В Беларуси почему-то все время не получается собрать людей на площадь. Не получается — и все тут. С апреля 1996 года, со времен Чернобыльского Шляха, на который вышло — по подсчетам самой оппозиции — свыше тридцати тысяч человек. Это был последний всплеск волны общественной сознательности, поднятой еще Горбачевым. Дальше волна пошла на спад. И уже в ноябре того же 1996 года, когда Шарецкий и Тихиня так и не осмелились напрямую обратиться к народу, а пошли на сговор с черномырдинской «тройкой», на площадь пришло чуть более тысячи человек. Их даже не стали разгонять — не зачем было.
К 2001 году собрать людей больше, чем в двухсотметровую цепочку, либо на митинг численностью в ту же тысячу стало и вовсе невозможно. Нет, люди не стали жить лучше, — просто лозунги стали невнятными, как лица тех, кто на эту площадь звал. Позняк и Лукашенко, находясь в оппозиции к власти, могли собирать стадионы. И народ могли бы водить по пустыне сорок лет (один до сих пор водит, хотя седина покрыла виски и пророческий запал уже далеко не тот) — была бы пустыня. А на призыв лично мною весьма уважаемого Владимира Гончарика пришло триста человек, из которых треть составляли журналисты, находившиеся при исполнении должностных обязанностей. Даже ОМОН не пришел (вернее, пришел, но далеко не в том количестве, чтобы обеспечить надлежащую случаю массовость).
Что же происходит в Грузии? Почему там народ стоит на площади, а у нас — нет? Разве дело только в погоде? Или в истории? Или в темпераменте? Не верится. В конце концов, сама по себе ситуация разная. Даже несмотря на то, что политика Эдуарда Шеварднадзе кое в чем весьма похожа на политику Александра Лукашенко.
Очевидно, что основное различие заключается в двух вещах — в уровне обнищания народа и в уровне подготовленности оппозиции к борьбе за власть. Первое заметно по тому, с каким энтузиазмом было встречено площадью обещание Михаила Саакашвили посадить Шеварднадзе на пенсию в 14 лари. Трудно сказать, сколько это в белорусских рублях, но, очевидно, лишь немногим превышает пенсию Станислава Шушкевича, сокращающуюся по мере роста курса доллара. Думается, Эдуард Амвросиевич, как и Станислав Станиславович, дай Бог им здоровье покрепче, легко сумеет выжить и при такой пенсии, будучи в состоянии читать лекции в университетах Запада. Однако очевидно, что речь идет не о некоей специальной пенсии, которой наш всенародноизбранный решил уязвить проклятого расхитителя совминовских гвоздей и разрушителя сверхимперий. Речь идет, скорее всего, об обычной пенсии, на которую вынуждены влачить существование многие грузинские старики. А в этом случае приступ энтузиазма означает, что на пенсию в Грузии не проживешь.
Второе различие — в степени подготовленности оппозиции. (Я специально отказываюсь сейчас от критики в адрес нашей, белорусской, оппозиции, ибо какой-нибудь кинорежиссер опять упрекнет меня за то, что я упорно отказываюсь видеть подвиг в героической «подставке» сотни мальчишек взрослыми людьми в сентябре 2001 года). Даже по интернет-новостям видно, что грузинская оппозиция сумела собрать под свои знамена многотысячные митинги не только в Тбилиси (столица, как-никак), но и в Зугдиди и других, не самых крупных грузинских городах. Не вечные сиамские близнецы белорусской демократии Хамайда с Плещенко демонстрируют сами себе собственную непримиримость, а тысячи людей. Тысячи! Настолько серьезный митинг, что его не смогли разогнать даже выстрелами неопознанные личности, как всегда, пребывавшие в штатском.
Я в принципе против стрельбы. Но ситуация в Зугдиди демонстрирует, насколько разветвленной является грузинская оппозиция. Она сумела создать структуры в провинции, — иначе ведь ее легко сумели бы задушить. А это означает, в свою очередь, что она занималась этим целенаправленно, привлекая не только людские, но и финансовые ресурсы. Сравните грузинских деятелей с нашими — и вы поймете, почему Шеварднадзе готов разговаривать со своим Саакашвили, а наш Лукашенко нипочем не намерен общаться с отечественным Статкевичем (даже в присутствии действующего в тот момент главы правительства натовской державы — премьер-министра Чехии Земана). Да и слабая женщина Нино Бурджанадзе оказалась спикером значительно более серьезным и имеющим куда большее влияние на мнение своего народа, нежели милицейский генерал Мечислав Гриб или четырежды аграрный академик Семен Шарецкий. Как-то так получилось. Почему — это другой вопрос и не для этой статьи.
Показательна и позиция России. Она не просто сохраняет видимость нейтралитета. Ее нейтралитет — откровенная поддержка грузинской оппозиции. Можно себе представить, как громыхали бы российские телеканалы, обвиняя оппозицию в попытке государственного переворота в Грузии! Как упражнялся бы в остроумии Николай Сванидзе! Но — нет, нет всех этих громыханий и упражнений!
