Одна из наиболее увлекательных интриг последнего времени получила предварительное разрешение. 1 октября на съезде партии «Единая Россия» назван преемник Владимира Путина. Им станет Владимир Путин. Последний согласился возглавить предвыборный список партии «Единая Россия» на декабрьских выборах в Госдуму и принять кресло премьер-министра правительства. Сделаны также определенные реверансы в сторону демократической непредопределенности. Путин оговаривается, что для реализации намеченного плана необходимы два условия: победа «Единой России» на выборах в Госдуму и приход «порядочного и современного» политика на пост президента, с которым можно было бы работать в паре.
Несмотря на то, что подобный сценарий время от времени рассматривался экспертами, новость была расценена как сенсационная. Во-первых, потому, что российский президент наконец остановился на одном из многочисленных сценариев, которые примерял к себе российский правящий класс. Во-вторых, потому, что данный вариант в относительно широкой палитре опций — начиная от предполагавших конституционный апгрейт (вариант с третьим сроком) и заканчивая сценариями с использованием «технологических» потенций управляемой демократии (различные варианты «преемничества») — не выглядел самым реалистичным в вероятностном отношении. Конечно, версия с пересаживанием Путина в премьерское кресло анонсировалась, но редко — в комплексе с парламентским «треком». Чаще говорили о непосредственном усилении премьер-министра — за счет определенного перераспределения полномочий между президентом и правительством.
Включение в данную перераспределительную игру парламента — значимый симптом «управляемого» перехода российской политической системы от кондиции суперпрезидентской к кондиции президентско-парламентской. Фактически, говорят эксперты, это означает политическую реформу, в результате которой Россия должна стать республикой со слабым президентом, сильными премьером и парламентом, хотя конкретные силовые отношения в этой триаде остаются неопределенными.
Российские политологи, которые уже успели отреагировать на это событие, говорят о том, что описываемый сценарий является предпочтительным в том смысле, что не предполагает изменения Конституции. О нежелательности таких изменений якобы в очередной раз сказал и Путин. Дословно же он сказал следующее: «Считаю некорректным изменение Конституции, чтобы в третий раз подряд стать президентом РФ». Сказанное, как легко увидеть, не означает, что Конституцию как таковую не следует корректировать вообще.
В действительности удержание ситуации в пределах конструкции «слабый президент + сильный премьер» в среднесрочной перспективе (в течение, скажем, 4 лет) является проблематичной задачей, причем как в формально-юридическом, так и в политико-психологическом отношении: вообразите «слабого» президента, который располагает всеми рычагами — юридическими, силовыми и т. д. — чтобы стать «сильным», но не пользуется ими — просто в силу лояльности к былым покровителям. Дело, в общем, в том, что, согласно положениям гл. 4 Конституции РФ (см. http://www.constitution.ru), президент наделен такими полномочиями, что его «слабость» — в любом отношении — попросту исключена. Он является верховным главнокомандующим, он назначает с согласия Госдумы премьера, может председательствовать на заседаниях правительства, принимает решения об отставке правительства, формирует и возглавляет Совбез и т. д. Говоря коротко, правительство не является самостоятельным институтом власти и выступает в роли своего рода придатка к президентской вертикали. Отсюда, в свой черед, следует, что для изменения акцентов в распределении полномочий необходима не просто широко понимаемая политическая, но конституционная реформа.
Отсюда простой вопрос: будет реформа, или нет? Ответ состоит в том, что она возможна, хотя и не является необходимой.
Вариант первый: рокировка с перемещением функций. Если действительно существует договоренность правящей группировки, т. е. «коллективного Путина», по поводу пересмотра ряда статей Конституции, трактующих о полномочиях президента, правительства и Госдумы, то думский «зигзаг» Путина выглядит вполне логичным решением. В этот сюжет также неплохо вписывается недавняя замена правительства Фрадкова на правительство Зубкова — менее обремененное «опасными связями» и не располагающее компонентами и конфигурациями серьезных «групп влияния».
В таком случае: «Единая Россия» должна сформировать конституционное (не просто парламентское) большинство, т. е. обеспечить себе на выборах триумфальную победу (которая уже не вызывает сомнения) с конечным результатом не менее 2/3 парламентских кресел. Конституционное большинство в российской ситуации — это, конечно, не способ держать президента на коротком поводке; тем не менее, такой расклад сил позволяет отрешить президента от должности (если он не успеет распустить Госдуму ранее — здесь все определяется правилом первого удара). Далее этому большинству по силам либо по представлению президента — а им, по всей видимости, до марта 2008 г. остается Владимир Путин, — либо по собственной инициативе провести конституционную реформу с перераспределением полномочий в триаде президент-премьер-парламент. В качестве обязательных конституционных поправок: правительство должно быть переподчинено Госдуме, последняя должна формировать правительство.
В ходе реализации этого проекта может (или должна) возникнуть правовая коллизия, связанная с тем, что Путин, давший согласие возглавить список «единоросов», не имеет возможности одновременно являться президентом и депутатом. Коллизия эта, впрочем, легко преодолима: в нужный момент Путин просто откажется от депутатского мандата в пользу мандата президентского. После прошлых парламентских выборов в Верховном суде РФ по заявлению лидеров ряда партий (в т. ч. КПРФ) проходили слушанья в связи с отказам 37(!) зарегистрированных кандидатов принять депутатский мандат, в том числе двух из «федеральной тройки» (Лужкова и Шойгу). ВС вынес решение в пользу «Единой России»: нарушений законодательства не зафиксировано, мандаты были перераспределены в пользу менее именитых «единороссов». Данный прецедент дает основания для заключения, что и Путин «не нарушит» закон, в котором, как известно, всегда много дыр.
