Средняя продолжительность жизни сократилась, посему нет резонов для увеличения пенсионного возраста. Это будет равносильно упразднению пенсионной системы.
На пресс-конференции для российских журналистов Александр Лукашенко, рассказывая о достижениях и проблемах житья-бытья пенсионеров в подвластной ему стране, отметил: «Сегодня в России и Беларуси назрела необходимость повышения пенсионного возраста — не 55 и 60, а 60 и 65. В самых богатых странах Европы так и есть».
На эту фразу можно было бы и не обращать внимания — и не такие перлы из президентских уст мы, щадя свое психическое здоровье, пропускаем мимо ушей. Но здесь задевает очередное некорректное сравнение наших обстоятельств с теми, что существуют в Европе. Если уж власть говорит о несовместимости тамошних ценностей с положенными в основу белорусской модели, так пусть сохраняет последовательность.
Потому что в данном вопросе, как и во многих других, между «там» и «здесь», существует только внешние подобие. Лукашенко — историк и экономист, что он любит подчеркивать. Так вот, социальные гарантии в виде пенсий, оплачиваемых больничных листков, пособий по безработице и т. д. введены «в самых богатых странах Европы» больше ста лет тому назад. Начиналось с Германии, где Бисмарк дабы отвратить массы от «тлетворного влияния» социалистических идей, инициировал самую интересную и глубокую программу социального страхования из тех, которые принимались каким-либо правительством в XIX веке. По его инициативе была принята, как теперь сказали бы, концепция, согласно которой конкретные формы и способы материального обеспечения лиц наемного труда в случае потери трудоспособности должны были определяться в переговорах между работодателями и ассоциациями рабочих. Государство при этом следило за соблюдением правил ведения переговоров, юридически фиксировало их итоги и своим авторитетом обеспечивало исполнение.
Бисмарк в этом вопросе проявил большую настойчивость, ибо его замыслы не находили понимания у радикалов, немецких предшественников большевизма, которые эти конкретные дела (реальную заботу о людях со стороны «эксплуататоров и их государства» считали маневром, отвлекающим массы от революционного решения проблемы раз и навсегда). С другой стороны, либералы отрицали всякую возможность вмешательства государства в отношения между работодателем и работником (собственниками капитала и рабочей силы, свободных и ответственных в совершении договора найма и оплаты труда). Они считали, что всякая помощь рабочим со стороны государства рабочим «имеет не социалистический (даже!), а коммунистический характер». На что Бисмарк ответил: «Если это и коммунизм, а не социализм, как настаивает предыдущий оратор, мне все равно. Я называю это христианством, воплощенным в законодательстве».
Хорошо, что «вульгарно-материалистический» прагматизм Бисмарка был совершенно свободен от «терминологического догматизма», свойственного отечественным политикам, унаследовавшим его от отцов-основателей советского государства. Правда, те предпочитали «советоваться с Марксом», вознося хвалу Богу, что уж очень непонятно и общо классик писал по «социальному вопросу». С помощью этой непонятки можно было обосновать все что угодно, что и делали все, начиная Лениным и заканчивая Горбачевым. Наши же апеллируют к некой особенной модели — результату коллективного творчества лучших, надо полагать, отечественных обществоведов. Правда несколько смущает, что к концепции до сих пор не приставлен никакой «-изм», потому неизвестно, кого конкретно предстоит благодарить за теоретические изыски благодарному потомству.
А ведь интересно, что марксизм или тот же ленинизм прочитываются однозначно, а вот «измизация» белорусской модели даже не примысливается. Может быть по той причине, что у президента (или все же директора?) НАН Беларуси Мясниковича для этой операции не совсем подходящая фамилия? Как бы то ни было, но никто из представителей большой социально-экономической науки на авторстве не настаивает. Как в Северной Корее. Но там теория чучхэ выручает. А у нас, как ни назови, все получится и не хорошо, и с каким-то намеком.
В общем даже в этом видится местная особенность, не совпадающая с европейской, где интеллектуалы претендовать на авторство доктрин и теорий не стесняются, а каждый политик норовит утвердиться в массовом сознании каким-нибудь новым курсом.
В общем, на рубеже XIX–XX веков в европейских странах утверждались системы социально-экономических гарантий. Причем, не вопреки и не вместо существующей модели, а вместе с этой рыночной либеральной моделью, которая все больше ограничивалась в пользу несамостоятельно занятых. В России необходимость таких реформ осознавалась и либералами, и нормальными социалистами. За исключением большевиков. По этому вопросу, как и по многим другим, между большевиками и большинством тогдашних политический партий существовали непримиримые противоречия.
Для меня крайне показательны два факта, которые позволяют оценить социально-экономические перспективы населения советских республик уже в момент совершения революции. В тот год американский предприятия американского птицепрома (почти полностью механизированной и автоматизированной отрасли) получили миллиард (!) прибыли. В России же начались экспроприации с последующим «справедливым» разделом награбленного.
