Войцех Чарнецкий в своей январской статье (Проблема «возмездия». Польский аспект в белорусском контексте) на материале польских событий затронул чрезвычайно важную и актуальную проблему, с которой белорусскому обществу рано или поздно столкнуться придется. Это — проблема люстрации. Работа по ее осмыслению и попыткам установить возможные правила и границы проведения началась в Беларуси не сегодня и завершится, увы, не завтра. Это зависит от того, как долго будет находиться у власти нынешний режим Александра Лукашенко, и какая система государственной власти придет на смену. Но решать проблему придется так или иначе, рано или поздно. И чем быстрее, тем лучше; польский опыт «откладывания в долгий ящик» щекотливых вопросов прошлого не свидетельствует об эффективности такого подхода. Поляки «загнали болезнь вовнутрь», за что теперь и расплачиваются серией скандальных разоблачений, чуть ли не сотрясающих основы польского общества: так считают в Центральной и Восточной Европе многие. Польский вариант «полулюстрации», мягкий, половинчатый, незавершенный, растянувшийся во времени, –такая ли «терапия» нужна Беларуси? Вопрос для политиков недалекого будущего.

Коллеге Чарнецкому, вероятно, польская ситуация виднее. Однако, по мнению некоторых комментаторов, пишущих для центральноевропейской прессы, люстрация в Польше уже давно идет по своим собственным правилам; братья Качиньские, для которых очищение польского общества — один из главных приоритетов их правительства, привели эту машину в движение, но контролировать ее работу они уже не в силах. По-моему, это доказательство демократии: в правовом государстве с люстрацией должны работать Закон и Суд. У политиков — иные задачи. Рядовые поляки в массе своей, согласно результатам социологических исследований, не придают люстрации большого значения. Для них гораздо важнее вопросы хозяйственной политики, рост экономики и снижение безработицы.

Возможно, проблема Польши заключается именно в том, что здесь «почти двадцать лет толковали о возмездии». Потребность в нем общество, видимо, чувствовало, но никаких резких шагов в этом направлении не предпринимало. Наверное, потому так болезненно и воспринимаются любые практические мероприятия по осуществлению люстрации. И дело здесь не только в политическом «экстремизме» партии «Закон и Справедливость» (PIS) Леха и Ярослава Качиньских. Определенная скандальность их правительственной коалиции, чего бы она ни касалась (коррупционно-сексуальных афер «Самообороны» Леппера, или ультраклерикализма «Лиги польских семей», чей эксцентричный лидер Гертых пытается запретить если уж не аборты во всем Евросоюзе, то, по крайней мере, хотя бы преподавание дарвиновской теории эволюции в польских школах), вряд ли может снизить накал люстрационной актуальности и активности. Нарыв созрел, и его нужно было вскрывать.

Насколько люстрация актуальна для Беларуси? Настолько же, насколько, скажем, еще в 1987 году были актуальны вопросы введения белорусской национальной символики. Само собой разумеется, что без поворота белорусской политической системы на 180 градусов никакие практические цивилизованные шаги в этом направлении в обозримом будущем невозможны. Подчеркиваю: цивилизованные. При всем моем сдержанном уважении к волеизъявлению тех представителей румынского народа, которые в декабре 1989 года попытались решить проблему «очищения республики и общества от скверны» путем физического уничтожения группы верховных представителей свергнутого в результате народной революции режима во главе с Николае Чаушеску, вряд ли этот путь можно назвать конструктивным. Там призраки этих персонажей и созданного ими антуража живы до сих пор, и гуляют по стране, словно призраки графа Дракулы — по голливудским римейкам.

Каждая из бывших «стран народной демократии» пошла своим люстрационным путем. Автор попытался коротко сформулировать то, как в Восточной Европе оценивают суть этих вариаций на тему:

«Чем вы занимались до 1989 года?»

