В удивительной стране мы живем. Или в удивительное время.
Как и следовало ожидать, в центре сюжетов белорусского телевидения, посвященных празднованию Дня Победы, оказались не участники войны, не осмысление ее результатов и уроков, а бессменный любимец телеэфира Александр Лукашенко. Именно его харизматический образ заполнил медиапространство международного праздника, которое национальные телеканалы других стран, включая российские, не рискнули столь беззастенчиво посвятить вызывающей и прямолинейной политической пропаганде.
8 мая весь новостной выпуск БТ был отдан репортажу о заседании оргкомитета праздника, которое вел глава белорусского государства. Заседание проводилось в обычном для подобных мероприятий ключе — привычно поднимались с мест и, запинаясь, оправдывались министры, только что, на сей раз, предметом начальственных разносов стала недостаточная «забота о ветеранах», произносились угрозы в адрес анонимных врагов, делались выводы и обобщения общефилософского, стратегического характера.
К числу последних следует, несомненно, отнести новейшие историософские указания, данные Александром Лукашенко, по его собственным словам, в качестве не только президента, но и историка. Суть их состоит в том, что должен быть положен конец дискуссиям о Великой Отечественной войне и подготовлено два «правильных» учебника для старших классов школы и вузов, в которых найдет отражение официальная позиция. Какой будет эта позиция, можно судить, в частности, по требованию президента воздать должное «руководителям тех времен», защитить от нападок недобросовестных историков и критиков И. В. Сталина, которого сам оратор охарактеризовал исключительно позитивно. Любопытно, что пассаж о Сталине не был включен в помещенный на президентском сайте отчет о заседании, между тем как телевидение, обойдясь без купюр, сохранило для непонятливых недвусмысленное разъяснение президентом, к каким именно «руководителям тех времен» теперь предписано испытывать почтение. (Уточнение немаловажное, ведь, учитывая предыдущие опыты оратора в области исторического анализа, версии могут быть самые неожиданные).
Конечно, А. Г. Лукашенко — не обычный историк или писатель, предлагающий собственное видение и понимание тех или иных исторических событий. Он не просто историк, но, прежде всего, глава государства, в том специфическом смысле, в котором интерпретирует значение своего поста белорусский лидер. Можно лишь сожалеть о том, что историк Лукашенко понял свою науку, как идеологическую сферу, где истина устанавливается не в ходе кропотливых поисков и дискуссий, а результате ссылок на очередного политического корифея. В качестве такового может выступать, скажем, Леонид Ильич Брежнев, столь популярный в годы получения белорусским президентом высшего образования, или кто-нибудь другой, чей звездный карьерный час аккурат наступил. Историческая правда, утверждалось на заседании, тем верней, чем ближе она к свидетельствам современников описываемых событий; этих современников, скорее всего, придется определять на основании тщательной селекции. Так, вряд ли порадует президента и авторов планируемых учебников точка зрения одного из самых значительных и известных в мире белорусских писателей Василя Быкова, вынужденного уехать из родной страны, мнение немалого числа оставшихся вне внимания власти ветеранов и просто людей, переживших войну, чья личная позиция относительно Сталина и многого другого из былого и настоящего заведомо обречена на неуспех у созидателей идейно выверенного прошлого.
Сразу после новостей телезрители снова увидели неутомимого главу государства, выступающего с докладом на торжественном вечере по случаю праздника. Доклад имел вполне наступательный характер. Не последнее место в нем занимала угроза новых войн. В качестве потенциальных агрессоров легко угадывались США и страны Европейского Союза. Беларусь в ответ на это выступает с новыми мирными инициативами и совершенствует военную подготовку, которой, судя по докладу и контексту, отдается явное предпочтение.
На следующий день, 9 мая, президент уверенно солировал на праздничном шествии ветеранов. Самим ветеранам телевидением была отведена роль статистов с короткими репликами, помимо произнесения благодарностей президенту, не очень логично ругавших Америку, в нескладное подтверждение ряда тезисов, озвученного накануне доклада. Оставило БТ в репортаже о шествии и переданное А. Г. Лукашенко пожелание россиян иметь такого президента в своей стране.
Разумеется, во всем этом пиршестве духа и вкуса, типичном для белорусских государственных СМИ, роль лично А. Г. Лукашенко, при всех его негативных или, может быть, положительных индивидуальных качествах наименее интересна. Интересен сам тип информационной культуры, стоящий за таким преподнесением даже столь деликатных и чувствительных для Беларуси тем, какими являются Великая Отечественная война и судьбы переживших ее немолодых и заслуженных людей, условия жизни которых отнюдь не являются по стандартам сегодняшнего дня ни достойными их, ни завидными, как вовсю стараются убедить и нас, и их самих официальные массмедийцы. В рамках специфической белорусской политической логики и понимания задач журналистики вытеснение ветеранов на обочину собственного праздника — для БТ абсолютно естественно и допустимо.
