Мы знакомы с белорусскими аналогами: итальянской одежды и обуви, японской электроники, немецкой механики, наконец, западной демократии (в последнем случае — плебисцитарной папакратии). Вскоре нам предстоит ознакомиться с еще одним аналогом — на сей раз американской Силиконовой долины. Т.е., новый «аналоговый» монстр будет некоторым образом походить на знаменитый промышленный район, узкой полосой протянувшийся между Сан-Франциско и Сан-Хосе (Северная Калифорния). Некоторым образом. Отличие же можно обнаружить в следующем: если Силиконовая долина представляет собой реальность особого рода, то ее белорусское alter ego — особого рода формулу, лозунг, формуляр, предполагающий заполнение пустых граф. Данный формуляр спешит на смену мечте о «топливе XXI» и «особых отношениях с Россией» (которые к настоящему моменту отравлены газовыми не то выхлопами, не то недовыхлопами).
С локализацией белорусского аналога пока не определились — возможно, из-за отсутствия втиснутых меж горных хребтов узких долин. Хотя можно предугадать логику именования нового технопарка. Во-первых, в названии должно присутствовать слово «белорусский». Во-вторых, название должно быть информационно насыщенным (в нем должны быть отражены все охватываемые сферы деятельности). В-третьих, оно должно подчиняться правилам канцелярского словосложения. В-четвертых, оно должно быть по возможности незапоминающимся и труднопроизносимым.
Удачные примеры: «Белтелеком», «Белпищепром», «Белтехпроект». Таким образом, белорусская Силиконовая долина будет именоваться Белинипропатех (или вроде того): Белорусский информационно-инновационный программно-обеспечивающий парк высоких технологий. Счастье, как вы понимаете, придет сразу после того, как «белинипропатех» заработает на всю имеющуюся мощность.
Чем будет заниматься Белинипропатех? Производством программного обеспечения, или, как верно отмечается в речи президента, «программирование — это передовой рубеж технологии развития, отрасль, производящая в мире продукцию на миллиарды долларов ежегодно». Ну, и кроме того: биотехнологиями, просто различными технологиями, словом, технологиями, к которым белорусское руководство любит присовокуплять сакраментальное слово «высокие», а также: производством яйцеголовых людей (возможно, их будут выращивать в пробирках при помощи генной инженерии). Словом, это будет не просто технопарк, но инкубатор технопарков.
Вообще говоря, создание подобного рода high-tech парков, скверов и долин становится в мире чем-то вроде дурной моды, которую — при определенном ракурсе рассмотрения — можно расценивать в качестве чего-то, вполне отвечающего инновационным волнам современной мировой экономики. Беларусь также стремится шагать синхронно с поступью мирового духа. Это, наверное, хорошо. Плохо другое: она жаждет скрестить северокорейский дух с японской технической мыслью. То есть выступить в роли Франкенштейна — созидателя монстров.
Почему, собственно говоря, монстров? Американская Силиконовая долина — это феномен, далеко выходящий за рамки «наблюдаемого» феномена — серии фирм, специализирующихся на производстве компьютерного «железа» и ПО. Нужно хотя бы иметь приблизительное представление об инновационном режиме процесса, именуемого американским образом жизни. Недаром европейские страны пока не создали ничего, хотя бы отдаленно напоминающего Силиконовую долину.
Что касается Белинипропатех. Он, разумеется, тоже возникает отнюдь не в социально-политическом вакууме. Или точнее: он является (или будет являться) известной копией той социально-политической матрицы, которая, собственно, и задает его контуры. Выразимся еще более точно: Белинипропатех претендует на то, чтобы стать новой социальной моделью, гарантирующей выживаемость «белорусского образа жизни» в «новых условиях». И коль скоро это модель, то ей требуется название.
Назовем ее коммунистическим киберпанком. Поскольку названный киберпанк является коммунистическим, он содержит в себе представление о грядущем роге изобилия («миллиарды долларов ежегодно»). А поскольку коммунизм является киберпанковым, то его успех обеспечен выбором «правильного» продукта. Никита Сергеевич Хрущев был идеалист: он наивно полагал, что коммунизм можно «правильно» выбрать с помощью кукурузы. На самом-то деле коммунизм делается при опоре на ПО, как в известной антиутопии братьев Ванчевски. Почему коммунистический кибернетизм является вдобавок еще и панковым? Потому что предполагает совмещение несовместимого: США и Куба в одной упаковке.
Представьте себе этих новых белорусских людей: их интеллект находится на гребне мировой научной мысли, но их гражданское самосознание — где-то на уровне партизан Дениса Давыдова. Прекрасное начало для новеллы в киберпанковом стиле. Вообразите себе этих новых белорусских людей: они ничего не смыслят в парламентаризме Токвиля, зато превосходно ориентируются в расселовском исчислении предикатов. Вообще говоря, теоретически это возможно: даром ли автор идеи двоичного исчисления («чтобы вывести из ничтожества все, достаточно единицы») Лейбниц утверждал, что наш мир — лучший из возможных миров?
