Следует признать, хорошие зерновые выросли в этом году в Беларуси, неплохой картофель, да и остальное не вымокло и не высохло. Об этом убедительно говорилось на «Дожинках» в Речице.
Короче, все не просто хорошо, а очень хорошо. С учетом этого понятно, почему Лукашенко в своем выступлении по поводу главного праздника белорусского колхозника высказался в пользу продления программы возрождения села еще на одну пятилетку.
Так и будет, и ничего не поделаешь. Даже в более развитых в промышленном отношении странах, чем Беларусь, даже в странах постиндустриальных сельское хозяйство является любимой игрушкой политиков. Как тех, убивает время на пожизненных госпостах (потому что они сами и есть эти посты), так и тех, кто приходит к власти демократическим путем и так же уходит из нее. Потому что деревня, в какой бы форме она ни существовала, являет собой колыбель культуры всякой нации. Забыть деревню, отказаться от нее — то же самое, что отказаться от собственной идентичности. А из этого возникают проблемы собственно политические — голоса избирателей (не только сельских) там, где есть демократия, там, где ее нет — не артикулированные настроения людей, направленные на поддержку или неприятие того или иного политика.
В Беларуси же присутствует и некая специфика, имеющая корни в ее наиновейшей истории, которая предъявляет себя тем неоспоримым обстоятельством, что сегодня едва ли не вся высшая власть в стране принадлежит вчерашним сельчанам. Тем из них, для кого «бегство» из деревни оказалось наиболее успешным. А среди них тем, для кого жизнь, казалось, навсегда закрыла возможности триумфального ухода. Но уж и возблагодарила их успехом, повинившись в допущенном ранее недосмотре.
Все эти деятели не областного даже, а некоторые и не районного уровня, одномоментно взнесенные на Олимп вослед Лукашенко. Люди эти были относительно молоды, но уже в том возрасте, когда все кажется устоявшимся, перемен ожидать не приходится, поэтому к ним и не готовятся, не стремятся, действуя по известному принципу — лучше быть первым в деревне, чем каким-то по счету в городе.
В общем, последние стали первыми, и в их лице деревне принадлежит власть над городом и всей страной.
Белорусское правительство постоянно критикуют по причине его, вроде бы, непрофессионализма в управлении экономикой, социальной сферой, культурой. Но в том, что касается деревни, эти парни хорошо знали, что делать и с чего начинать. В данном случае сельское происхождение и вчерашняя «внедренность» в дела вчера еще процветавшего (лучшего в Союзе, исключая прибалтов) агропромышленоого комплекса позволила грамотно использовать деревню для укрепления и удержания власти, для низведения демократических процедур и институтов к их исходному уровню. Это когда человек, начиная с первого класса, участвовал в выборе начальников и формальных лидеров (староста, звеньевой) из предлагаемых «центром» кандидатур, завершая безальтернативными выборами кандидата «нерушимого блока», а вся система считалась высшим и самым полным воплощением конкретной демократии.
Для начала потребовалось всего ничего — поставить заслон фермерству, которое довольно быстро стало развиваться в премьерстве Кебича. Против них был направлен весь целиком административный ресурс местной и главной власти, что позволило «не допустить развала колхозов», выдав это за главное достижение на данном этапе. В противном случае колхозы под напором фермерства отошли бы в историю. Но тихо, без того вселенского ора и шума, которые предшествовали и сопутствовали коллективизации. Понятно, что больших расходов (пресса, радио, телевидение оставались государственными и психологическая обработка народа обходилась в медный грош) это дело не потребовало. А в результате каждый колхозник получил возможность «числиться в коллективе», выходить на работу и за это даже что-то получать. Не много и не регулярно (до 2001 года суммы невыплаченных зарплат в сельском хозяйстве достигали и 6 и 10 месяцев), но податься то некуда. Потому селяне в общем не протестовали. О том, что они из собственного кармана оплачивают всю эту социально-экономическую стабильность им никто не докладывал. Убеждали, что главное — поработать, и «трошки мясца» получить…
Разумеется, снижением расходов на оплату труда дело не ограничилось. Не допустив самороспуска колхозов, власть с помощью того же административного ресурса организовала «проедание» основных фондов, которые были созданы в прежние времена. Трудно сказать, были эти фонды избыточными или недостаточными, но у колхозов в наличии имелись и производственные постройки, и оборудование, и сельхозтехника. И использовались они недостаточно эффективно. Чтобы побудить руководителей к более рациональному использованию имеющегося потенциала, решено было сократить государственные преференции хозяйствам. В условиях зарождающегося рынка (больше со ссылкой на, чем с учетом его реальных потребностей), государство отпустило на свободу цены промышленной продукции для нужд сельского хозяйства, а закупочные цены на его продукцию зафиксировало. И в дальнейшем «ножницы цен» все больше размыкались, рост диспаритет цен, делавших сельхозпроизводство убыточным. И время от времени возникали проблемы с наполнением рынка теми же яйцами.
Но когда «брались за яйца» (повышали закупочные цены), то «исчезало молоко», производство которого становилось убыточным.
В общем, власть маневрировала в пределах содержимого «потребительской корзинки», стараясь не допустить слишком быстрого ее удорожания. Но никто не имеет неограниченной свободы для маневра, а само это занятие имеет смысл только в том случае, если с его помощью обкатываются оптимальные варианты на случай реальных военных действий.