И дело ведь не только в том, что Шеварднадзе давал приют чеченским боевикам или заигрывал с Западом. Мало ли таких политиков на постсоветском пространстве. Просто непредсказуемость Серебряного Лиса (так прозывают экс-министра иностранных дел СССР на его родине) настолько достала Россию, что сегодня ей проще сохранять нейтралитет, чем защищать политика, почему-то до сих пор считавшегося политиком пророссийской ориентации. Моральные обязательства перед Эдуардом Амвросиевичем закончились ранее, экономических обязательств не было и нет. А откровенный популизм и нежелание проводить экономические реформы — честно говоря, малопочтенные качества, и, к тому же, далеко не привлекающие симпатии Владимира Путина. Что же тут защищать прикажете? Подпись под договором о коллективной безопасности? Так ведь в ДКБ речь, как известно, идет о внешней военной, а не о внутренней политической угрозе. И — об угрозе самому государству, а не его обанкротившемуся лидеру.
Разумеется, есть разница, причем весьма существенная, и в отношении народа к оппозиции. Грузинская оппозиция никогда не уклонялась от общения с народом. И не пренебрегала народом. Вероятно, это связано с общим уровнем интеллигентности нации — если говорить о нации не как об этносе, а как о совокупности граждан своей страны. Все советские и постсоветские легенды о некоем Гиви, якобы приехавшем в город, чтобы купить диплом о высшем образовании, — не более, нежели анекдот, распускавшийся великодержавными шовинистами, ненавидевшими «черных». Мой научный руководитель, Игорь Егоров, когда-то сказал мне, что стать доктором наук в Грузии без знания, как минимум, двух иностранных языков в советское время было невозможно. У нас же интеллигенция старшего поколения в массе своей (я не беру таких талантливых людей, как Левон Борщевский либо Винцук Вечерко) как раз два языка и знает — русский и белорусский, причем один из них знает, как правило, на редкость плохо. Неслучайно ведь раскол между элитами в Грузии проходит не по признаку языка (вернее, безъязыкости), а по признаку отношения к демократии. Именно принципы демократии оказываются главным критерием размежевания.
И народ это чувствует. Звиад Гамсахурдиа был свергнут — и, насколько можно судить, убит — именно в тот момент, когда его режим становился все менее демократичным. Режим Эдуарда Шеварднадзе окончательно утратил всякое сходство с демократией, что и подрезало корни его популярности в народе. Интеллигенция сумела это объяснить.
Показательно также, что каждый раз после своего очередного поражения оппозиция в Грузии находила в себе силы отправить на политическую пенсию лиц, разрабатывавших не оправдавшую себя тактику. Посмотрите списки лидеров оппозиции — и вы увидите, что оппозиция конца 2003 года весьма не похожа на оппозицию 1999 года. Это принципиально важный момент. Ротация осуществляется неизбежно — и так во всем мире. И никто не превращает момент собственного ухода в повод для вселенской тоски и воплей на тему: «Ах, на кого же я вас, бедных моих, покину!» Именно приток «свежей крови» способствует постоянной выработке новой тактики. Отказ же белорусских политических партий от естественной ротации приводит к неизбежному тромбозу: сгустки крови застывают не только в венах, но и в газетных статьях и партийной тусовке как таковой. Народ отшатывается от старых имен и постаревших лиц, чье время проходит со скоростью сердцебиения.
Нет никаких сомнений в том, что телевизионное отражение грузинских событий с крайним волнением созерцает не только белорусская оппозиция, но и белорусская власть. Разница в одном. Оппозиции кажется: вот как легко придти к власти! А власть понимает: вот как легко потерять власть! Поэтому выводы, которые делает для себя, например, Александр Лукашенко, весьма отличаются своей глубиной от выводов, которые делает для себя, скажем, Анатолий Лебедько. И не потому, что Лебедько не так умен, как Лукашенко (с этим, как раз, можно бы и поспорить, при всей моей нелюбви к Лебедько). А потому, что Лукашенко есть, что терять. Ибо когда есть, что терять, держишься за потенциальную утрату обеими руками.
Белорусская оппозиция один раз уже не извлекла урок из того примера, который дала ей История. Она не изучила опыт белградских событий. Нашим оппозиционерам казалось: вот-вот, сейчас, еще одну минутку, соберем народ на площадь, объявим выборы недействительными — и все пойдет само собой! Ничего не пошло само собой. Никого не собрали и ничего не смогли объявить. Потому что заметили лишь внешний знак события — и не увидели того, что этот знак обозначал, что за ним стояло (не изучали семиотику). Сейчас можно упрекать прессу за то, что в 2001 году она не разглядела очередную великую моральную победу наших объединившихся в последнюю минуту демократов. Но что поделаешь: журналисты — всего лишь люди, которым хочется не моральных, а реальных побед, хочется не рукоплескать демократам, а жить при демократии. Человек слаб…
Некое подобие 2001 года может произойти и сейчас. Чужой успех легко кружит голову, и модель, разработанную другими людьми и в других условиях, попытаются перенести на нашу политическую почву без какого-либо учета различий, реально существующих не только в географическом, но и в геополитическом климате нашей маленькой, но очень гордой страны. Не будет учтен при этом и факт обучаемости Александра Лукашенко: он-то как раз обучается быстро и качественно, чего не скажешь о тех, кто ему противостоит. И то, что мы получим в результате, легко сведется к памятной формуле Виктора Черномырдина: «Хотели как лучше, а получилось — как всегда…»
Интересно, все-таки, что на этот раз получится у горячих грузинских парней?