Итак, политическое неведение + склонность к научному творчеству = коммунистический киберпанк. Нечто вроде воплощенной китайской силиконовой долины: говорят, уже приступили к ее строительству: начали возводить окружную стену. Хотя у Китая — благодаря человеческому ресурсу и известной степени экономической свободы — определенный шанс все же есть. Ведь что заранее удручает в случае с Белинипропатех? Предсказуемость. Судьба проекта подобна судьбе Эдипа: она предначертана.
Важно отметить, что белорусскую высокотехнологическую крышу берутся строить на весьма зыбком фундаменте при частичном отсутствии стен. Уже в этом сказывается специфичность заявленного властью эксперимента. Существует определенная закономерность в развитии продвинутых в технологическом отношении отраслей: они надстраиваются над более развитыми, но менее наукоемкими «этажами». К примеру, ПК появляются после определенных инновационных сдвигов в химической промышленности, в производстве новых материалов и пр. Наконец, можно ли представить американскую Силиконовую долину вне и помимо американской индустрии и сельского хозяйства — «низовых» звеньев технологической пирамиды, оживляемых инновационными всплесками «сверху»? Так, например, «банальные» американские трактора с дизельными двигателями комплектуются сверхсложными компьютерами, отвечающими за навигацию и безопасность. Словом, американский трактор и белорусский трактор — две совершенно разные вещи. Их объединяет разве что платоническая идея «тракторности».
Кто-то посчитал, что вышеуказанную высокотехнологическую крышу можно настроить прямо над убыточным сельским хозяйством и чуть менее убыточной промышленностью, и более того — что можно будет перераспределять «высокотехнологичные» доходы в пользу производств, которые по известной причине необходимо «сохранить», разумеется, вместе с их социальной базой и окружающей политической средой. Между тем именно такова логика хозяйствования по-белорусски. Всех программеров и математиков надлежит согнать в специальное техно-инновационное гетто, где они будут ковать ПО на миллиарды долларов ежегодно, а власть будет распределять эти средства по своему усмотрению, не забывая отшелушить и свою долю. Это равно, что посадить кроликов к клетку к прожорливой змее и ожидать богатого приплода.
К слову о технологической пирамиде. В качестве основного аргумента в пользу создания парка высоких технологий (и переводу экономики на инновационный путь развития) фигурирует тезис о Беларуси как «сборочном цехе» СССР. Все та же излюбленная апелляция. Отсюда вопрос: чьим сборочным цехом была Америка до создания Силиконовой долины? Или: следует ли ожидать, что Чехия станет одним из крупнейших производителей ПО, если исходить из того, что она являлась отчасти сборочным цехом Volkswagen? И является ли вообще сборка уделом развитых стран и признаком наличия высоких технологий хотя бы в потенции?
Собирают там, где имеются:
а) достаточно квалифицированная (для сборки) и не очень дорогостоящая рабочая сила;
б) относительно удобные пути доставки произведенного продукта;
в) относительно низкий уровень изобретательства, нацеленного на создание новых альтернативных моделей для сборки.
В несколько обостренной форме можно утверждать, что моделирование и сборка готовых моделей — процессы, которые в социально-политическом отношении являются антагонистическими. Если я умею изобретать и моделировать, я поручаю сборку тому, кто этого не умеет. Если я не готов к собственным инновациям, я занимаюсь сборкой (или копированием) готовых моделей. Местом «сборки» ту или иную страну делает, главным образом, ее неготовность к самостоятельным инновациям — будь то в области политики, будь то в области экономики. Или установка на неготовность к инновациям — сути дела это не меняет. Такова, к сожалению, Беларусь (и большинство стран СНГ). Местом инноваций, напротив, делает сложная совокупность определенных условий. То есть готовности к инновационному режиму недостаточно. Недостаточно сказать: «я — изобретатель». Нужно еще что-то изобрести.
Сказанное не означает, что Беларусь не располагает талантливыми изобретателями. Однако дело не столько в их наличии, сколько в социально-политической системе, инкорпорирующей в себя определенные представления об «изобретательстве» и «внедрении», хотя у нас на Родине нередко пытаются представить эту ситуацию в классическом негативе: изобретений нет не потому, что социально-политические условия дурны, но потому, что изобретатели «ничего не изобретают» (то ли по причине бездарности, то ли по причине «нечестности»). Существует определенное «конформистское» недоверие к изобретательству как таковому. Говоря упрощенно, японскому изобретателю гораздо проще внедрить ту или иную новацию, нежели российскому или тем более белорусскому. Это одна из причин, вынуждающих отечественных изобретателей с вожделением взирать на «внешний» рынок инноваций.
