Социология интеллектуалов и экспертов имеет своей составной частью то, что Пьер Бурдье именует «полем власти». Это в частности должно означать, что затруднительно охарактеризовать производителей интеллектуальных публичных благ и сами эти блага, не рассматривая вопроса о том, каким образом характеристики специфического для экспертной сцены процесса производства (т.е. экспертизы) зависят от относительно стабильных, хотя и меняющихся со временем отношений, которые эксперты поддерживают с другими «сферами» — с государством, бизнесом, регилией и т. д., а также друг с другом. Если ограничить эти отношения проблематикой «спроса» (взятого в максимально широком смысловом регистре), то можно понять некоторые характеристики «предложения». Таким образом, мы затрагиваем проблему заказа (или, если угодно, заказчика), оставляя за скобами прочие, безусловно, важные факторы, действующие в различных «экспертных» сегментах.
Данная проблема публично формулировалась, неоднократно — на конференции, проходившей под эгидой Белорусского института стратегических исследований в Киеве в сентябре 2007 г., а также спустя год в Вильнюсе на конференции «Укрепление белорусских экспертных сетей», также, например, в ходе специальной экспертной панели, проходившей в рамках программы «Диалог экспертных сообществ» [1]. В нашем случае, однако, не хотелось бы сужать эту проблему до вопросов взаимоотношений экспертных сообществ с партийной оппозицией, с одной стороны, и донорскими организациями — с другой стороны (как это чаще всего происходит), вместе с тем было бы полезно постоянно держать в уме, что речь пойдет лишь о некоторых — далеко не всех — значимых ее аспектах.
1. Государство
Государство является довольно специфическим заказчиком экспертных услуг — в том смысле, что государственная мысль, напоминает Бурдье, производит умы, структурированные государством — умы, которые в свою очередь способствуют существованию этой мысли [2]. Интеллектуалы, — продолжает Луи Пэнто, — предрасположенные думать с помощью государства и для государства (а также, добавим, имеющие навык думать о проблемах, квалифицируемых в качестве «государственных») изучают объекты, заранее сконструированные государственным здравым смыслом [3]. Если при этом исходить из того, что в перспективе государственной мысли основными функциями наук «социального» цикла являются функции классификации, предвидения и легитимации, то несложно понять успех таких специальностей, как «госуправление», «изучение общественного мнения» и «маркетинговые исследования». Классифицировать, чтобы предвидеть, предвидеть, чтобы действовать, действовать в коридоре легитимных возможностей (с позиций экспертной рациональности) — все это с неизбежностью опирается на социальную статистику, охватывающей все на свете — народонаселение, прирост ВВП, предположительно исчисляемое вдоль и поперек общественное мнение и пр.
Социальная статистика — это «внутренняя» сторона государственной научной мысли, в то время как социальная мифология остается ее «внешней», можно сказать, экзотерической стороной; государство производит это разделение, парадоксальным образом настаивая на том, чтобы между государственной идеологией, с одной стороны, и докладными записками различных аналитических секций, с другой стороны, существовали известная взаимозависимость и корреляция. Другими словами, «наука для государства» и «наука для народа» в некоторых важнейших своих измерениях должны совпадать. Эти совпадения неизбежно возникают — но не столько в содержательном, сколько в организационном отношении, о чем будет сказано ниже. Имеются также довольно забавные совпадения в смысле восходов и закатов двух сторон государственной мысли. С одной стороны — провал проекта создания государственной идеологии Беларуси, о чем свидетельствуют не только независимые наблюдатели [4], но и высокопоставленные представители академической науки [5]. С другой стороны — многочисленные свидетельские показания по поводу сложностей, которые переживают различные экспертные секции при госучреждениях. (Специально отметим, что отмечаемые провалы, проблемы, пробелы и сложности возникли задолго до мирового экономического кризиса, и в этом смысле не он их спровоцировал.)
В данном отношении весьма иллюстративна докладная записка начальника информационно-аналитического центра (ИАЦ) при администрации президента Беларуси Нины Шпак, в ноябре 2007 года «слитая» веб-ресурсу «Белорусский партизан». Цель этой записки в принципе сводилась к попытке расширить финансирование, увеличить престиж и статусные позиции ИАЦ. В связи с этим уместно вспомнить, что Институт политических и социальных исследований, которым руководила Н. Шпак, в определенный момент был преобразован в Информационно-аналитический центр с сокращением функций, финансирования и штата. Если к данному примеру присовокупить, скажем, запутанную историю «реформирования» Национальной академии наук Беларуси, довольно подробно изложенную, например, бывшим главой НАНБ А. Войтовичем [6], то процесс сокращения госзаказа на экспертизу приобретает рельефность и наглядность. Причем проблема не только в сокращении объема спроса на экспертную продукцию со стороны государства, проблема также в ухудшающемся качестве спроса (в скобках заметим, что не только предложение, но также и спрос имеет качественные характеристики).
