Ветеран из толпы встречающих президента РБ:
«Александр Григорьевич, …Мы недовольны нашей Конституцией…
В некоторых странах Средней Азии избирают президента пожизненно…»
Репортаж БТ «Панорама» от 07.11.03
После выхода первой части данной статьи автору этих строк пришлось несколько раз разъяснять своим постоянным читателям актуальность обращения к опыту далекого Тайваня именно в сегодняшнее, как сказал бы белорусский президент, «непростое время». Но на завершившейся неделе А. Лукашенко сам по поводу или без повода несколько раз обращался к вопросу о возможности своего участия в президентских выборах 2006 года. Он твердо убежден, что полная приватизация власти одним человеком является полезным для страны — «В этом тоже имеется свой смысл» (Житковичи, 07.11.03). Нет сомнений, что власть стоит на пороге новой пропагандистской кампании, в ходе которой будут мобилизованы скелеты всех диктаторов кровавого ХХ века.
На первый взгляд, опыт Тайваня для официального Минска просто незаменим. На острове десятилетиями правил несменяемый президент, существовала монопольная политическая партия и, тем не менее, результат правления превзошел все ожидания. Но, во-первых, А. Лукашенко далеко не Чан Кайши, а во-вторых, при ближайшем рассмотрении обнаруживается, что опыт Тайваня можно использовать не для доказательства «правильности курса» белорусского руководства, а для его полной дискредитации. Несмотря на то, что страны начинали свой путь в будущее с относительно похожих стартовых позиций (надо было устоять и выжить), векторы их развития оказались противоположны.
Перед любым национальным государством на каком-либо историческом перевале рано или поздно встает вопрос об элементарном выживании. Опыт подсказывает, что с меньшими издержками выживают только те, кто этому обучен на чужих ошибках. Но мы можем наблюдать, как в начале XXI века руководство небольшой, но очень гордой страны в центре Европы пытается конструировать на своей почве социально-экономического мутанта, демонстрируя с одной стороны невероятную дремучесть в экономической истории планеты, а с другой — мессианский апломб. Вера в себя непогрешима.
Сейчас, по прошествию пятидесяти лет, многие проблемы, сомнения и споры, которые охватили в 50-е годы тайваньскую элиту, кажутся нам во многом наивными. Ошеломительный результат, полученный в результате реформ, заретушировал эти метания и борьбу идей. Но нельзя не отметить, что в свое время Тайбэем были приняты действительно судьбоносные решения. В частности, благодаря мощному мозговому штурму с привлечением лучших экономистов мира и скрупулезному анализу действующих экономических моделей, включая социалистическую, аналитики Гоминдана пришли к выводу, что у экономики молодого и экономически слабого государства есть два смертельных врага — бюрократический капитал и соблазн введения централизованного планового руководства в духе сталинских пятилеток.
Тайваньские экономисты убедили Чан Кайши, который, надо признать, в целом позитивно относился к опыту Советского Союза, что, действительно, бюрократический капитализм в сочетании с плановым административным управлением обязательно и быстро даст вполне приличный экономический эффект на отдельно взятом историческом отрезке, но в перспективе приведет к появлению огромных, практически неконтролируемых властью и даже, что особенно опасно, рынком корпораций. Это будут олигархические, семейные монстры, с которыми не справится государственная машина. В данном случае кризис, сначала экономический, а затем политический, неизбежен. Причем тайваньские аналитики сознательно подчеркнули объективность данных тенденций и их очень слабую связь с идеологическими концепциями, взятыми на вооружение правящими кругами. Чем ни маскируй эту экономическую раковую опухоль — социализмом, рыночным социализмом, национал-социализмом, метастазы экономической власти бюрократии, экономическая изоляция, неуклонное падение производительности труда, обнищание и деградация населения обязательно выйдут наружу.