Германия: Ее в «соцстранах» ставят в пример. По Закону о документации «Штази» (Staatssicherheit, спецслужба ГДР; ее работников «уменьшительно-ласкательно» называли «штази» (Stasi)), принятому в 1991, все граждане Восточной Германии получили доступ к своим досье. Архивы открыли в 1992 году; их ведение и организация общественного доступа к ним считаются образцовыми. В договоре об объединении Германий был прописан пункт: служащие госучреждений и судьи должны повторно подать заявления о приеме на работу. Все архивы передали «комиссии Гаука», пастора из Ростока, бывшего диссидента, которого сделали «главным архивариусом». Госорганы получили право запрашивать из архива информацию о каждом новом желающем устроиться на работу. Если выяснялось, что он сотрудничал с секретной службой, ему давали от ворот поворот. Бывшие агенты и сотрудники тайной службы не имеют в ФРГ права занимать сколько-нибудь высоких публичных постов вплоть до 2011 года.

Венгрия: Закон Зетени-Такача от 1992 г. установил уголовную ответственность без срока давности для лиц, совершивших в декабре 1944 — мае 1990 г. предательство Родины, вплоть до пожизненного заключения. Критики этого закона утверждают, что «под эту формулировку можно было при желании подвести любого участника советско-венгерского сотрудничества». Конституционный суд на основании обращения президента республики признал этот «закон мести» неконституционным. Высокопоставленные государственные деятели подвергаются здесь люстрации с 1994 года. Архивы частично остаются в ведении тайных служб. Наибольшее внимание привлек инцидент с премьер-министром Петером Медгесси (Peter Medgyessy) в 2002 году; премьер тогда признался в сотрудничестве с коммунистической госбезопасностью и подал в отставку.

Чехия: По уровню последовательности люстрационной политики конкурирует с Германией. Здесь, еще в рамках Чехословакии, в 1991 г. парламент квалифицировал коммунистический режим как незаконный. Был принят соответствующий закон, в котором, в частности, говорилось: «Коммунистическая партия Чехословакии была организацией преступной и достойной осуждения, также как и другие организации, основанные на её идеологии, деятельность которых была направлена на лишение людей их прав и на удушение демократии». Под действие закона подпали 140 000 лиц, сотрудничавших с коммунистическим режимом в 1948–1989 годах. Кадровые работники и тайные агенты спецслужб, сотрудники партийного аппарата КПЧ, «политически руководившие» госбезопасностью, лишались на 5 лет права занимать ответственные посты в государственных органах, если специальная комиссия могла доказать их вину.

В 1996 г. граждане Чехии — жертвы репрессий коммунистического режима — получили право знакомиться с досье спецслужб, заведёнными на них. Для остальных граждан архивы открылись с 2003 года. В то же время вопросы прохождения люстрации стали активно использоваться в политической борьбе за определённые государственные посты. Будучи еще президентом страны, сторонник «бархатной люстрации» Вацлав Гавел пытался наложить вето на продление упомянутого закона о декоммунизации до 2000 года (его действие заканчивалось в 1996), но парламент преодолел вето, и теперь он стал бессрочным.

Словакия: В отличие от своих бывших собратьев по Чехословацкой федерации, руководство этой страны изначально негативно отнеслось к подобным «чисткам». Даже если суд признавал наличие вины, то наказание определялось минимальное. Люстрация всячески тормозилась. Например, Институт национальной памяти был основан здесь лишь в 2002 г. (впрочем, справедливости ради, надо отметить, что в «передовой» Чехии вопрос создания такого института сейчас только обсуждается, и поскольку против этого проекта высказываются не только коммунисты, но и большинство социал-демократов, судьба его находится под большим вопросом); никакой более-менее широкой люстрационной практики тут не наблюдалось, да и словацкие законы не слишком уж строги по отношению к бывшим агентам.

Польша: Правительство, образованное лидерами «Солидарности», гарантировало неприкосновенность бывшим коммунистам. Но это не понравилось многим активистам сопротивления, подвергавшимся перзекуциям «при большевиках». Завязалась длительная политическая борьба; в ходе баталий были-таки оглашены списки лиц, сотрудничавших с прежним режимом. В 1997 г., несмотря на противодействие Леха Валенсы (который, как и Вацлав Гавел, стремился «не заострять вопрос»), был наконец принят Закон о люстрации. Это «привело к массовому доносительству. Самым известным из тех, кому в ту пору пришлось подать в отставку, стал вице-премьер Януш Томашевский. В 2004 году от этого закона пострадал маршал (председатель) польского сейма Юзеф Олексы (Juzef Oleksy) — польский люстрационный суд постановил, что Олексы в 1970-х гг. сотрудничал с армейской разведкой (что, по мнению специалистов, почти автоматически означало и связь с разведкой советской), но скрыл этот факт в люстрационном заявлении.