Государство, повторимся, является специфическим заказчиком экспертных услуг, но специфичность постсоветских государств и Беларуси в частности дополнительно проявляется в своего рода ухудшающемся отборе, который формируется под воздействием рентоориентированного поведения, являющегося результатом зримого перевеса перераспределительных стимулов над производительными. Об этой проблеме, характерной не только для государственных институтов, но и для независимых экспертных сообществ, мне пришлось довольно подробно говорить ранее [7]. Здесь я лишь отмечу, что рентоориентированное поведение будет определяющим всякий раз, когда процесс принятия решений, их экспертизы и утверждения будет выстраиваться как сложная бюрократическая процедура, где главная роль отведена не экспертам, а назначенцам от государства — функционерам, на которых обычно возлагается вся ответственность за принятые решения и реализацию политики государства по самым разным вопросам [8].
Даже сегодня, когда вопросы «инновационного развития» все чаще ставятся ребром, отлаженная гуманитарная инфраструктура пребывает в статусе благого пожелания, интеллектуалы и эксперты занимаются второразрядными задачами, а «вопросы» экспертного анализа перераспределяются в пользу «ответственных лиц». Так, к примеру, план приватизации отдан в разработку Госкомимуществу, т. е. фактически специалистам, в принципе не обладающими соответствующими квалификациями. Довольно редкие случаи взаимодействия государства с независимыми экспертами (например, Исследовательского центра Института приватизации и менеджмента) картины в целом не меняют. Организационная модель советской науки с ее перераспределительными картелями и принципами вертикальной контрактации остается основополагающей для науки белорусской, хотя в содержательном отношении государственная мысль претерпевает определенные трансформации.
2. Бизнес и общество
Спрос на экспертизу со стороны различного рода бизнес-структур и структур гражданского общества по-прежнему минимален. С одной стороны, это объясняется слабостью этих самым структур (т.е. их «морфологической» простотой при организационной сложности, относительной малочисленностью и, как результат, слабой договорной силой), с другой стороны — тем простым обстоятельством, что государство стремится монополизировать производство интеллектуальной продукции, подобно тому, как это оно делает это в отношении медицины, образования и других «бесплатных» благ.
Сказанное, однако, не означает, что со стороны различного рода сообществ, агентов рынка и пр. отсутствует спрос как таковой на независимую экспертизу. Этот спрос существует, и по мере того, как например, возникают бизнес-сообщества (основными фактическими целями которых является отстаивание своих прав и лоббинг в правительстве), он нарастает, качество его усложняется. Однако существует определенная проблема «зависимости» (path dependence), которую можно одновременно охарактеризовать как институциональную и культурную. Состоит последняя в том, что поскольку эксперты и интеллектуалы производят преимущественно специфические публичные блага, т. е. блага, у которых могут быть авторы, но у которых зачастую нет собственника, то эти блага вроде как нет необходимости оплачивать. Другими словами, в Беларуси пока не сформировалось отношения к информации (обработанной и структурированной информации) как к платному и оплачиваемому ресурсу. Такое отношение предположительно будет сохраняться до тех пор, пока будет сохраняться критическая масса других «бесплатных» благ вроде образования, медицины, тротуаров и скверов, к которым каждый гражданин формально имеет идеально равный доступ.
Мы лишь постепенно приучаемся оплачивать услуги друзей, которые, скажем, занимаются обслуживанием нашего домашнего компьютера. Таким же образом лишь немногим приходит в голову оплатить услуги аналитика, который дает довольно ценную рекомендацию изъять средства из кризисного сектора бизнеса (или не делать этого). Тем сложнее говорить о возможности формирования более сложных заказов, относящихся к сопредельным областям экономики, социологии, политологии и пр.
Институциональная сторона описываемого вопроса может быть охарактеризована как специфическое проявление известной проблемы «фрирайдерства», т. е. характерного стремления быть информированным за чужой (неизвестно чей) счет. Культурная сторона проблемы, с другой стороны, касается устойчивой веры в то, что всякая трансакция (сделка) не должна включать в себя «официальные» издержки по ее обеспечению — трансакционные издержки. Говоря точнее, подобные издержки предполагаются, но они однозначно определяются как неформальные (например, взятка, подкуп, лоббинг и пр.). Между тем информационные издержки являются важнейшим видом трансакционных издержек, и экономия на экспертизе дорого обходится не только государству, но и обществу.