С определенного момента соблюдение социальных гарантий (без «остаточных принципов») стало железным правилом для правительства любой европейской страны. А в совдепии пенсии назначались и выплачивались в той мере, в которой у страны, проводящей коллективизацию, индустриализацию, покоряющей целину и космическое пространство, оставались «недовложенные» рубли. И наладку системы социальных гарантий «диктаторы пролетариата» начинали с себя. Первоначально только вожди и руководящие работники высокого ранга могли рассчитывать на социальное вспомоществование, потом этот круг расширялся за счет специалистов, военных, низовых партийных и советских работников, рядовых служащих и рабочих. В 1941 г. в СССР при численности населения более 194 млн. человек было всего 4 млн. пенсионеров. Из них — только 200 тыс. пенсионеров по старости. То есть классических пенсионеров, которые не имели никаких иных заслуг перед соввластью, кроме соответствующего трудового стажа. Для сравнения: в современной Беларуси при населении менее 10 млн. человек численность пенсионеров по старости превышает 2 млн.
Пенсионное дело в стране становится на широкую ногу только в 50-е годы, что (в лучших традициях) преподносится как результат достигнутых под руководством партии и правительства экономических успехов и свидетельство их неустанной заботы о росте народного благосостояния. Иные, конечно, не доживали. По недостатку жизненных сил, но многие — потому, что не вписывались в рамки теоретических установок. Например, колхозники были формальными собственниками основных фондов, на основании чего считалось, что они работают непосредственно и исключительно на себя, и потому государство не имело перед ними решительно никаких обязательств. Трудились они безо всяких пенсий до поры, пока вилы в руках держали. После доживали попечением родственников, а многие — милостью Божьей.
Все было по науке и справедливости. И только в 1965 г. колхозников решено было наградить «пензиями». Поэтому уже через год число советских пенсионеров по старости достигло 16 млн., увеличившись на 6 миллионов колхозников.
На деле пенсионный возраст был ниже, чем в большинстве развитых стран. На этом наживался изрядный идеологический капитал. Де мол, наши пенсионеры выходят на заслуженный отдых вполне молодыми и здоровыми (всячески этому сопротивляются — тема многих художественных произведений и социально-психологических трактатов), а тамошних вырабатывают до полного износа. И этим гордились как доказательством несомненного преимущества социализма над капитализмом. В действительности границы пенсионного возраста определялись средней продолжительностью жизни, а также крайним, определяемым статистическим методами, сроком полной потери трудоспособности. Преступив его, работник болел так часто, что оплата больничных листов превышала размер стоимости, создаваемой его трудом. А средний советский человек жил намного меньше европейца. Это касается и женщин, и мужчин. Особенно мужчин.
Так что пенсионный срок можно было бы и увеличить (этот вопрос всегда возбуждал живой интерес заинтересованных структур), но продолжительность жизни росла не так быстро, как, допустим, выплавка чугуна или производство цемента. А среди отдельных категорий она падала. Даже приняв как руководство к действию сентенцию про то, что экономика должна быть экономной, нельзя было сокращать численность пенсионеров простым вычеркиванием из списков тех, кто стал бы умирать на производстве по причине увеличения пенсионного возраста.
Сейчас средняя продолжительность мужчин и женщин сократилась. Поэтому нет никаких видимых резонов для увеличения пенсионного возраста. Во многом это будет равносильно упразднению пенсионной системы как таковой. Для большинства работающих.
Но если говорят, значит есть необходимость. Правда, в других государствам такие непопулярные заявления делают не первые лица, а те, кому это положено в силу существующего разделения труда. Лучше, чем это сделал российский экс-министр труда и социального развития Михаил Зурабов, пожалуй, не изобразишь: «Средств в пенсионном фонде достаточно, если мы считаем, что мужчины у нас будут доживать до 59 лет». Заключения Зурабова ясно показывают, что его так долго держали в министеском кресле для того, чтобы он в какой-то момент резанул народу правду-матку.
У нас «срыванием масок» не гнушается, как видим, сам президент. Но он иногда бывает или некомпетентен, или несправедлив. А часто и то, и другое, и третье… Вот что сказал Лукашенко о работающих пенсионерах: «Им пошли навстречу — получаешь пенсию и имеешь возможность устроиться на работу, так они еще хотят в общественном транспорте бесплатно ездить». Это заявление свидетельствует о полном непонимании сущности вопроса и неготовности ее понимать. Во-первых, работающий человек в любом возрасте — это и есть основное богатство страны, а все остальное — государство, правительство, президент — это только инструменты, если хотите, расходный материал для его работы.