21 июля 2006 нижняя палата польского парламента приняла законопроект, расширяющий действие прежнего закона о люстрациях (касавшегося ранее лишь министров, депутатов, сенаторов, судей и чиновников); под люстрацию отныне попадают главы администраций населенных пунктов, члены руководства фирм с государственным участием, ученые, работники университетов, директора школ и журналисты. Показательно, что, несмотря на серию публикаций годичной давности о том, что с «органами» ПНР сотрудничали и сотни католических священников, служителей церкви закон формально не коснулся.

Прибалтийские государства: Здесь вопрос о люстрации впервые был поставлен в 1990 г. в обращении Конгресса незаконно репрессированных Эстонии, Латвии и Литвы к Верховным Советам этих республик.

В Эстонии был принят Закон о внесудебных массовых репрессиях в Советской Эстонии в 1940–1950-е гг., по которому прокуратуре Эстонской ССР было поручено рассмотреть вопрос о возбуждении уголовных дел и привлечении к уголовной ответственности лиц, виновных в массовых убийствах, других преступлениях против человечности.

Латвийский Закон о выборах от 1992 г. требовал от всех кандидатов в депутаты парламента письменное заявление о наличии либо отсутствии у них связей с советскими или иными секретными службами.

В Литве существует Закон о проверке мандатов депутатов, подозреваемых в сознательном сотрудничестве со специальными службами СССР или других государств. Согласно этому Закону, для проверки и расследования получивших огласку фактов сознательного сотрудничества депутата со специальными службами СССР или других государств должна была создаваться специальная депутатская комиссия соответствующего Совета, которая в случае надобности привлекала должностных лиц прокуратуры, внутренних дел и службы национальной безопасности.

Литва и Эстония архивы уже открыли, Латвия поведет народ в свои архивные «закрома» в марте 2007 г. Бывшие агенты КГБ были здесь быстро уволены из органов общественного управления; однако по-прежнему существуют опасения по поводу сильного влияния российских тайных служб. Время от времени возникают связанные с этой темой аферы.

Румыния: Только в 2006 году здесь появилась реальная политическая воля открыть архивы бывшей Секуритате (Sekuritate), но доступ к ним крайне ограничен. Проверке сейчас подвергаются лишь высшие государственные функционеры; сопротивление сотрудников тайной службы мероприятиям по рассекречиванию архивов еще очень велико.

Болгария: В 1992 г. антикоммунистическое парламентское большинство сумело включить в несколько законов специальные статьи о декоммунизации, однако Конституционный суд объявил их не имеющими силы. Был отменён и Закон о декоммунизации науки и образования, принятый в декабре 1992 г. и запрещавший бывшим активистам Компартии и преподавателям коммунистической идеологии занимать руководящие должности в научных учреждениях и вузах. В то же время был принят Закон, запрещающий разглашение информации о деятельности тайной полиции и публикацию документов, подтверждающих отсутствие связи политиков и государственных чиновников с органами государственной безопасности.

Доступ к архивам пока ограничен. Вскоре вступит в действие новый закон, который расширит полномочия соответствующей парламентской комиссии, а также круг лиц, которых люстрация касается. Между тем, профессия «архивариус» в этом балканском государстве становится опасной. Глава архивной службы Болгарии в ноябре прошлого года покончил жизнь самоубийством.

«Декоммунизация»: переэкзаменовка на лето

Итак, вариантов люстрационной политики немало — от достаточно радикальных, «хирургических» немецко-венгерско-чешских до имитационных словако-румыно-болгарских. Какой путь разумнее и реальнее для Беларуси — пока говорить сложно. Скорее всего, на начальном этапе наша «толерантная» республика выберет путь из второй группы, чтобы по возможности максимально амортизировать удар по «верным сынам Отечества», которые хотели как лучше, а История, как всегда сыграла с ними злую шутку.