В результате того, что на острове бюрократию, которая была, в общем-то, сродни героям романа М. Булгакова «Бег», изначально отделили от капитала, а советское планирование в стандартах «задания партии» или «заданий президента» не зародилось вовсе, на Тайване не возникли тайваньские «чеболя», а также не появились олигархи в российском понимании этого термина. Буквально через пять лет после описываемых событий 50-х годов из послевоенной разрухи в свободный рынок стартовала Южная Корея. Но корейцы упорно шли своим путем, который закончился экономическим кризисом 1998–1999 годов.
Принято считать, что южнокорейский путь копирует Россия, хотя это несколько притянутое утверждение — слишком разные страны, иные стартовые условия, в другом ключе трактуется роль государства и т. д.
Но мы-то к какой экономической катастрофе идем? И какой мировой капитал в случае кризиса нас выручит, как всем миром выручали Сеул? Ведь у нас не просто бюрократический капитал, который при В. Кебиче только приступил к разведке своих экономических горизонтов. Сейчас в Беларуси создана единая, страшно неповоротливая, пытающаяся работать по рыночному, а управляться по-советски, чеболь* во главе с единственным акционером. 100% — семейное предприятие. Эффективность созданного механизма упорно стремится к нулю — оптимизация наоборот (максимум затрат — минимум эффективности). Инвестиции также не придут: корпорация — не «вертикалка», отчетность первобытная. Вся структура может существовать, только привлекая ресурсы по демпинговым ценам. Нет ресурсов — нет системы.
Интересно, а какая система применялась в экономике Тайваня? Оказалось, что система была, в общем, несложной, но строго соответствующей уровню развития производительных сил на острове в данный момент и наличию природных ресурсов. Приоритет — экспорт. С самого начала на экспорт пошли товары повседневного спроса. Качество определялось тем, что товары изначально шли на развитые, жестко конкурентные рынки. Тайвань начал с игрушек, обуви, трикотажа, спортинвентаря, т. е. товара высокой трудоемкости, а именно: того товара, что мы видим сейчас на наших рынках и который, в свое время, везли из Польши, а сейчас из России.
Полученная прибыль реинвестировалась на совершенствование основного капитала. В результате остров через определенное время стал вывозить все более сложные товары, например, полупроводники или компьютеры. Занимая все больше ниш в мировом разделении труда, получая все более высокие инвестиционные рейтинги, страна оказалась открыта прямым и портфельным инвестициям, включилась в мировой фондовый рынок.
Остров не населен лауреатами Нобелевской премии по экономике. Тайваньцы не сразу подошли к своей модели развития. Теория рождалась в жарких дискуссиях. Были сторонники всемерного закрытия «своего рынка» от импорта. Это обосновывалось слабостью и низкой покупательной способностью национального рынка, а также заботой о выживаемости слаборазвитой национальной промышленности. Логическим было бы принятие программы «импортозамещения», что и было сделано. На Тайване в то время нашлось немало кликуш, громко плачущих о том, что на мировом рынке их «никто не ждет». Так что будем, мол, циновки плести из бамбука (льна, в нашем варианте) для американских туалетов. Но итоги политики «импортозамещения» показали, что это путь для неудачников, трусливо уступающих дорогу мировому разделению труда.
Уже к 1958 году даже самым последовательным сторонникам этой теории стало ясно, что стратегия замены импорта потерпела крах. От этой политики выигрывали только государственные предприятия и бюрократический капитал. Их искусственно оградили от мирового рынка, создали тепличные условия, но заменить мировой рынок с его огромными возможностями эти тайваньские «флагманы», конечно, не могли. Более того, ситуация с каждым годом обострялась. Естественно растущие потребности экономики административно ограничивали в получении импортных комплектующих, технологий, оборудования. Растущий ассортимент потребностей внутреннего рынка заменить отечественной продукцией оказалось невозможно. Порочный круг замкнулся. Все убедились, что «импортозамещение» равносильно застою и вечному отставанию. Госмонополии оказались успешны в одном — в развитии фантастической коррупции, выводе капиталов на зарубежные депозиты, укоренении безработицы и социального расслоения.
