Новый фильм известного российского режиссера скрыто или явно претендует на роль зеркала, отражающего состояние современного российского общества, своеобразного «экрана» российского массового сознания. Кроме того, в нем отразились образ мыслей, политические пристрастия и предубеждения самого режиссера.
Будучи зрителем, я хорошо различаю Михалкова-художника и Михалкова-идеолога. Как художник он, безусловно, талантлив, и ему многое удается. Он успешно использует все доступные средства для того, чтобы показать и ужас войны, и колорит национальной кавказской культуры [1], и противоречивость российского менталитета. Он на полную катушку использует потенциал самых талантливых российских актеров. Ему хорошо удается показать проблемы отдельного человека. Чего не скажешь о тех местах, где речь идет о проблемах общества. Здесь он грешит очевидной схематизацией и явными упрощениями. Когда Михалкова-художника заглушает Михалков-политик, мы видим не двенадцать, а «одного». Все герои говорят его голосом, выражают его мысли и чувства.
По своей форме и содержанию фильм достаточно прост, хотя и не лишен оригинальности в композиции. В этом смысле Михалков вполне оправдывает статус «народного» режиссера и народного артиста. В фильме все понятно и интеллигенту и «простому» человеку. Хотя речь, казалось бы, идет о таких традиционно непростых для понимания вещах, как «загадочная русская душа», «офицерская честь», «справедливость». Фильм бьет не «в бровь, а в глаз», т. е. рассчитан не на рассудочность, а на «духовность», на восприятие не умом, а сердцем. И в этом он, конечно, очень «русский». Местами фильм способен вышибать слезу, настолько проникновенно подается в нем «правда» простого человека. Вполне допускаю, что для кого-то простота фильма и есть его главное достоинство. Кто-то скажет, что в этой кажущейся простоте есть своя глубина. Рискну предположить, что среди них немало тех, для кого «Православие, Самодержавие, Народность» — это не только прошлое, но и настоящее, и, что самое главное, — желаемое будущее России.
Все роли в фильме расписаны как по нотам. Каждый персонаж олицетворяет определенную общественную силу в российском обществе. Каждому дается возможность высказаться «про жизнь» и самоопределиться по поводу «виновности» и «невиновности» обвиняемого. Делается это достаточно прямолинейно, порой и вовсе незамысловато. В каждом герое сквозит отношение к нему режиссера. Если это «западник» (точнее, «западно-ориентированный» продюсер — его играет Юрий Стоянов), то он, естественно, глуповат, хотя и «образован» (ведь закончил Гарвард). Он предельно несамостоятелен (зависит от «мамы») и столь же конформен. Это заметно даже на фоне других, тоже достаточно конформных персонажей. Он единственный из них, кто успел поменять свое мнение несколько раз. Показано это в фильме очень едко, с нескрываемой издевкой. Он вместе с мамой владеет телевизионным каналом и, бизнес его, конечно, «бесполезный» для общества. Это не производство чего-либо значимого или праведная борьба с чем-либо опасным. Он работает в сфере услуг, причем медийных, т. е. «нечестных» и во многом даже вредных.
Не намного лучше смотрится и тот, кто олицетворяет «своего», так сказать, доморощенного, демократа. Он как попугай к месту и не к месту употребляет такие слова как «закон», «порядок», «права человека», не понимая того, что в России «все не так, как на Западе», и слепое следование закону здесь может даже навредить. Еще одно, бросающееся в глаза качество демократа, — до неприличия сытый вид. Его блестящие, маслянистые губы, сочно выговаривающие «банальности», наводят на мысль о неправедном благополучии «дерьмократов». Известно, что со времен Гайдара они занимают в экономике не последние позиции. Излишне говорить, что, так же как и чистые «западники», они не способны понять «тайны русской души».
К представителям «народа» — крестьянам и рабочим (в фильме это «водила» Сергей Гармаш и «колхозник» Алексей Петренко) — отношение у режиссера откровенно сочувственное. Несмотря на то, что они демонстрируют многочисленные слабости — заблуждения, конформность, национальные стереотипы — у них есть главное. Прежде всего, это подкупающая искренность и то, что можно назвать необъяснимо «русским». Об «этом» давно уже писали славянофилы. Это именно то, что «умом не понять». Смотрите: только что эти люди были готовы без раздумий отправить человека пожизненно за решетку, и вот уже, прослезившись, встают за него грудью. Потому что (по замыслу автора), сердцем чувствуют, где справедливость. Для того, чтобы это понять, им не обязательно знать факты. Рассудочные аргументы, которые, кстати, тоже появляются по ходу сюжета, играют явно второстепенную роль. Гораздо важнее воспоминание о том, что «все бывает» (как замечает мудрый русский еврей Валентин Гафт) или же — «как часто мы бываем несправедливы к своим детям» (о чем говорит действительно проникновенный, берущий за душу монолог Сергея Гармаша).
