архиерей отверг протянутую ими «руку мира», он был «извергнут из сана».

[1] Предлагаемый читателям «Неприкосновенного запаса» текст Николая Митрохина — хотя и писался как обзор тех перемен, которые произошли в РПЦ в России в «путинский период», — оказался неожиданно актуален в связи со смертью патриарха Алексия II. Алексий возглавлял РПЦ в течение 18 лет, с его уходом в истории церкви несомненно начнется новая эпоха. Получается так, что мы подводим самые первые итоги завершившегося периода. — Примеч. ред.
[2] Автор благодарит Alexander von Humbold Foundation (Германия) за предоставленную в 2005–2006 годах стипендию, позволившую изучить фундаментальные вопросы, связанные с современным состоянием РПЦ. Более полная версия настоящей статьи выйдет в 2009 году на английском языке в специальном, «русском», выпуске журнала «Social Research» (Нью-Йорк).
[3] Последнего вопроса, впрочем, никто из социологических служб не выяснял, а у самой церкви статистики нет. Часть крещенных в православии таковыми себя не считают, с другой стороны, не редкость, когда некрещеный считает себя православным.
[4] Церковь не публикует официально подобной статистики, хотя епархиальные управления собирают ее с приходов. Однако поскольку эти сведения служат для расчета епархиального налога, то приходы сознательно занижают отчетность по исполнению указанных «треб» в несколько раз. Соответственно, достоверность этих сведений настолько низка, что их публикация бессмысленна.
[5] До революции собственником храмов была не только церковь, но и царский двор, государственные учреждения, владельцы частных усадеб и так далее. В 1990-е годы об этом предпочли забыть, и православные общины стали образовываться при любом церковном строении и затем требовать передачи его церкви.
[6] Очень острой внутрицерковной проблемой является существенное превышение количества православных барышень, мечтающих найти православного мужа, над числом потенциальных женихов того же возраста, что, естественно, выражается не только институционально (через «православные балы» и многочисленные объявления в православных газетах), но и является неиссякаемым сюжетом внутрицерковного фольклора.
[7] Из которых самым известным стал эпизод в Тверской области, когда священник, нелестно отозвавшийся об односельчанах по одному из центральных каналов, вскоре сгорел в своем доме вместе с женой и маленькими детьми. Хотя расследование инцидента в итоге не пришло ни к каким однозначным выводам о причинах пожара, журналисты и значительная часть православного сообщества были уверены, что имел место поджог.
[8] Окончив среднюю школу в 17--18 лет и сразу поступив в семинарию, молодой человек уже в 23 года может быть рукоположен в священника. Проучившись еще три года (пусть и заочно) в духовной академии (и тем самым полностью завершив возможное церковное образование), он к 27 годам оказывается в числе элитарного, богословски образованного, меньшинства среди священников епархии. Если учеба в академии сочеталась со службой священником на рядовых постах, и там молодой человек проявил себя неплохо, то к 28 годам он безо всякого фаворитизма может претендовать на любой административный пост в епархии (любимчики церковных начальников получают высокие посты и в 23 — 25). Кроме епископского, разумеется. Впрочем, уже в тридцать он может рассчитывать и на епископский сан.
[9] Русская православная церковь заграницей. — Примеч. ред.

Николай Александрович Митрохин (р. 1972) — научный сотрудник Центра восточноевропейских исследований университета Бремена. Автор книг «Русская партия: движение русских националистов в СССР» (2003), «Русская православная церковь: современное состояние и актуальные проблемы» (2004), опубликованных в серии «Библиотека „НЗ“».