И война таки грянула. В 2003 году убыточными оказались не отдельные хозяйства, а хозяйства в массе своей. Впервые с 1953 года, с тех пор, когда смерть диктатора и врага крестьянства Сталина, позволила тогдашнему руководству приступить к спасению деревни (и страны) от голодной смерти за счет повышения закупочных цен, отмены одиозных налогов на кусты крыжовника, введения других вольностей. Вот такой день «М». Многие эксперты, практикующие и занимающиеся политикой аграрии считали, что отступать дальше некуда, что надо проводить по возможности неусеченные либеральные реформы отрасли. Это касалось и отношений собственности (предлагалось и деление на паи, и внедрение долгосрочной аренды земли как превращенной частной собственности), но больше всего — либерализации рынка. Специалисты пришли к выводу: отпуск основной массы цен сельхозпроизводителей на свободу не приведет к резкому удорожанию продовольствия, а через некоторое время оно станет дешеветь. Как это происходило в странах Балтии.
В общем, многие ожидали, что в 2004 году хозяйства станут свободными, и ожидания эти власть не спешила опровергнуть. Но в дело вмешалось аграрное лобби в лице руководителей «крупнотоварных хозяйств», которые доказывали, что при должном финансировании они ограниченным числом «накормят народ», их поддержали районные и областные начальники, и добились своей цели. А остальные хозяйства были «разверстаны» между более-менее успешными промышленными предприятиями, банками, навязаны предпринимателям, которые вынужденно взяли на себя их обязательства. И с той поры занимаются производством молока и мяса, и никто не ропщет, поскольку ропот бесполезен, раз, опасен, два.
В совокупности все это составило матрицу более-менее внятных действий, амбициозно названную программой возрождения села.
Помнится, Ленин экономическое содержание социализма объяснял довольно просто — один и единый трест, в котором все трудящиеся работают на благо государства. Та же монополия, но обращенная себе на пользу, поскольку государство теперь для трудящихся свое. Примерно то же самое было сделано и в ходе исполнения программы. Все хозяйства, независимо от размеров, формы собственности, юридических статусов подчинили соответствующим управлениям, фактически объединив их в один колхоз, в конечном итоге подчинив их одному лицу.
Это в большей степени технологическое, чем социальное решение. Животноводство сконцентрировано на комплексах и крупных фермах, птицеводство — на фабриках. То есть фактически налажено промышленное производство молока и мяса. Что касается кормов, то и это перестало быть проблемой — их сев, выращивание и уборка практически полностью механизированы, государству остается только организовать обеспечение ресурсами и организовать контроль за их использованием. Что довольно успешно делает вертикаль. При этом чисто экономические аспекты — эффективность, рентабельность теряют для хозяйств определяющее значение. Каким бы высокими ни были затраты на производство, они в конечном итоге возмещаются государством, которое что-то приплачивает хозяйствам сверх «необходимого», дабы они имели прибыль.
И в конечном итоге весь вопрос сводится к тому, есть ли у государства деньги, чтобы все это (импортные технологии, высокопроизводительная импортная техника, породистый скот, семена, средства защиты растений и т. д.) оплачивать, или нет. И претензии к хозяйствам предъявлять нельзя, поскольку в предложенных обстоятельствах они добиваются ожидаемых результатов.
С остальным не все так просто. Например, Лукашенко поставил задачу наращивать экспорт сельхозпродукции. Но издержки производства высоки, поэтому торговать придется с убытком. К тому же Россия, с которой только и связываются эти экспортные надежды, не склонна поощрять торговый экспансионизм белорусских аграриев, поскольку он объективно направлен против российских производителей.
Что же касается выхода хозяйств на самоокупаемость, намерения государства выделять им средства только на самоокупаемые проекты и прекращения (уже через год!) практики госдотирования хозяйств, то каждая из этих задач сама по себе, и все в целом ничего, кроме недоумения вызвать не могут.
Во-первых, во всем цивилизованном мире государство является основным партнером сельхозпредприятияй и устанавливает закупочные цены на уровне, обеспечивающем их прибыльность. На эти цены ориентируются и остальные участники рынка. В случае каких-либо рыночных катаклизмов, государство, оперируя своими запасами сельхозпродукции, добивается стабилизации ситуации, не допуская разорения сельхозпредприятий.
Если же государство не справляется с этой функцией, оно должно дать свободу игре «свободных рыночных сил». И тогда: при хорошем урожае цены упадут — производители разорятся, при плохом — цены поднимутся, но их рост в пользу производителей придется оплачивать всему обществу, что поставит под сомнение политическую адекватность если не самого государства, то допустившего это правительства.
Что касается запрета всем органам власти чрезмерно вмешиваться в дела хозяйств, а их руководителям — не бояться подавать наверх полную отчетность о привесах и намолотах, то они полностью укладываются в сюжеты известные с давних времен. Коль в хозяйство приехал уполномоченный и ни во что не вмешался, то кому он такой уполномоченный нужен. Никому. Ни колхозу, ни начальству. Но только глупый председатель покажет даже настырному уполномоченному все свои закрома.
Ведь задачи у них разные. Одному надо взять побольше, другому дать поменьше. О нормальной торговле, подчеркнем, речь до сих пор нет.
А коль так, то программа Возрождения выполнена.
Да здравствует новая!