Последние телодвижения (или, точнее, их имитация) белорусского режима по направлению к Западу, то есть, условно говоря, намек на возможность сближения с демократическим миром и наличие некоторого шанса перемен в Беларуси, хотя бы частичного демонтажа авторитарной системы управления рождают немало надежд. Важно, чтобы они не рассыпались в прах и не оказались на деле нежизнеспособными иллюзиями, каковыми в последние почти 20 лет была полна общественно-политическая жизнь Беларуси. Но именно в связи с этим теория и практика неизбежной белорусской люстрации, «расчета с прошлым» приобретают политический смысл.

Проблема родилась не сегодня: она коренится в незавершенности перемен, произошедших в конце 80-х — начале 90-х годов на территории бывшего СССР. Власть коммунистической партократии пала — но ответственность тех ее адептов, которые под видом защиты народных и национальных интересов совершали «преступления по государственному заказу», так и не была определена. Большинство людей из прежней номенклатуры либо плавно перетекло в номенклатуру новую, либо очень хорошо устроилось в бизнесе. Наказаны были лишь немногие — в основном лишь те из них, кто не хотел мириться с наступлением «нового порядка» и искренне-самоотверженно боролся за удержание или возвращение порядка прежнего. Обществу было как бы между строк сказано: «Следствие окончено, забудьте, у нас в КПСС было почти 20 миллионов членов, вы что же, хотите, чтобы мы их за это репрессиям подвергали? Вы хотите, чтобы мы компартию объявляли вне закона, как немецкую НСДАП после Нюрнберга? Вы этого хотите?!»

Общество намек поняло и, как водится, взяло под козырек. Оно давно устало и, казалось, ничего подобного не хотело. Хотя понятно, что данная логика рассчитана либо на людей недалеких и наивных, либо на тех, кому есть что терять в случае рассекречивания всевозможных нехороших архивов. Но прежде всего — на людей равнодушных к политическим проблемам и занятых банальным выживанием в условиях дикого капитализма. Таким же образом: распустят завтра лукашенковские структуры, начиная с «палатки» и «сената» и кончая БРСМ-вскими первичками — никто ведь из «молчаливого большинства» и бровью не поведёт. Посему особенно важно то, какую позицию займут те, кому «не всё равно», кому есть что терять и что обретать. Как они найдут консенсус — по польской, чешской или, не приведи Господь, румынской версии, — пока загадка. Однако ясно, что это будет лишь первый акт драмы.

Опыт «братских республик»

В Российской Федерации «единственной люстрационной мерой стал закон о реабилитации жертв политических репрессий от 18 октября 1991 года. Этот закон содержал норму, согласно которой работники ВЧК, ГПУ-ОГПУ, НКВД, МГБ и прокуратуры, а также судьи, участвовавшие в расследовании и рассмотрении дел о политических репрессиях, должны были понести уголовную ответственность. Сведения о лицах, признанных виновными в фальсификации дел, применении незаконных методов расследования, преступлениях против правосудия, периодически публиковались средствами массовой информации. Однако практическая реализация данных положений не проводилась, и известны лишь единичные случаи постановки вопроса о привлечении к ответственности таких лиц».

Вопрос был не только «щекотливым», но и откровенно опасным. Главным «мотором» российского «люстрационного лобби» считалась депутат Галина Старовойтова, которая еще в декабре 1992 г. внесла в Верховный Совет РФ законопроект «О запрете на профессии для проводников политики тоталитарного режима» с предложением «подвергнуть профессиональным ограничениям работников партаппарата КПСС, штатных сотрудников и агентуру советских и российских спецслужб». Безрезультатно. В 1997 г. неугомонная Г. Старовойтова повторно пыталась внести этот документ на рассмотрение Госдумы. Снова неудача. Были ли как-то связаны эти эпизоды многогранной деятельности г-жи Старовойтовой с мотивами ее убийства в конце 1998 года? Кто знает…

Достаточно интересен украинский опыт, с одной стороны, не доведенный до логического финала, с другой же стороны — некоторым образом подтолкнувший к началу процесса увольнения после «оранжевой революции» 18 тысяч чиновников «старой школы». Можно до хрипоты спорить о его легитимности, но при этом не иметь никаких гарантий, что в Беларуси после ухода режима Лукашенко не произойдет нечто подобное, эдакая «подзаконная», административная люстрация. Которая проблемы не решит, но лишь отложит ее на неопределенное время.