Белорусский авторитаризм является весьма своеобразным феноменом не только для Европы, но и для современного мира. Авторитарный характер белорусского государства все чаще открыто признается во время публичных выступлений самим белорусским президентом. Необходимость «сильной власти», ограниченной демократии действительно выступает предметом дискуссий, когда речь идет о «транзитивных», переходных обществах. Как правило, в этом контексте наиболее часто обсуждался опыт быстрой экономической модернизации, совершенной странами Юго-Восточной Азии, «азиатскими тиграми». Однако модель функционирования экономики и политического устройства, которая когда-то обеспечила «азиатское чудо», уже к середине 90-х гг. исчерпала себя. Достижения авторитарных режимов Азии не уберегли их от кризиса 1997–1998 гг., который вскрыл порочность корпоративно-бюрократического капитализма с «социалистическими вкраплениями», на которых основывалась экономика азиатских тигров, и поставил на региональную повестку дня вопрос о расширении демократизации. Практически никто уже не отрицает, что в 1990-х годах авторитаризм проиграл демократии в обеспечении экономического роста в условиях современной мировой экономики.
Между тем, идеологический дискурс белорусского режима, рассчитанный на внешнее употребление, оправдывал явное доминирование институтов исполнительной власти над законодательной, государственный контроль над СМИ, ограничения на критику властей и т. д. особенностями «переходного периода». Эти утверждения входили и входят в явное противоречие с постоянно декларируемым президентом неприятием «реформ» и тезисом о возвращении в СССР 1991 года.
Условно все авторитарные режимы принято разделять на два типа: охранительные и реформаторские, то есть те, которые проводят модернизацию общества и экономики.
Очевидно, что белорусский тип авторитаризма в полном соответствии с его же собственной самоидентификацией никак нельзя отнести к реформаторским, по крайней мере, в традиционном значении этого термина. Кроме общих высказываний, скорее, эстетического, художественного, нежели концептуального характера, подбираемых по красивости звучания слоганов, вроде «демократической и процветающей Беларуси», программные цели национального движения к будущему ни в экономике, ни в политике никак не обозначены. Не существует никакой целенаправленной и последовательной стратегии. Даже если поверить в существование некого перехода, придется признать, что он осуществляется в никуда. И в этом тоже заключается бесспорная уникальность Беларуси на общеевропейском фоне. Процветание невозможно обеспечить, оставаясь изгоями на мировой сцене, опираясь на экономические и правовые механизмы, повсеместно подтвердившие свою несостоятельность.
Является ли белорусский авторитаризм охранительным и реакционным? А существует ли в действительности нечто находящееся за пределами собственно авторитарной власти, что было бы для нее реально значимым? Есть ли что-нибудь, что она стремится охранять, кроме себя самой? Может ли она внятно сформулировать смысл собственного бытия? Отсутствие программы и стратегии фатально для обоих противоположных векторов потенциальной эволюции, как вперед, так и назад. Не говоря уже о том, что романтические, в своей сущности, устремления к советскому прошлому, просто некорректно сформулированы, и на практике в принципе неосуществимы.
Белорусская реальность представляет собой чистую импровизацию, поскольку сконструирована таким образом, что завязана на решениях авторитарного центра, не способного продвинутся ни в одном из возможных стратегических направлений. Старые институты подорваны, либо разрушены. Формирование новых, по неких единым для всех стран Европы стандартам и лекалам, сознательно отклоняется. Белорусская власть не имеет никакой метазадачи. Ее цели абсолютно имманентны ей самой. С этой точки зрения, поддержание единоличной власти конкретного лидера и является главной задачей белорусского государства. Именно ей подчинен белорусский вариант разделения властей, работа силовых структур, функционирование государственных СМИ, деятельность учреждений культуры и образования, активность официальных «общественных» организаций и т. д. В сущности, все прочие политические, социальные, экономические и т. д. институты призваны играть второстепенную и подчиненную роль.
Если белорусский режим — это авторитаризм, то это авторитаризм ради себя самого. Если ради чего-то другого, мира, процветания, демократии, достойной жизни и т. п., о чем упоминается на президентском сайте, то почему мы в одной нише с саддамовским Ираком, а не с Польшей и Литвой? Или кто-то сомневается, что процветания и демократии они достигнут значительно раньше, чем мы?