Можно посмотреть на проблему еще более обобщенно: каким именно образом понимать инновационный режим, о котором мы говорим? Готов ли среднестатистический белорус, подобно среднестатистическому американцу, 11 раз в течение трудовой карьеры менять место жительства и 28 раз — место работы? Готов ли он 10 раз в жизни доучиваться и переучиваться, дабы соответствовать параметрам мобильности той социальной среды, в которой он решил пребывать (из которой он решил не выпасть)? Готов ли он к негарантированности? То, что для американца является нормой, белорусу представляется кошмаром наяву. Он не желает ни переучиваться, ни переезжать к «незнакомым людям». Он жаждет стабильности. То есть чего-то противоположного эксперименту, изобретательству, инновации. Более того, в Беларуси и инновации-то трактуются каким-то своеобычным образом — как средство «сохранения» (крупной промышленности, стабильности, порядка и пр.).
Вот вам свидетельство великолепного бардака в голове. В этом смысле все ссылки на опыт СССР надлежит признать неадекватными. Советский Союз был колоссальным экспериментом, порой вызывавшим изумление. Он перестал быть экспериментом примерно к концу 70-х (так называемая «эпоха застоя»). Словом, то, что развалило СССР (застойная стабильность), белорусские власти хотели бы положить в фундамент собственной устойчивости. Пожелаем им успеха.
Утверждается, что в Белинипропатех — «совокупность экономических, социальных и правовых условий будет превосходить уровень, достигнутый на сегодняшний день в мировом сообществе». Интересно было бы посмотреть на эту совокупность и на этот уровень. Впрочем, разве нам не известно, чем завершались рейды власти в область СМИ или образования? Полным уничтожением конкурентной среды. Все должно быть подчинено единой унифицированной модели. В экономическом и социальном смысле бесполезной, но соответствующей определенному представлению о «справедливости». Разумеется, на рынке ПО также будет создана «совокупность экономических, социальных и правовых» условий, и эта совокупность приведет к полной перелицовке данного рынка — все софтверные фирмы, в которых государство и представляющий его чиновник не располагает «своей» долей, рано или поздно будут закрыты, переподчинены, перелицензированы, перепорчены.
Если в Силиконовой долине ежегодно создаются 3,5 тыс. фирм, то в Белинипропатех, по всей видимости, их ежегодно будет уничтожаться не менее сотни. Если к настоящему моменту их наберется не более 200 (например), то к середине 2006 г. все будет кончено: большее, что они смогут произвести (или воспроизвести), — это видеозапись выступления президента, где он говорит про «качество и ускорение». Таков прогноз. Пессимистический прогноз.
Существует его оптимистическая версия, в целом совпадающая с фабулой знаменитой газовой пьесы. Следует напомнить, что в свое время власть активно эксплуатировала идею транзита, прежде всего газового. Предполагалось, что благодаря этому транзиту мы начнем так крепко процветать (поскольку за газ платить никакой необходимости нет), что спровоцируем технологический бум. Идея инновационной экономики — это, по сути дела, ответвление почившей в бозе газовой фантазии. На сей раз данная идея на «ресурс» не завязана и по настоящему парит в воздухе.
И вот же — прогноз: Беларусь действительно совершит известный «рывок» в области информационных технологий или, точнее, программного обеспечения. Позже в Беларуси начнут производиться даже компьютеры и комплектующие. Их будут производить все — «Интеграл», МАЗ и некоторые колхозы. Однако в какой-то момент кто-то отключит подачу силикона. В прессе сей кризис будет обозначен как «силиконовая война». Ее зримым результатом будет не только падание производства компьютеров, но даже — страшно подумать! — силиконовой фурнитуры для пластической хирургии. Недовольные жизнью женщины поднимут бунт, он-то и положит конец очередной белорусской мечте. Хотя трудно заранее сказать, положит ли он конец глубоко национальной белорусской мечтательности.
Это специфический тип мечтательности. Если, к примеру, китайские власти хотят скопировать американскую Силиконовую долину, то белорусские — скорее китайскую, нежели какую-то другую. Копировать копии — это, можно сказать, национальный талант, очевидным образом проявляющий себя в области политики, науки и пр. Так, к примеру, копируются не институты западной демократии, но их восточные субституты. Если дать себе труд задуматься, то Беларусь копирует не копии, но российский опыт копирования. Знаменитая имитаторша и копировальщица Россия, к примеру, хочет перенять индийский опыт оффшорного программирования (не локализованного в одном месте, но диффузно рассредоточенного и потому-то до определенного момента не обращавшего на себя внимания). Беларусь же жаждет перенять опыт перенимания опыта.
Можно задать вопрос: будет ли в следующем году объявлено о создании белорусского Голливуда? Если индийский Деливуд заработает в ближайшее время много денег и если об этом станет широко известно, то всенепременно появится соответствующая белорусская копия. Во всяком случае, о ней будет объявлено. Власть хватается за всевозможные проекты будущего, как собака за колбасу. Годится любая программа — лишь бы ничего не менять в социально-политической пирамиде, лишь бы «сохранить все лучшее при учете мирового опыта». Вероятно, власти больше нечего предложить «от себя лично».
Было бы прекрасно, если бы в Беларуси произвели приличный утюг. На уровне мировых стандартов, так сказать. Ибо всякому потребителю известно: существуют утюги и утюги.