Что было на Украине? В феврале 2005 г. в Верховной Раде был зарегистрирован законопроект о люстрации. Согласно этому документу, процедура проверки должна коснуться всех лиц, занимающих какие-либо руководящие посты, и кандидатов на должности в органах законодательной, исполнительной, судебной власти, во всех учебных учреждениях, избирательных комиссиях, СМИ, политических партиях и общественных организациях, а также органах местного самоуправления, правоохранительных органах и Вооружённых силах.

Каждый чиновник, по мнению разработчиков законопроекта, должен быть проверен на причастность к фальсификации выборов президента в 2004 г. (очень важный для Беларуси момент; у нас есть что проверять фактически начиная с референдума 1995 г.). Второй причиной запрета на работу в документе указано сотрудничество с оперативными сотрудниками бывшего КГБ СССР, а с 1991 года — с иностранными спецслужбами. От проверки, согласно законопроекту, автоматически освобождались президент Украины и руководящий состав его администрации. Но изменившаяся политическая обстановка помешала принятию этого закона.

Интересно мнение одного из противников этого законопроекта, который заявил, что люстрация на Украине (читай: в любой постсоветской республике) была бы актом государственного самоубийства, поскольку там нет ни одного мало-мальски значительного чиновника, который не был бы так или иначе связан с КГБ. Уволь их — и завтра некому будет управлять страной… Другой противник сказал, что сравнивать гипотетическую украинскую люстрацию с реальной чешской (именно она легла в основу проекта, зарегистрированного Радой) никак невозможно, поскольку чехи умудрились перед воплощением закона в жизнь сменить весь судейский корпус; сделать то же самое на Украине невозможно, все суды насквозь коррумпированы и не имеют морального права выносить люстрационные решения. Неясно только, откуда чехи вдруг взяли да вынули такое количество «стерильных судей»; о том, что это не так, свидетельствует и то, что до сих пор в Чехии тут и там возникают споры и скандалы вокруг «дореволюционного» прошлого судей, прокуроров, работников правоохранительных органов и других лиц. Люстрация — процесс длительный.

Правда, которая «никому не нужна»

Проблема широко распространенной боязни, мол, начнут «перетряхивать» старое, архивное и дурно пахнущее белье, действительно существует. Диссиденты солженицынско-сахаровского призыва когда-то придумали хлесткую дефиницию СССР как страны, где «половина людей сидела, а другая половина их сторожила». Уж не помню, шла ли при этом речь о сталинском периоде в истории советской империи, или вопрос рассматривался шире, а «сидение» трактовалось не только как непосредственное нахождение в местах лишения свободы, но как само по себе одновременное наличие советского гражданства и «стигматов инакомыслия». Однако относительно характеристики второй половины общества диссидентам не откажешь в точности. Эта вторая половина постепенно, по мере приближения к «победе коммунизма», увеличивалась в объеме и занималась как внутренним интернированием инакомыслящих, их духовной маргинализацией, так и обычными слежкой и доносительством. Тоталитарный режим вообще активно способствует развитию таких асоциальных отношений.

Не так давно чешское телевидение показало немецкий документальный фильм о жизни маленького городка в Саксонии времен нацизма. При этом были обильно использованы архивы местного отделения гестапо. Немцы со всей своей вошедшей в поговорку педантичностью зафиксировали лавину доносительства, которая обрушилась на тайную гитлеровскую полицию со стороны местного населения: сводились счеты, захватывалось имущество, отбивались жены… Отделение гестапо жаловалось наверх, мол, в таких условиях крайне сложно отделить правду от лжи, понять, где — истинные русские, английские и прочие шпионы, коммунисты-саботажники, подрывные элементы, симпатизирующие евреям, и т. д., а где — несправедливо оболганные и кристально честные немецкие патриоты-«агнцы», беззаветно любящие фюрера и свой национал-социалистический «фатерлянд».

