Нации, как и женщине, не прощается минутная слабость, когда любой встречный проходимец может совершить над ней насилие
Карл Маркс
Выдвижение Станислава Шушкевича на соискание Нобелевской премии мира 2007 года (в числе еще 200 претендентов) еще раз подчеркнуло высочайшую степень специфичности белорусского официального менталитета. Сам подобный факт должен был вызвать живейшую и одобрительно-участливую дискуссию в национальных СМИ. В существующей же ситуации местные борзописцы предпочли вылить на экс-спикера Верховного Совета мелкотравчатый ушатик грязи, опровергнуть которую — естественно — не потребовало особого труда. Осадок же остался: государственное телевидение ухитрилось превзойти даже гоголевскую унтер-офицерскую вдову: оно реально высекло само себя. Но проблему того, как именно здесь относятся к преуспевшим в обретении международной известности иным, автономно мыслящим, белорусам, это отнюдь не снимает.
Из ныне живущих белорусов в мире сейчас более-менее известны, по-видимому, трое — Александр Лукашенко, Станислав Шушкевич и Александр Козулин. Правда, пути, избранные ими для того, чтобы снискать популярность, оказались различными.
Уже не раз говорилось (правда, в основном, придворными лизоблюдами), что Лукашенко не хватает размаха в нашей маленькой и уютной стране. Это лишь частично так. Действительно, с товарищем Сталиным, например, батьку роднит непреходящий комплекс неполноценности, переходящий в конкретный страх, перед экономической и военной мощью своих виртуальных оппонентов. (После того, как официальный Минск, оплакав иракский конфуз, начал сближаться с очередными геополитическими изгоями — Каракасом и Тегераном — именно такое позиционирование Беларуси на политической карте мира стало грустной для всех нас реальностью.) Ревнители официоза завистливо не замечают любого своего соотечественника, способного самостоятельно (не «от имени и по поручению») отличиться на планетарной арене. Ибо если лишить любого из них самих личного «ответственного поста» (начиная с самого наипервейшего), он обратится в совершенно убогого в культурно-эмоциональном плане субъекта, не пригодного в нынешних условиях даже для того, чтобы занять ту карьерную ступеньку, с которой он стартовал в 1994 (или более позднем году). Причем это не зависит от того, с какой именно должности рос деятель: с уровня народного избранника или с планки средненького наставника школы для инвалидов.
Разнится же стиль «отца всех народов» и «лучшего друга физкультурников» с техникой нашего спортсмена-любителя тем, что в первом случае присутствовал воистину вселенский размах, обусловленный тонким чувством перспективы. Да, товарищ Сталин планировал учредить международную премию своего имени, предназначенную для того, чтобы затмить все нобелевки. Это было вполне осуществимо: она должна была быть значительно весомее (порядка двух миллионов нынешних долларов США) и опираться на авторитет действительно раскрученных в мире популярных общественных фигур. Ресурс — как материальный, так и духовный — для этого проекта у Кремля, разумеется, имелся. Страна была самодостаточной (золотой запас лишь незначительно уступал американскому), ученые подобрались к тайнам ядерной энергии и готовили прорыв в космос, зарубежные деятели культуры левых убеждений были проникнуты симпатией к стране военно-феодального социализма, обуздавшего корыстный буржуазный индивидуализм.
Лукашенко, безусловно, на сегодня (среди лидеров государств, не слишком значительных по масштабу) — одна из наиболее раскрученных фигур. Но его вполне понятный курс на перманентный международный скандал и разоблачение сильных мира сего (то есть на то, что может вынести политика на демократический гребень лишь в стране батраков и холопов) не был сопровожден соответствующим культурным оснащением. Даже провинциальный Фидель Кастро сумел красиво освоить наследие Боливара и Сен-Мартена, предъявив миру образ романтичного кубинца в камуфляже, озабоченного судьбой всех несчастных и угнетенных: вспомним — «Куба — тоже африканская страна!» (для оправдания ввода экспедиционных войск в Анголу).
Реноме «enfante terrible» (фр. «ужасный ребенок») — может некоторое время выручать на международной арене. Но лишь до первого серьезного напряга. Представьте себе министров Фиделя, стенающих по поводу удорожания промышленного сырья. Это — немыслимо. Монолитность режима в Гаване связана не только с циничным насилием (это неотъемлемая черта любых подобных общественных систем), но также с серьезной пропагандой особого духовно-эмоционального порядка. Лукашенко же — за счет многомиллиардных финансовых вливаний некогда безбашенного Кремля — сумел всего лишь построить простой как мычание потребительский раёк для сирых и убогих. Две трети населения живут практически так же, как и 30-40 лет назад, продолжая «ходить до ветра» на улицу.
Свертывание же российской помощи не вызвало гордых призывов «потуже затянуть пояса» (батьке хорошо ведома истинная стоимость всенародной любви к себе) и не формулирование четких программ отстаивания экономического суверенитета. Начали раздаваться растиражированные придворными писаками вопли: «Жирные коты нас грабят». А «жирные коты» российского Газпрома всего лишь сняли местный дом терпимости геополитического профиля, предлагавший широчайший спектр услуг продажного чиновничества, со всеобщего и поголовного материального содержания, не предполагавшего до 2007 года даже корыстной готовности к неискренней любви. Сутенеры от геополитики сейчас будут вынуждены поразмыслить о судьбе своего никогда особо не умевшего (по мировым стандартам) и так и не научившегося работать специфического персонала.