Возможно, некоторые трюимы стоят того, чтобы их повторять: работающие пенсионеры в большинстве случаев занимают свои, а не чужие рабочие места. Например, сельхозспецы или учителя в тех вёсках, до которых даже по принуждению не доезжают распределенные туда члены БРСМ из числа выпускников бюджетных отделений. А ведь существует и в городах множество вакансий, которые по причине своей малопривлекательности не могут быть заняты более молодыми людьми. Заработки такие, что на них не проживешь. А вот имея пенсию — вполне.
Именно тот случай — если не пенсионеры, то кто?
И вообще, надо больше уважать людей. А это невозможно без уважения к источникам их доходов и самим доходам. Лукашенко утверждает, что на помощь государства могут рассчитывать только самые бедные. А работающие пенсионеры к их числу не относятся. Так и есть — не относятся. Но самые бедные у нас — бомжи, и они совершенно исключены из системы государственного попечительства. К ним и отношение такое — как к мусору. Но ведь к формированию пенсионного фонда государство имеет очень косвенное отношение, и поэтому должно к нему испытывать особый пиетет. В силу обстоятельств оно получило возможность контролировать его формирование и использование. И все! Однако традиционная распущенность власти в том, что касается чужой собственности, такую возможность пока исключает.
«Им пошли навстречу…» Оставались бы лучше на своих местах. Сейчас из зарплаты каждого работника непосредственно в пенсионный фонд высчитывается 1%. А сама зарплата ему выплачивается после того, как из фонда зарплаты предприятия туда же направляется 35% ее величины. То есть прямо платит наниматель, а средства зарабатываются всем коллективом. И это есть форма социального страхования работника на случай, когда работать больше он не сможет, а жить еще будет.
Если бы такого страхования не было, то каждый получал бы зарплату на 36% больше той, которую получает сейчас. Один бы этот «приварок» пропил-прогулял, и под старость не имел бы ни рубля на бутылку кефира «Савушкин продукт», а другой сохранил бы каким-нибудь хитрым способом (в том числе и от государства), да и потреблял бы, поддерживая себя в старости. И государство ни к кому бы не имело ни претензий, ни обид.
Но наше государство (и то, что было, и современное) все берет на себя, в обещаниях себя не стесняет, чужими деньгами распоряжается как своими собственными и по своему разумению. По этой причине никто не застрахован от того, что его будущий «пенсион» не будет использован для финасирования какого-либо суперприбыльного государственного треста, который классически лопнет, а государство даже за это не покается. Так было не один раз, а последняя экспроприация частных сбережений у всех на памяти.
К слову, именно недоверие к пенсионным гарантиям государства, их незначительность, заставляют многих людей минимизировать обязательные платежи со своих доходов вообще и отчисления в пенсионный фонд, в частности. Аргументация простая: заработать тот пенсионный минимум, который гарантирует государство, труда не составляет, а арифметический расчет показывает, что многие способы капитализации наличных средств являются надежным способом избежать резкого падения уровня жизни в старости.
Не станем подробно говорить о качестве принятой у нас пенсионной системы, о преимуществах других систем перед нею, о возможностях создавать какие-то комбинации, формируя особенную белорусскую. Главное же в том состоит, что государство сейчас держит пенсионный «общак», распоряжается им, как заблагорассудится, и делает это из рук вон плохо. Ни с точки зрения финансовой, ни с точки зрения социальной справедливости. Один человек 40 лет делает отчисления в пенсионный фонд, а до пенсии не доживает, а иные живут и до 90 лет. Не жалко, разумеется, пусть живут. Но граждан не может устроить та позиция, в соответствии с которой государство объявляет всех нас — настоящих пенсионеров и будущих — нахлебниками.
Не думаю, что работающие пенсионеры станут настаивать на сохранении для них прав «полуоплаты» проезда в общественном транспорте. Но президенту следовало бы знать, что налогами на их зарплату содержится в этой стране многое, в том числе общественный (подчеркнем), а не государственный транспорт.
Считать этих людей (да и всех граждан) нахлебниками государства нет никаких оснований.
А что касается вопроса о пенсиях, то желательно его решить его так, как предлагал бывший российский министра труда и соцразвития (не Зурабов, а Починок): «У человека никто не сможет забрать его пенсионные накопления. Они будут идти за ним и никуда не денутся, даже если он до пенсии и не доживет».
Сказано несколько косноязычно, но никакого намека на возможное телесное существование души в ином измерении, получающей денежные переводы от собеса тут нет. Имеется в виду, что собственником определенной (накопительной) части пенсии является сам гражданин и, соответственно, она может быть использована по его собственному усмотрению. Он может начать ее использовать до наступления пенсионного возраста, он также может ее завещать. То есть государство не присваивает средства накопительной части пенсии, как это происходит у нас, а передает ее наследникам. Если не указано иного, поскольку человек может завещать эти средства хоть любимому внуку, хоть другу-приятелю, хоть какому-нибудь Биму.