3. Политические партии
Политические партии, которые прямо не относятся к политико-административному полю и проходят скорее по графе «резервной политики», поддерживают с экспертами довольно ограниченные и скромные отношения, хотя внешне может показаться иначе. Курьезный факт, но в ходе упомянутой конференции в Киеве со стороны оппозиционных политиков прозвучал-таки ответ на вопрос, каким образом эксперты и аналитики могут оказать помощь партийной оппозиции — присоединиться к какой-нибудь протестной акции в качестве рядовых участников. По сути дела это означает, что в своем непосредственном качестве экспертов и интеллектуалов последние политикам практически не нужны.
В действительности политические партии, конечно, нуждаются в независимой экспертизе, но этот заказ носит строго очерченный характер [9]. Преимущественно он затрагивает вопросы изучения общественного мнения (особенно в части показателей поддержки в ситуации воображаемых выборов). Время от времени независимые эксперты приглашаются партийным активом для обсуждения тех или иных вопросов, совсем редко — в «комитеты мудецов» при политических партиях для выработки так называемых стратегических планов, однако эти взаимодействия не являются устойчивыми и систематическими. Почему?
Во-первых, упомянутые «комитеты мудрецов» являются довольно закрытыми (впрочем, как и сами оппозиционные партии) структурами, в которых присутствие чужаков воспринимается скорее в качестве эксцесса, нежели правила. Во-вторых, партии располагают довольно скромными возможностями и ресурсами для оплаты труда экспертов, и пока еще они не готовы оплачивать экспертные усилия, направленные на расширение ресурсной базы. Акцент по-прежнему — на актив и волонтеров. В-третьих: на протяжении последних десяти-двенадцати лет мы наблюдаем тяжелый процесс депрофессионализации политиков, которые постепенно превращаются в комментаторов СМИ и экспертов по демократическому процессу — организаторов «просвещенческих» семинаров, круглых столов и пр. Иными словами, партийцы все чаще выступают в качестве конкурентов экспертов, нежели в качестве потребителей их продукции. Наконец, в-четвертых: в белорусских условиях оппозиционные партии являются пассивными участниками политического процесса, их стратегия (от выборов к выборам, от информационной кампании к информационной кампании) определена надолго, посему заказ, потенциально и актуально адресованный экспертному сообществу в видимой перспективе будет носить строго ограниченный характер. Но: даже в этом ограниченном секторе взаимодействие экспертов и политиков необходимо.
4. Массмедиа
СМИ играют двойственную роль в жизни экспертных сообществ Беларуси. Эта тема достойна отдельного рассмотрения, здесь же мы ограничимся несколькими констатациями.
Политико-административное и журналистское поля поддерживают разнообразные и зачастую довольно тесные отношения, причем применительно к политической оппозиции можно говорить, что она поддерживает контакт к экспертными сообществами чаще всего опосредованно — через СМИ. Политическим деятелям приходится встречаться в разного рода местах (нередко в Киеве, Варшаве, Вильнюсе или, скажем, в Смоленске) с теми, кого они принимают за «интеллектуалов», т. е. в действительности с индивидуумами (в т. ч. журналистами), отобранными в основном в зависимости от степени их знакомства с «политической» проблематикой. Поэтому, отмечает Л. Пэнто, «включить в ряды производителей интеллектуальной доксы, влияющей на появление и формулирование запросов, адресованных исследователям социальных наук, авторов с „философскими“ претензиями никому не кажется абсурдным» [10].
Итак, с одной стороны, СМИ (в частности некоторые веб-ресурсы, Радыё Свабода, газета «Белорусы и рынок», журналы ARCHE, «Палiтычная сфера» и др.) обеспечивают довольно значимую часть средств существования независимых экспертов, т. е., так сказать, поддерживают независимую экспертизу на плаву. Медиа также являются стабильным заказчиком экспертной продукции, в частности это касается такого значимого для публичной политики сегмента, как производство экспертных мнений. С другой стороны, это заказ предельно специфичен и производен от природы СМИ, для которых фундаментальными факторами существования являются «жанр» в понимании МакКуэйла (т.е. «формат») и сенсационная новизна в понимании Лумана и Бурдье. Это налагает известные ограничения на экспертную деятельности посредством СМИ и для СМИ, ограничения, которые — в предельном выражении — означают депрофессионализацию для экспертов и интеллектуалов. Наконец, СМИ не аккумулируют ресурсы для исследований, т. е. для профильной деятельности экспертов. Говоря коротко, заказа со стороны СМИ недостаточно даже при идеальных условиях их жизнедеятельности.
5. Зарубежные доноры
Так же, как недостаточно поддержки зарубежных доноров, которые в настоящих условиях являются базовой подпоркой независимых экспертных сообществ. Именно благодаря деятельности различных зарубежных фондов и сетей типа CASE формируется и поддерживается независимая гуманитарная инфраструктура Беларуси, включая Белорусский институт стратегических исследований, сайт экспертной сети «Наше мнение», базирующийся в Вильнюсе Европейский гуманитарный университет, при котором существует несколько исследовательских центров, и пр.