Автор смотрел на весь этот «апофеоз государственной безопасности», вспоминая рассказы своей покойной матушки, отец которой (дед автора) был при Сталине посажен примерно в таких же обстоятельствах (после войны на него ложно донес работник НКВД, за что-то обиженный на деда еще с довоенных времен; в результате дед бесследно сгинул в пермских лагерях), и поражался сходству. В аналогиях, проводимых между гестапо (Geheime Staatspolizei) и органами государственной безопасности советской эпохи, нет ничего нового и оригинального. Однако между ними сохранилось то существенное различие, которое отделяет «побежденного» от «победителя». Первую «службу» процесс денацификации поставил вне закона; вторая, несмотря на сильные удары, нанесенные ей во времена «оттепели» и «перестройки», выжила, сохранила кадры, традиции, и сегодня, трансформировавшись в национальные спецслужбы, фактически уверена, что виниться и стыдиться ей не за что. Ни о какой люстрации, серьезном очищении органов госбезопасности от сотрудников, занимавшихся политическими преследованиями, общественно-порицательном судебном процессе речь не шла. Не говоря уж об открытии секретных оперативных архивов, опубликовании списков агентов, осведомителей, доступе к «делам оперативной разработки», а также прочих подобных вещах, которые в большинстве стран Восточной Европы стали рутиной. И при этом, замечу, не вызвали цепной реакции вендетты, при которой бы вчера преданные и репрессированные жаждали крови предателей и палачей. Той вендетты, которой наследники советской госбезопасности пугают сегодняшних жителей бывшего СССР.

Преступление и наказание

То, что сегодня кажется невозможным, завтра может стать реальным и в Беларуси. Чехи, восточные немцы, венгры и другие наши бывшие собратья по несчастью тоже начинали с нуля. Важен порой сам факт этого начала. В 1997 г. один мой приятель, депутат последнего, 13-го созыва Верховного Совета Республики Беларусь, оставшийся в числе тех, кто не пошел на сговор с людьми Лукашенко, не был кооптирован в «национальное собрание» и продолжал активно участвовать в работе группы своих коллег, считавших себя единственными законными представителями народа, рассказал мне о повестке дня этих заседаний. Депутаты рассматривали, в том числе, и проект закона о люстрации. Мне он в руки, увы, не попал; речь шла прежде всего об ответственности за сотрудничество с преступным режимом Лукашенко, накануне поправшим конституционные нормы и фактически установившим в стране единоличное правление. Насколько этот законопроект был проработан, был ли в конце концов одобрен, пусть даже этой небольшой группой депутатов, — мне не известно. Да дело и не в этом. Вероятно, подобные легислативные тексты стоит додумывать и доделывать в спокойной обстановке нормальной парламентской работы, когда под рукой — документы, помощь ассистентов, информационный сервис, и над народным избранником не висит угроза задержания (ареста, осуждения) за то, что он делает. Но сам факт символичен.

Люди, помогавшие Лукашенко режим создавать, укреплять и поддерживать в рабочем режиме, должны были, по мнению депутатов (да и не только их) знать, что дела и «заслуги» их не останутся незамеченными и будут впоследствии оценены по достоинству.

В том, насколько большая и серьезная работа в этом направлении предстоит, сколь широкого числа судеб она коснется, думаю, не сомневается никто. Речь, безусловно, пойдет о десятках или сотнях тысяч людей, которые сотрудничали не только с КГБ РБ, но и с другими тайными службами режима Лукашенко. Например, в списках чешской госбезопасности, которые несколько лет назад были не только вывешены в Интернете, но и опубликованы отдельным изданием величиной в несколько томов, значилось почти 72 тысячи лиц. 10-миллионную Чехию достаточно удобно сравнивать с аналогичной по числу населения Беларусью. Сколько таких людей будет у нас — одному Богу известно. Но сдается, что никак не меньше, чем в Чехии.

Эти люди, конечно, могут надеяться на то, что архивы будут вовремя уничтожены «умными людьми» из ГБ. Однако рассчитывать на это особенно не стоит. Опыт Восточной Европы показал, что сколько архивы ни жги, а они, словно булгаковские рукописи, не горят.