Это — один из путей обретения мировой известности. Разумеется, история не имеет дела с сослагательным наклонением. И если мы будем сопоставлять жизненные маршруты Лукашенко и Шушкевича, то во втором случае формулировок «если бы был он, то…» будет несравненно больше. Но здесь случай, безусловно, из серии «в историю можно войти, а можно и вляпаться»: многие поступки и решения, принятые первым президентом Беларуси, проходят именно по такому разряду (вспомним хотя бы убитых на сбитом воздушном шаре мирных американских пенсионеров).
Станислав Шушкевич выдвинут на соискание Премии мира за содействие ядерному разоружению Беларуси и за проведение в жизнь мирного сценария цивилизованного развода республик бывшего СССР.
Сегодня спекулировать на том, как «три авантюриста в Вискулях развалили великую державу» способны лишь откровенные политические популисты (вроде искренне блаженного Лимонова или псевдо-блаженного Зюганова). Страна Советов (подобно Югославии после Тито) совершенно явно вскипала: претендентов на исполнение кровавой роли сербского офицерского контингента Югославской Народной Армии, а также сепаратистских подразделений боснийско-косовских мусульман, в СССР было в избытке. И, тем не менее, трагедии при распаде ядерной державы Советского Союза ограничились сугубо локальными по масштабу конфликтами (Чечня, Фергана, Карабах, Приднестровье, Таджикистан). Предпосылкой этому явилась максимально достижимая на тот момент правовая корректность процедуры распада-развода: три формально сохранившихся до 1991 года государства-учредителя СССР (Россия, Украина, Белоруссия) оформили финал существования коммунистической империи Кремля. Разумеется, ни одна личная катастрофа не может быть обойдена вниманием. Но вспомним: с какой охотой ВВС НАТО бросились «с воздуха» регулировать проблемы Югославии. Союз ССР оказался в состоянии разбежаться по национальным квартирам без особых потоков крови.
Строго говоря, Шушкевич заслуживает премии мира много больше, чем Михаил Горбачев: тот неизменно спасал себя, Шушкевич — осознанно шел в будущее.
И — тем более — страшно даже подумать, что «было бы», если бы Лукашенко унаследовал атомное оружие. Его содержание бы стоило фантастически дорого, и официальный Минск — точь-в-точь как нынешняя Северная Корея — торговался бы с международной общественностью в формате «состав с зерном — одна выведенная боеголовка», «еще один детский сад, не вымерший от голода, — еще один отданный боеприпас». Такого страха Европа не видела с 1945 года. От всего этого спас именно Шушкевич.
Трагедия Шушкевича состоит в том, что белорусы — простая рабоче-крестьянская нация, в основном состоящая из «маятниковых мигрантов» (на протяжении рабочей недели человек стоит у станка и живет в общаге либо в малосемейке; на выходные ухаживает за бульбой и холит кабанчика у родителей в деревне), оказались не в состоянии отличить многословного популиста от действительно честного и ответственного политика. Персонал «запущенных» батькой заводов обречен в самом ближайшем будущем неистово проклинать себя: когда-то производство можно было еще сохранить, переоснастив его и сократив тунеядцев. Находившийся на подъеме частный сектор сумел бы принять всех, клинически не способных квалифицированно стоять у конвейера. Сейчас — когда ресурсы государственной кассы взаимопомощи (от трудяг — к лентяям) на исходе — «слишком простому» народу придется переживать не разовый, а долгоиграющий дефолт. И не только банковский, но и экономический, политический, нравственный и — добавим — кадровый. Батькина команда вытащила на свет божий амбициозных карьеристов из самых запущенных и диких местечек. Их просто неоткуда уже больше черпать. Они не могут работать сами, но и не способны передать «бразды» эффективным менеджерам. Эти деятели явно свято веруют в то, что Кремль будет и в будущем содержать непрозрачное ЗАО под названием «Беларусь», что Лукашенко будет править вечно и позднее передаст власть своему сыночку, что карьеристов — предателей свободы и демократии, а также активистов государственного переворота 1996 года и последующей коррумпированной реакции никто никогда не вспомнит поименно.
Зряшные надежды.
Профессор и член-корреспондент Академии наук некогда уступил схватку «умнику с двумя верхними образованиями». Народы учатся на самом разном: когда-то ефрейтор (правда, с двумя железными крестами) переиграл или (точнее) переврал, переорал всех своих оппонентов. История мало кого учит. Да и кто из нас в нужное время был хотя бы слегка знаком с подлинной историей сумасшедшего Адольфа?
Традиции достойного поведения университетской профессуры недавно смог подхватить Александр Козулин. В отличие от практически всех иных персонажей местного оппозиционного политического Олимпа он не говорил «я бы… если бы…». Он делал. Его «коллега по цеху» Милинкевич уже давно превратился в деятеля, круглосуточно извиняющегося за то, почему все его технологические проекты заканчиваются одним и тем же. Фигура вечно «плачущей Ярославны», неизбывно терпящей унизительные фиаско, уже перестала интересовать даже зарубежных друзей Беларуси — атлантических демократов. Они устали инвестировать в нервные «сотрясения воздуха» — продуктивнее было бы профинансировать глобальное изменение местного климата.
Сейчас Козулин несет крест — скажем прямо, один за всех. Такого срока не выдавали здесь никому — и этого свидетельство боязни режима перед бывшим ректором.
Соискание Шушкевичем Нобелевской премии сделает голоса оппонентов власти более сильными, возможно политзаключенные быстрее выйдут на свободу. Мир, кончено, велик — его горести не вычерпаешь в одной Беларуси. Возможно, эксперты предпочтут кого-то иного.
Но Шушкевич и Козулин все равно останутся борцами, а белорусская нация, по всей вероятности, уже начинает ощущать, сколь роковой и трудно простительной слабостью оказались для нее 1994 и 1996 годы.