Зарубежные общественные и государственные фонды, безусловно, заслуживают самых добрых слов в свой адрес, однако они прямо и косвенно способствуют формированию перераспределительных картелей или групп в независимом экспертном сообществе, итогом деятельности которых зачастую становится производство клубных благ, касающихся малых групп при сопутствующем исчезновении стимулов для производства публичных благ, связанных с развитием всей отрасли научного производства или ее конкретного сегмента. Что касается содержательного выхода экспертизы, то зачастую он подгоняется к «формату», предзаданному многочислеными отчетностями по грантам — будь то отчетные конференции, краткие резюме, рассылки стейкхолдерам (которые все более воспринимаются получателями в качестве спама) или рекомендации политическим партиям (в которых, как мы отметили выше, партийный актив практически не нуждается). Подобный выход так или иначе предопределен тем обстоятельством, что о полезности и эффективности деятельности grantee судят не эксперты в соответствующей отрасли интеллектуального производства, но функционеры фондов, которые соответствующими компетенциями, как правило, не располагают.
Таким образом, итог соответствующего заказа: относительно малая доля усилий, посвященных собственно исследованиям, по отношению к количеству усилий, направленных на руководство посредниками, проведение встреч, приемов, активное использование модных ныне «коммуникативных» форм (конференций, семинаров, панелей и пр.), наконец, формирования различного рода оргструктур «нового типа», «стабилизационных фондов» и пр., нередко существующих исключительно в целях закрепления определенных рентных привилегий.
6. И чтобы завершить: эксперты как эксперты
До сих пор мы говорили о заказе как о совокупности «экзогенных» факторов, воздействующих на экспертную деятельность. Тем не менее, эти факторы являются экзогенными лишь в относительном смысле, поскольку экспертное сообщество теоретически может обладать возможностями воздействовать на них. В этом смысле заказ, поступающий со стороны зарубежных доноров, не является неизменной величиной в смысле формы, объема и содержания, он лишь результат определенной комбинации «экзогенных» и «эндогенных» факторов, или, говоря коротко, результат переговорного процесса между экспертами и донорами, с одной стороны, а также между экспертами и целевыми группами (аудиторией) — с другой. Таким же образом экспертное сообщество могло бы располагать договорной силой даже для воздействия на государство, хотя, разумеется, отдельные выступления вроде доклада Нины Шпак мало что меняют в общей картине. Здесь очень важно иметь в виду, что эксперты производят объекты и предметы, характеризуются исключительной важностью для публичной сферы, равно как и общества в целом, поскольку специфические блага, производимые экспертами — это знания, задающее топографию реальности для социальных агентов. Следовательно, количество и качество заказа, поступающего со стороны государства и социальных агентов, отчасти лежит на совести самих экспертов. Можно сформулировать эту проблему иначе. Сегодня принято говорить о том, что в обществе отсутствует спрос на экспертизу. С такой констатацией можно согласиться лишь в той степени, в которой мы согласны с тем, что сегодня отсутствует ее предложение. Причем проблему предложения следовало бы выделять в качестве первоочередной.
Второй, не менее важный момент, который обычно упускается из виду при обсуждении проблемы заказа, — это заказ экспертам со стороны самих экспертов. Действительно, научная специализация, которая производит экспертов как таковых, т. е. профессионалов в определенной области знания, одновременно должна производить и взаимную нужду специалистов друг в друге. Научный капитал имеет достаточно сложное строение, и нынешнее состояние научной сцены и «смежных» полей можно охарактеризовать как частичную эмансипацию специалистских капиталов от академических статусов. Так, к примеру, если нас интересуют какие-то вопросы, касающиеся финансовой сферы, мы предпочтем обратиться к обычному экономисту, располагающему соответствующими компетенциями, нежели к доктору социологии, чей научный статус выше.
Я полагаю, что нынешний уровень заинтересованности экспертов в результате труда друг друга выше, чем, скажем, два-три года назад, однако и этот уровень остается недостаточным. Такая недостаточность — результат существования системы стимулов, ориентированных на производство клубных благ по преимуществу и, соответственно, воспроизводство довольно замкнутых экспертных дискурсов. Опыт подсказывает: если стимулов недостаточно, необходимо формировать их искусственно. Программы Белорусского института стратегических исследований, кооперативная программа «Диалог экспертных сообществ» (осуществляемая веб-ресурсами «Наше мнение», «Новая Европа» и журнала ARCHE), также предложения во время упомянутой конференции в Вильнюсе, в том числе по поводу проекта взаимного рецензирования экспертов — это лишь скромные элементы формирующейся экспертной сети Беларуси. Следует ожидать, что возникнут новые элементы, следует способствовать их возникновению и развитию.