К концу 50-х годов в стране появилась интеллектуальная критическая масса для смены экономической стратегии. Проводниками ее были банкиры, государственный директорат наиболее продвинутых предприятий, государственный бизнес, развивающийся частный капитал. Это была уже новая элита — элита молодого независимого государства.
Внимание! Это критически важный момент, вопрос вопросов — элита страны. Именно в ней создается запрос на изменения. Если в Беларуси она уже сформировалась — изменения неизбежны в самой краткосрочной перспективе. Если ее «доедают», то дело плохо. Без элиты нет страны.
В свое время в рамках сложного механизма взаимных консультаций, учета мнений и интересов правящая элита Тайваня смогла совершить самый крутой в экономической истории государства поворот практически «на марше», не вызвав сколько-нибудь острых социальных недовольств или тем более волнений. Власть могла себе это позволить. С годами ее рейтинг рос, население ощущало, что успех близок. К началу 60-х годов мировые рынки уже хорошо знали тайваньский товар.
Итак, тайваньская экономическая модель: экспорт — реинвестиции — экспорт — т. д. Для функционирования данной саморазворачивающейся, подобно китайскому вееру, стратегии развития был необходим регулирующий механизм. Философия этого механизма заключена в сочетании на первый взгляд несовместимого — планирования и рыночной стихии. В итоге была сформирована модель «свободной плановой экономики». «Свободная плановая экономика» — концепция взаимосвязанных и дополняющих друг друга административных мер и рыночных приемов. Нельзя сказать, что это была экономическая панацея, но от Советского Госплана ее отделяла целая эпоха, хотя на острове существовала традиция отражать экономическую политику Гоминдана в пятилетках и шестилетках. Лидеры правящей партии хорошо знали СССР, многие жили в Советском Союзе, учились. Большинство из них сохранили доброе отношение к СССР и России на всю жизнь. Через несколько десятилетий эти настроения оказали свое позитивное влияние на установление связей с молодыми странами СНГ.
Можно ли применить тайваньский опыт в Беларуси? На первый взгляд, можно, так как он эффективен в условиях крайне жесткой президентской республики. Но с другой стороны, абсолютно невозможно. Дело в том, что Тайвань — порождение «холодной войны», которая, как бы не хотелось белорусским властям, давно закончилась. Уже в 80-е годы, когда накал страстей вокруг острова стал едва заметно спадать, Запад стал откровенно давить на Гоминдан, требуя политических реформ. Кроме того, Тайбэй однажды уже был в группе изгнанников, и он извлек опыт из своего поражения. Поэтому тайваньские власти создали эффективнейший механизм совместной выработки и принятия решений в экономической сфере в конкретное время в конкретных внутренних экономических условиях с учетом тенденций мирового рынка. Стоит добавить, что весь механизм базировался на жестком приоритете частной собственности. Без этого механизма никакая модель не помогла бы расстаться тайваньскому крестьянину с мотыгой, а тайваньскому рыбаку с бамбуковым парусом.
Но что-то ведь можно взять из тайваньского опыта? Можно взять все, что нравится, если есть деньги и неограниченное время для экономических экспериментов. Мы взяли, к примеру, на вооружение свободные экономические зоны, которые впервые появились именно на острове. Их успех (более 250 предприятий, получивших «прописку» в ЭПЗ, привели за собой около 900 млн. USD, то есть примерно по 3,5 млн. USD на каждый «юридический адрес») породил огромные китайские СЭЗы. Но почему-то эффективность по привлечению инвестиций в белорусские СЭЗы в среднем на одно предприятие оказалось, по сравнению с далеким островом, ниже на два порядка (без учета инфляции, которую пережил американский доллар за последние 40 лет).
Все дело в том, что наше применение мирового экономического опыта сродни расширению минской улицы Аранского — дорожное полотно увеличили в два раза, а развязку на перекрестке построить забыли. И так во всем: пенсионные карточки без пенсионной реформы, новая кольцевая практически без пешеходных переходов, новый вокзал с одним высоким перроном, рекламные паузы на телеэкране без рекламы. Мы имитируем рыночную экономику, так откуда заработают в полную силу наши СЭЗы?