Если сравнивать присяжных по той роли, какую они играют в обществе, то «телемагнат» Юрий Стоянов выглядит здесь самым нелепым и «бесполезным». Сразу видно, насколько он и ему подобные «далеки от народа». Ведь он не кормит, не защищает и даже не воспитывает, а только развлекает. Точнее, просто дурит народу мозги. Отношение к предпринимателям, напротив, подчеркнуто уважительное. Те хоть и наживаются на горе умерших, но помогают простым людям. В сущности, занимаются более справедливым «перераспределением». Выполняют задачу, с которой не справляется государство. Достаточно корректно отношение режиссера и к представителям силовых структур. Хотя по фильму трудно понять о ком здесь идет речь — о представителях органов охраны правопорядка или о его нарушителях. И те и другие в равной степени хорошо разбираются в криминальных схемах, а различить их физически сегодня и вовсе не представляется возможным. В любом случае, как и бизнесмены, это люди «дела», и уже хотя бы по этой причине достойны уважения.
Вершиной моральной и социально-значимой иерархии в фильме (читай в российском обществе) оказывается «настоящий» русский офицер. Его играет сам Н. Михалков. Самый проникновенный, и в то же время самый натянутый эпизод фильма связан именно с самоидентификацией героя в качестве «настоящего», а не бывшего. Здесь зрителю дается понять, кто есть ум, честь, и совесть нынешней эпохи. Непонятно только одно, как такой офицер мог сформироваться и просто сохраниться в Советской Армии. Очевидно, это произошло не благодаря, а вопреки ее «духу». Ведь у ее истоков стояли именно те, кто прославился уничтожением «настоящих» офицеров. Да и последующие армейские традиции доносительства, заградительных отрядов, бездарного руководства тоже мало способствовали их воспитанию. Не улучшила этот образ и чеченская война. О каком же офицере говорит Михалков?[2] Налицо его явная идеализация. Мало того, по тому, как он изображен в фильме, можно даже говорить о его своеобразной «рембоизации». Достаточно взглянуть, как ведет себя этот герой — как говорит, ест, просто молчит. Сразу становится ясно, что он «крутой» и бывал во всяких переделках. Может быть он из спецслужб? Как и российский президент? Эту мысль подтверждают и политические убеждения режиссера.
Никита Михалков — монархист, но его монархизм принципиально отличается от монархизма, который исповедует, скажем, Михалков-Кончаловский. У последнего монархизм «традиционный», с трезвым, без иллюзий, отношением к народу и весьма скептическим восприятием роли современной, да и прошлой интеллигенции. Монархизм Никиты Михалкова гораздо более «популярный», что-то вроде монархической «попсы». Такой монархизм причудливым образом сочетает в себе «новое», привнесенное современной «рыночной» российской действительностью, и «старое» — из недавнего советского прошлого. Можно сказать, что он уже буржуазный, предпринимательский, но в то же время — в значительной степени советский (а потому «народный»). В отличие от монархических настроений в странах Запада, «народный» монархизм в России не предполагает требовательного отношения к монарху (президенту, политическому лидеру). Он допускает одну лишь беззаветную любовь и преданность. Подобного рода монархизм в современной России практически синонимичен слову «государственник», т. е. сторонник «сильного государства» и «сильной личности» во главе его. Роль монарха при этом отводится вполне конкретному политику. Тоже, кстати, имеющему страсть ко всему военному. Когда надоедливые журналисты пристают с «неудобными» вопросам, он, как настоящий офицер (вспомним поручика Ржевского), за словом в карман не лезет.
«Сильное» российское государство оказывается на удивление беспомощным, когда речь идет о выполнении его настоящих (возложенных на него гражданами) функций. Будучи «государственником», Михалков, не очень-то на него уповает. По крайней мере, в вопросах защиты чеченского мальчика он предпочитает опереться на «собственные силы». Не верит он и в гражданские качества соотечественников. Сдается, что он предлагает им взять на себя эту миссию лишь для того, чтобы лишний раз показать им их же собственную неспособность к действию («поговорили и разошлись»). Решение проблемы, как и в далеком прошлом, автором видится в героях-одиночках. С этого начинали в 19 веке народовольцы, этим продолжает жить в 21веке творческая интеллигенция.