Если данный сценарий будет реализован, то в марте россияне будут избирать другого президента. Этим «техническим», «представительным» президентом станет, скажем, «технический» премьер Зубков, а Путин пересядет в загодя усиленное и модернизированное кресло премьера. Таким образом, произойдет рокировка, причем далеко не технического характера, поскольку с перемещением лиц будут перемещены и полномочия. Соответственно будет существенным образом изменена архитектура власти.
С точки зрения задач продления полномочий «коллективного Путина» данный вариант обладает рядом несомненных преимуществ. Во-первых, он относительно прост в смысле технологических деталей и в краткосрочной перспективе сводит к минимуму политические риски, которые обычно сопровождают процесс передачи власти. Во-вторых, в среднесрочной перспективе этот вариант минимизирует риски, связанные с реализацией различных версий «преемничества» (в том, что такие риски велики, Путин мог убедиться на собственном примере). В-третьих, такая конституционная реформа способствует укреплению положительного имиджа России — в отличие, опять же, от вариантов с «преемниками» или, тем более, с продлением срока президентских полномочий или снятия ограничений на количество сроков.
С точки же зрения политического развития России это был бы позитивный и смелый шаг, поскольку уже сам факт расщепления самодержавного комплекса на два центра силы — слабого сильного и сильного слабого — предполагает формирование элементов публичности, необходимых для такого развития. С другой стороны, наделение парламента реальными, а не декоративными полномочиями, вновь, как и в начале 90-х, будет способствовать становлению партийной системы в стране. Сегодня многие комментаторы недоумевают по поводу «вырождения» российских партий, в то время как следовало бы поинтересоваться, где решаются все важные вопросы (через администрацию президента). Поэтому людям с деньгами и амбициями в партиях делать вроде как и нечего.
Наконец, с точки зрения российской традиции и состояния политических институтов в постсоветикуме в целом, весь этот радужный позитив, как водится, имеет свою оборотную медаль. Если исходить из того, что России известно два агрегатных состояния — вертикаль и смута — то замечание одного из пользователей Lj о том, что двоевластие для России опасно, следует принять к сведению par excellence. Никогда не случалось так, чтобы двоевластие не заканчивалось смутой и последующей регенерацией вертикального контракта. Двоевластие — это третье агрегатное состояние, причем весьма опасное: в стране не сложилось традиций политической конкуренции, так что в любом конфликтом противостоянии для сил, это противостояние составляющих, всегда велик соблазн прибегнуть к брутальным методам и закрепить в последующем свой успех определенной институциональной настройкой и сопроводительными проскрипциями.
Вариант другой: повторная навигация. Тоже очень хороший (у нас дома, где элегантность в чести, сказали бы: элегантный) вариант. Три срока, но не подряд. Данный вариант не только не предполагает политической реформы, но и не нуждается в ней, поскольку в данном случае «сильное» президентское кресло должно дожидаться своего «сильного» хозяина, т. е. оставаться в некотором смысле вакантным. Здесь тоже, кажется, все на своих местах: и конституционное большинство «единороссов» (которое выстрелит уже в следующем абзаце), и «слабое» правительство с г-ном Зубковым во главе.
При таком варианте ход событий примерно такой же, как в первом случае, но с тем лишь различием, что Госдума, вместо того, чтобы заниматься разработкой поправок к конституции по зиме, выжидает, пока избирается «технический» президент, дает ему время поработать, а затем инициирует отрешение его от должности. Далее назначаются внеочередные выборы, на которых побеждает Путин, вновь пересаживаясь с премьерского на президентское кресло. Deja vu.
Можно предположить, что «порядочность и современность», о которой говорит Путин, в данном случае президенту понадобится всего более: действительно, это должен быть преданный и не очень самолюбивый человек. В противном случае он не станет дожидаться, когда Госдума начнет процедуру высвобождения кресла для Путина, а сам ее распустит, или сместит премьера, или сделает то и другое. И вообще, будет делать все, что ему понравится. Конституцией не запрещено.
В стратегическом отношении достоинства данного сценария сводятся прежде всего к сохранению существующей в России архитектуры власти: политическое устройство сохраняет свою слабую колебательную динамику, моменты неопределенности возникают только в периоды передачи власти (как при монархическом правлении). Как бы там ни было, грядущие восемь лет как на ладони. Или почти как на ладони, ибо во всем этом присутствует небольшая тактическая огреха, которая может вылиться в большие непредвиденные агрегатные состояния. Говоря коротко, очень рискованно полагаться на добрую волю участника конвенции в ситуации, когда ставки столь же высоки, как возможности. Никакие формы контроля над «техническим» президентом не могут воспрепятствовать превращению Зубкова в Лукашенко. Да и вообще, разве нам не известно, что часто случается так, что проходит время, возникают новые напряжения и новые расклады сил, и о человеке, некогда обладавшим высоким рейтингом и высоким кредитом доверия, попросту забывают.
По сути дела, два эти варианта репрезентируют крайние позиции того поля неопределенности, в котором сегодня совершается (или уже совершен) выбор Путина. С одной стороны, меньше полномочий, чем ранее, но большая вероятность наделения себя ими. С другой стороны, полномочия те же, но их придется подождать с довольно значительным риском так ничего и не дождаться. Здесь не пропустить бы правильный вывод: сколь «управляемой» демократия бы не была, неопределенности и риски она не может исключить в принципе. С другой стороны: разве не это дает надежду на развитие?
И коль скоро мы заговорили о надеждах (слово, которое последнее время у нас дома не жалуют), то, мне кажется, при любом из вариантов внутрироссийского госстроительства риск реставрации союзного контракта в единственно допустимой для официального Минска версии ничтожно мал. А, следовательно, неопределенности нарастают. На сей раз это касается нас.