Или другой, не менее красноречивый пример. Экономическая структура Тайваня представлена, прежде всего, мелкими и средними предприятиями (98% всех предприятий). Это была и остается сознательная политика, которая имела несколько экономических и социальных целей (ликвидация безработицы, быстрый подъем платежеспособного внутреннего спроса и, как следствие, расширение границ среднего класса и т. д.). Поворот экономики к экспорту привел к тому, что крупные предприятия, часть из которых сохранялись под государственным контролем, стали быстро обрастать многочисленными малыми предприятиями, которые в венчурном формате быстро реагировали на потребности бизнеса, насыщая «флагманов» комплектующими, технологиями, менеджерскими проектами. Были среди них и многочисленные торговые посредники, которым также нашлось место в тайваньской экономике.
В нашей, белорусской, экономике за посредниками идет настоящая охота. Власть упорна в своем заблуждении, что менеджер торгового отдела на белорусском «флагмане» за убогую зарплату сможет всучить продукцию завода потребителям всех стран и континентов. В итоге, на складах белорусских предприятий 70%-е запасы готовой продукции (от месячной выработки). Между прочим, во многих странах предприятия складов (в нашем понимании) вообще не имеют.
Возьмем другую проблему, которая очень серьезно беспокоит белорусское руководство — расширение социальной базы власти. Возможно ли претворить на белорусской почве цепочку роста этой социальной базы в тайваньском формате?
Для начала Тайбэй провел жесткую рыночную земельную реформу, которая вывела в города огромные массы экономически активного населения. Эти люди составили основу тайваньского индустриального рабочего класса и массовую базу малого бизнеса. Но не сразу, так как на первом этапе, словно в белорусском сценарии, выходцы из деревень концентрировались на государственных флагманах. Но крутая структурная перестройка экономики, совпавшая с отходом от политики «импортозамещения» и ориентацией на экспорт, привела к буму мелкого предпринимательства. На этих предприятиях потребовались квалифицированные рабочие руки и специалисты. Всю страну посадили «за парты», тем более что предпринимателей стимулировали на переобучение сотрудников налоговыми послаблениями. Для этого потребовалось буквально изменить мышление частного владельца. Их смогли убедить, что даже если обученный за счет фирмы работник поменяет место работы, то его деятельность на новом месте все равно косвенно будет способствовать росту рынка, заказа, увеличению спроса и т. д., то есть это выгодно всем…
С другой стороны, рост квалификации ускорил смену приоритетов в индустриальной политике — от пищевой и текстильной промышленности к доминированию таких отраслей, как производство электроаппаратуры и электроники, которые стремительно развивались на протяжении 70-90-х гг. Постепенно стал возможен переход национальной экономики от трудоемких к наукоемким технологиям. На первом этапе индустриализация оказалась столь интенсивна, что в 60-е годы в стране сложился дефицит рабочих рук (напомним, что Тайвань — часть Китая!). Параллельно нехватка квалифицированных рук косвенно способствовала более равномерному распределению доходов.
Экспортные доходы позволили рывком решить насущные проблемы народа: поднять его благосостояние, перестроить инфраструктуру острова, заложить базу для экономического процветания. Все социальные проблемы — жилье, продовольствие и т. д. — можно было уже решать на совершенно иной финансовой и технологической базе. С ростом благосостояния был заложен и расширен средний класс на острове (предприниматели, менеджеры, квалифицированные рабочие, новые землевладельцы — фермеры). Это были люди, которые уже были приучены принимать решения, обладающие прекрасным образованием, среднего активного возраста, основные налогоплательщики. Они и стали социальной опорой власти. Стоит сопоставить этих людей с социальной базой белорусского правящего режима, который за последние годы съежился до основной части нищих пенсионеров и низко квалифицированного и быстро деградирующего рабочего класса, то есть большей частью не налогоплательщиков, а получателей льгот и пенсионов. Отсюда вывод — продуманные реформы не ослабляют власть, а укрепляют. Но для этого власть должна обладать политической волей.