В российском (как и в белорусском) сознании еще не произошел тот «коперниканский» переворот во взглядах на государство, который имел место на Западе в 17-18 вв. В философии он нашел свое отражение в так называемой теории общественного договора, положенной впоследствии в фундамент современной правовой государственности. Государство теперь служит гражданам. Оно обязано обеспечивать защиту и реализацию их прав и свобод. Граждане вправе строго спрашивать с него, насколько эффективно оно с этим справляется. Отсюда постоянным лейтмотивом взаимоотношений общества и власти становится гражданский контроль и требовательность. В российской традиции власть имеет сакральный характер и подлежит не столько контролю, сколько возвеличиванию. А когда речь заходит об установлении справедливости и обеспечении личной безопасности, гражданам приходится уповать на себя, либо на героизм сильных личностей-одиночек. Не случайно, когда речь идет о суде, роль государства в сознании простого человека связана именно с обвинением (прокурором), но никак не с защитой.
И все же главной темой фильма является не российское государство и даже не суд. Лейтмотивом звучит понимание российским народом справедливости, права, законности, т. е. по сути — особенности российского правосознания. В чем же они проявляются? Для начала напомню, чем отличается правосознание граждан в развитом демократическом обществе (т.е. на пресловутом Западе). Если говорить коротко — верой граждан в некоторые основополагающие для демократии идеи и установления. А именно в то, что: а) справедливость связана с правом и законностью, а не устанавливается каждым в отдельности, в соответствии со своими моральными, религиозными и политическими убеждениями; б) что закон — это нечто «святое», выступающее в качестве гаранта существующего порядка, и что его необходимо соблюдать; в) что справедливость может и должна восторжествовать в результате судопроизводства; г) что суд может и должен быть независимым, объективным и справедливым. По всем этим пунктам режиссер фильма дает свои, сугубо «русские» ответы.
В фильме ярко показано, что у российского народа много талантов. Есть у него способность к творчеству, самоорганизации, смекалка и способность тонко чувствовать и сопереживать… Нет только склонности почитать «закон и порядок». Справедливость, по исконно русской традиции, связывается режиссером не столько с правом, сколько с моралью. И живет она не в государственных установлениях и не в юридических кодексах, а в глубинах «народной души». Не верит Михалков ни в торжество справедливости в ходе судебного разбирательства, ни в сам справедливый и независимый суд. Не найдись среди присяжных одного такого «заковыристого» (которого играет Сергей Маковецкий) — и приговор был бы вынесен «как обычно», т. е. без особых раздумий и, естественно, единогласно.
Фильм «12» — продукт талантливый но, повторюсь, в общем-то, простой. По крайней мере, для художника такого масштаба, как Никита Михалков [3]. Он прост как в «большом» (замысел, идея), так и в «малом» (конкретные шаги по ее воплощению). Просто и понятно изображается палитра политических сил. Однозначна их оценка. Местами, правда, простота приносится в жертву художественной «красивости». (Например, фильм начинается и заканчивается «симметрично»: в начале одиннадцать «за», в конце — одиннадцать «против». Понятно, что и в том. и в другом случае «единица», одиночка — это личность). Характерны («типизированы» — подсказывает соцреализм) портреты основных героев. Предлагаются очень простые решения непростых проблем. Например, проблемы Чечни. (Автор стыдливо умалчивает о том, что Россия эту проблему уже по-своему решила. Причем максимально эффективным для власти образом. Режиссеру следовало бы показать, как, вылетая из окна, птица попадает в другую, более «привлекательную» клетку).
Даже там, где без «сложности», казалось бы, никак не обойтись, где речь идет о «загадочной русской душе», где автора переполняет смесь горечи за ее несовершенство и гордости за ее «духовность» (да простят меня за тавтологию), все кажется тоже простым и понятным. Может быть потому, что все акценты за нас уже расставлены автором? Конечно, все персонажи фильма по своему «сложны», как «сложно» все русское, т. е. необъяснимое для иностранца. Но для нас-то оно уже не раз проговоренное. Подобная «сложность», как напоминание о давно изученном, не оставляет места для вопросов после «прочтения».
[1] Местами он напоминает крутой боевик. Но не в американском, а скорее в китайском стиле. Что-то вроде «летающих кинжалов».
[2] Напомню, что военная тема и образ «настоящего военного» присутствует во многих фильмах Н. Михалкова.
[3] Причиной тому может быть как замысел, так и общий для России и Беларуси «тренд» на упрощение всего и вся — в политике, науке, культуре.