Прорыв в новый технологический век не усыпан розами. Тайбэй десятилетиями работал в режиме стратегического штаба, убеждая и доказывая национальному бизнесу, что держаться за закопченные цеха — путь в никуда. В 60-е годы развивали легкую, текстильную и обувную промышленность. Строили по всему острову корпуса новых предприятий, чтобы в 70-е годы вполне новое по нашим меркам оборудование вышвырнуть на свалки и запустить конвейеры под электронику, радиоаппаратуру. К середине 90-х годов перешли к компьютерам. Властям пришлось снова убедить предпринимателей, что станки и суда, автомашины и музыкальные центры — производство для неудачников и время этой продукции безвозвратно ушло. Производить надо то, что еще никто не производил в массовом масштабе — к примеру, микрочипы.
К сожалению, в рамках статьи невозможно фундаментально осветить целый ряд серьезных вопросов о применимости тайваньского опыта — привлечение инвестиций, финансовая помощь иных стран, государственная поддержка малого предпринимательства, структура наукоемких отраслей, проблемы сегодняшнего Тайваня, который постепенно абсорбируется развивающимся Китаем — глобализация в Азии ничем не отличается от всемирной, и т. д.
Главное другое — молодой полуграмотный крестьянин, поступив на текстильную фабрику простым рабочим, ушел в конце ХХ века на пенсию квалифицированным и обеспеченным специалистом предприятия, выпускающего компьютерные комплектующие для мирового рынка. Это типичная судьба для всего одного поколения. В этом социальном успехе и заложен главный результат, к которому необходимо стремиться, а не жить по принципу: «Нам тяжело, но вот нашим детям будет легче». Это опасная иллюзия. Если нам с каждым годом не будет легче, то с чего будет легче детям?
Но все-таки нельзя обойтись без ответа на главный вопрос: кто приходит на смену авторитаризму? Всегда и везде авторитаризму в спину дышит демократия. Не стал исключением и Тайвань. Завершение «холодной войны», увязка внешней торговой экспансии с внутренней демократией и появление социальной базы оппозиции привели страну диктатуры к государству многопартийной демократической системы.
Фактически Гоминдан своей многолетней политикой сам создал себе оппозицию в лице нового класса собственников и части созданного своими руками среднего класса. Они и составили основу Демократической прогрессивной партии. Но это только часть правды. Другая часть заключена в том, что высокообразованное и приученное мыслить самостоятельно общество никогда не примирится с авторитаризмом, монополией на власть одной партии, группы, клана или, тем более, одного человека. Так и случилось на Тайване, где носителями оппозиционных взглядов стали представители интеллигенции, менеджеры, мелкие и средние собственники. Последние оказались кровно заинтересованы в демократизации общества, так как демократия создавала вокруг них пояс защиты от крупного капитала. Отсюда вывод: чтобы выжить, авторитарный строй обязан вырезать либеральную профессуру, превращать выпускников вузов в безработных, мучить среднее образование ежегодными эпохальными реформами. В истории были случаи, когда власти жгли школы и книги на кострах.
Впрочем, еще один компонент демократизации белорусские власти давно держат в «черном теле» — независимые органы информации. Они прекрасно понимают, что без гласности никакой демократии не будет в принципе.
Итак, на примере Тайваня, пусть и фрагментарно, но можно увидеть вариант иного подхода к власти, к ответственности за судьбы миллионов граждан.
Зато мы не можем не гордиться за нашу Беларусь и наш политический строй, а также за нашего президента. Можно твердо сказать — такого нет нигде. Мы одиноки на всей планете. Даже стойкие борцы за идеи чучхе наши дальние родственники. Мы живем, как последние на Земле группки неандертальцев, забравшихся от кроманьонцев в самые глухие леса, горы и болота. И те, и другие были людьми, причем разумными, со своей культурой, обрядами и языком, но совместных детей между ними не было. Генетика не совпадала. Не рождались, как упорно не рождается Союзное государство России и Беларуси. Но если нет совместных детей, то для кого проводить селекторные…
Неандертальцы грустно завершили свой век. Их съели.